При жизни Алп-Арслана его старший сын был признан будущим тюркским султаном. После смерти отца у этого сына стали оспаривать наследство дядя, двоюродный брат и родной брат; они взялись за оружие и собрали своих приверженцев; победив всех трех, Малик-шах упрочил свою собственную репутацию и отстоял свои права первородства. Жажда власти во все века возбуждала одни и те же бедствия, в особенности в Азии; но в длинном ряду междоусобиц нелегко бы было отыскать более чистое и более благородное чувство, чем то, которое было выражено турецким принцем. Накануне битвы он молился в Тусе, павшим ниц перед гробницей имама Ризы. Поднявшись на ноги, он обратился к стоявшему рядом с ним на коленях визирю Низаму с вопросом, о чем он молча молился: “О том, чтоб ваше предприятие увенчалось победой, - был благоразумный и, по всему вероятию, чистосердечный ответ министра. “Что касается меня, - возразил великодушный Малик, - то я просил Бога бранных сил, чтоб он лишил меня и жизни и короны, если мой брат более меня достоин царствовать над мусульманами”. Благоприятное решение Небес было скреплено халифом, и священный титул повелителя правоверных был в первый раз дан варвару. Но этот варвар, благодаря своим личным достоинствам и обширности своих владений, был самым могущественным монархом своего времени. Организовав внутреннее управление Персии и Сибири, он двинулся во главе бесчисленных армий, чтобы довершить начатое его отцом завоевание Туркестана. Во время переправы через Окс лодочники, перевозившие его войска, заявили ему жалобу на то, что их жалование уплачивается доходами с Антиохии. Султан нахмурился, узнав о таком нелепом распоряжении, но ловкая лесть визиря вызвала на его устах улыбку: “Я избрал такое отдаленное место не для того, чтобы медлить уплатою жалования, а для того, чтобы засвидетельствовать перед потомством, что в ваше царствование жители Антиохии и берегов Окса были подданными одного и того же монарха”. Но это обозначение границы подвластных Малику стран было неверно и узко; по ту сторону Окса он взял города Бухару, Хорезм и Самарканд и покорил всех мятежников или независимых варваров, осмелившихся оказывать ему сопротивление. Малик перешел через Сигон или Яксарт, который был крайней границей персидской цивилизации; туркестанские орды подчинились его верховенству; его имя ставилось на монетах и упоминалось в молитвах в Кашгар - татарском царстве, граничившем с Китаем. От этой китайской границы он распространил свою непосредственную юрисдикцию или феодальную власть на запад и на юг до гор Грузии, до окрестностей Константинополя, до священных стен Иерусалима и до ароматических рощ счастливой Аравии. Вместо того чтобы утопать в роскоши гарема, царь-пастух вел деятельную жизнь и в мирное время и в военное и постоянно был в походе. Благодаря тому что царский лагерь беспрестанно переносился с одного места на другое, все провинции были одна вслед за другой осчастливлены его присутствием, и он, как рассказывают, двенадцать раз проехал с одного конца до другого по своим обширным владениям, превосходившим по объему азиатское царство Кира и владения халифов. Самой благочестивой и самой блестящей из этих экспедиций было посещение Мекки: его оружие охраняло свободу и безопасность караванов; граждан и пилигримов обогащали его щедрые подаяния, а печальный вид степей оживили места для пристанища и для отдыха, которое он устроил для своих единоверцев. Охота была любимым развлечением султана, доходившем до страсти, а его всегда сопровождали сорок семь тысяч всадников; диких зверей убивали, по греческому обыкновению, в громадном числе, но за каждого из них выдавалось бедным по одной золотой монете; таково было незначительное вознаграждение, которое уплачивалось на счет народа за все расходы и за весь вред царских забав. Среди внутреннего спокойствия и благоденствия, которыми отличалось его царствование, азиатские города украсились дворцами и госпиталями, мечетями и училищами; немногие выходили из дивана без вознаграждения и никто не выходил, не добившись правосудия. Персидский язык и персидская литература ожили под владычеством Сельджуков и если правда, что Малик соперничал с щедростью тюрка, менее могущественного, чем он сам, то следует полагать, что его дворец оглашался песнопениями сотни поэтов. Султан посвятил более серьезные и более просвещенные заботы исправлению календаря, которое было совершено общим собранием восточных астрономов. Изданный пророком закон обязывал мусульман вести неправильный счет времени по лунным месяцам; обращение солнца было известно в Персии со времен Зороастра и ежегодно праздновалось, но после того, как маги утратили свое влияние, необходимая прибавка в счет времени была оставлена без внимания; из секунд и минут составились целые дни и начало весны перешло из созвездия Овна в созвездие Рыб. Царствование Малика ознаменовалось введением так называемой Джелаллединовой эры, и все ошибки как прошлые, так и будущие были исправлены таким счислением времени, которое превосходит точностью Юлианский календарь и приближается к точности Григорианского.

Просвещение и блеск, озарившие Азию в то время, как Европа была погружена в самое глубокое варварство, должны быть приписаны не столько образованности тюркских завоевателей, сколько их кротости. Значительной долей своей мудрости и своих добродетелей они были обязаны тому персидскому визирю, который управлял империей в царствование Алп-Арслана и его сына. Низам был одним из самых просвещенных восточных министров и считался халифом за оракула во всем, что касалось религии и учености, а султан полагался на него как на преданного представителя своего могущества и правосудия. После тридцатилетнего управления, и слава этого визиря, и его богатство, и даже его заслуги были признаны за преступления. Он был низвергнут интригами женщины и соперника, а свое падение он сам ускорил опрометчивым заявлением, что эмблемы его звания - шапка и чернильница - были связаны волей Божией с троном и с диадемой султана. Этому почтенному государственному мужу было девяносто три года, когда он был отставлен от должности, должен был защищаться от нападений своих врагов и наконец был умерщвлен каким-то фанатиком; последние слова, произнесенные Низамом перед смертью, свидетельствовали о его невинности, а остальная жизнь самого Малика была и непродолжительна и бесславна. Из Исфагана, который была сценой этих позорных деяний, султан отправился в Багдад с намерением свергнуть халифа и перенести свою собственную резиденцию в столицу мусульманского мира. Бессильному преемнику Мухаммеда была дана десятидневная отсрочка, но еще до истечения этого срока ангел смерти призвал к себе варварского монарха. Малик просил через своих послов в Константинополе руки римской принцессы; но это предложение было вежливо отклонено, а дочь Алексия, на долю которой могла выпасть роль жертвы, выразила свое отвращение к такому противоестественному бракосочетанию. Дочь султана была выдана замуж за халифа Мактади с непременным условием, что он откажется от своих жен и наложниц и всегда будет довольствоваться этим почетным брачным союзом.

Смерть Малик-шаха положила конец величию и единству тюркской империи. Его престол сделался предметом спора между его братом и его четырьмя сыновьями, и после нескольких междоусобных войн мирный договор примирил оставшихся в живых претендентов, утвердив окончательное отделение Персидской династии, - этой старшей и главной ветви дома Сельджуков. Три младшие династии были Керманская, Сирийская и Румская; первая из них владычествовала над обширными и малоизвестными странами по берегам Индийского океана; вторая выгнала арабских принцев из Алеппо и Дамаска, а третья, всех более нас интересующая, напала на римские владения в Малой Азии. Их возвышению содействовала великодушная политика Малика; принцам своей крови, - даже тем из них, которых он победил в открытом поле, - он дозволял искать новых, достойных их честолюбия царств; этим способом он удалял беспокойных людей, которые могли бы нарушать спокойствие его царствования. В качестве верховного главы своего рода и своей нации великий султан Персии требовал покорности и дани от своих братьев, царствовавших в Кермане и в Никее, в Алеппо и в Дамаске; атабеки и эмиры сирийские и месопотамские развертывали свои знамена под сению его скипетра и орды туркмен разлились по равнинам западной Азии. После смерти Малика узы единства и субординации ослабели и наконец совершенно разорвались; снисходительность султанов из дома Сельджуков возвышала из рабов до наследственных тронов и, по восточному выражению, из-под их ног подымались как пыль тучи монархов. Один из принцев царского рода Кутульмиш, сын Сельджукова сына Израиля, пал в битве с Алп-Арсланом, а великодушный победитель пролил слезу над его могилой. Пятеро сыновей убитого, полагаясь на многочисленность своих приверженцев, увлеклись честолюбием и жаждой мщения и объявили войну сыну Алп-Арслана. Две армии ожидали сигнала к бою, когда халиф, позабыв, что его величие не дозволяет ему показываться публично, вмешался в дело с целью примирить противников. “Вместо того чтобы проливать кровь тех, кто ваши братья и по происхождению и по религии, соедините ваши силы для священной войны с греками, этими врагами Бога и его пророка”. Они вняли его голосу; султан обнял своих мятежных родственников, а старший из них, храбрый Сулейман, принял царское знамя, с которым завоевал и оставил своим потомкам римские провинции от Эрзерума до Константинополя и неизвестные западные страны. В сопровождении своих четырех братьев он перешел через Евфрат; вскоре после того тюркский лагерь был раскинут в окрестностях Кутайи, во Фригии, а летучие кавалерийские отряды Сулеймана опустошили свою страну вплоть до Геллеспонта и Черного моря. С тех пор как империя стала приходить в упадок, малоазиатский полуостров не раз подвергался нашествиям персов и сарацинов, но хотя эти нашествия и были опустошительны, они были переходящим явлением; более прочное завоевание было уделом турецкого султана, а его армии открыли туда доступ греки, желавшие владычествовать над развалинами своего отечества. После взятия в плен Романа слабый сын Евдокии шесть лет трепетал от страха под тяжестью императорской короны, пока двойное восстание не отняло у него, в течение одного месяца, и восточных провинций и западных; оба взбунтовавшиеся вождя носили имя Никифора, но прозвища Бренния и Вотаниата отличали европейского претендента от азиатского. Их доводы или, вернее, их обещания были взвешены в заседании дивана и, после некоторых колебаний, Сулейман принял сторону Вотаниата, открыл свободный проход его войскам, шедшим из Антиохии в Никею, и соединил знамя полумесяца с знаменем креста. После того, как его союзник вступил на константинопольский престол, султану было оказано любезное гостеприимство в предместии Хрисополе или Скутари, и в Европу был перевезен отряд из двух тысяч тюрков, ловкости и храбрости которого новый император был обязан поражением и взятием в плен своего соперника Бриенния. Но за владычество в Европе было дорого заплачено утратой владычества в Азии; Константинополь лишился провинций, которыми владел по ту сторону Босфора и Геллеспонта, и получавшихся оттуда доходов, а ввиду того, что тюрки постоянно подвигались вперед, укрепляя переходы через реки и горы, не оставалось никакой надежды ни на их отступление, ни на их изгнание. Другой претендент на императорский престол обратился за помощью к султану; одетый в пурпуровую мантию и в красные полусапожки, Мелиссен следовал за тюркским лагерем, а оставленные беззащитными города склонялись на увещания римского принца, который немедленно передавал их в руки варваров. Эти территориальные приобретения были закреплены мирным договором с императором Алексеем; напуганный Робертом, император стал искать дружбы Сулеймана и только после смерти этого султана расширил восточную границу римского мира до Никомедии, на расстояние почти шестидесяти миль от Константинополя. Только защищенный со всех сторон морем и горами, Трапезунд сохранил на оконечности Эвксинского Понта свой прежний характер греческой колонии и отстоял свою принадлежность к христианской империи.