В искупление своей нечестивой войны против преемника св. Петра, этот монарх обещал развернуть христианское знамя и поспешил исполнить обет, который был вполне согласен и с его интересами и с его желанием отомстить за себя. Бедствия, незадолго перед тем вынесенные Сицилией, давали ему право отплатить сарацинам тем же; норманнам, соединившимся узами родства с множеством местных подданных, напомнили о морских трофеях предков этих подданных; в них возбудили соревнование и в то время, как они находились в полном цвете сил, они вступили в борьбу с приходившим в упадок африканским государством. Когда халиф из рода Фатимидов отправился завоевывать Египет, он дал своему служителю Иосифу, в награду за его действительные заслуги и за его мнимую преданность, свою царскую мантию, сорок арабских коней, свой дворец вместе с роскошной мебелью и управление государствами Тунисским и Алжирским. Потомки Иосифа, Зеириды позабыли, что на них лежал долг преданности и признательности к давнишнему благодетелю; они жадно наслаждались и злоупотребляли плодами своей удачи, и после того, как они пережили, подобно многим восточным династиям, непродолжительную эпоху благосостояния, стали приходить в упадок от своего собственного бессилия. С сухого пути их теснили фанатические мароккские владетели Альмогады, между тем как их приморские берега были открыты для нападений греков и франков, взявших с них еще в конце одиннадцатого столетия выкуп в двести тысяч золотых монет. Роджер начал с того, что присоединил к королевству Сицилии остров или утес Мальту, впоследствии прославленную основанием военной и религиозной колонии. Затем он направил свое оружие против сильного приморского города Триполи, а если он и приказал умертвить всех мужчин и увел в плен всех женщин, то для него могли служить оправданием такие же жестокости, нередко совершавшиеся мусульманами. Столица Зеиридов называлась Африкой по имени страны и Махдией по имени своего арабского основателя; она была построена на откосе и была хорошо укреплена, но недостатки порта не вознаграждались плодородием соседней равнины. Сицилийский адмирал Георг осадил Махдию во главе флота, состоявшего из ста пятидесяти галер и обильно снабженного солдатами и военными машинами; царствовавший там монарх спасся бегством; мавританский губернатор не хотел сдаться на капитуляцию и во избежание окончательного и неотразимого приступа втайне бежал вместе с местными мусульманскими жителями, оставив и город и его сокровища в добычу хищным франкам. В несколько следовавших одна вслед за другой экспедиций король Сицилии или его генералы завладели городами Тунисом, Сафаксом, Капсией, Боном и длинной полосой приморских берегов, в крепостях были поставлены гарнизоны, страна была обложена данью, и хвастовство с примесью лести могло сделать на меч Роджера надпись, которая приписывала ему покорение Африки. После смерти Роджера этот меч разбился, а в бурное царствование Роджерова преемника эти заморские владения или были оставлены в пренебрежении, или были очищены, или были утрачены. Триумфы Сципиона и Велисария доказали, что африканский континент не был ни недоступен ни непокорим; однако великие христианские монархи и великие христианские державы неоднократно терпели неудачи в своих нападениях на мавров, между тем как эти последние могли похвастаться быстрым завоеванием Испании и продолжительным над ней владычеством.
После смерти Роберта Гвискара норманны в течение с лишком шестидесяти лет не возобновляли своих нападений на восточную империю. Из желания возвысить свое королевское достоинство Роджер стремился к политическому и семейному союзу с греческими монархами; он стал искать руки одной принцессы из дома Комнинов, и начавшиеся переговоры, по-видимому, обещали успех. Но презрительное обхождение с его послами раздражило тщеславие нового монарха, а за высокомерие византийского двора поплатилось, по законам всех народов, невинное население. Сицилийский адмирал Георг появился перед Корфу с флотом из семидесяти галер, и как этот остров, так и город того же имени были отданы в его руки недовольными жителями, уже знавшими по опыту, что осада еще более разорительна, чем уплата дани. Во время этого нашествия, имевшего некоторую важность в истории торговли, норманны разбойничали по морю и по греческим провинциям, а их хищничество и жестокосердие не пощадили даже почтенной древности Афин, Фив и Коринфа. От того опустошения, которому подверглись в ту пору Афины, до нас не дошло никаких воспоминаний. Латинские христиане взобрались на старинные городские стены, окружавшие, но не охранявшие пышные Фивы, и употребили Евангелие только на освящение клятвы, принесенной местным населением в том, что оно ничего не скрыло из своей наследственной собственности или из своего благоприобретенного имущества. Построенный на низменности Коринф был очищен при приближении норманнов; греки удалились в цитадель, стоявшую на значительном возвышении и обильно снабженную водой из классического источника Пирены; эта крепость могла бы считаться неприступной, если бы недостаток мужества могли восполнять искусственные или природные выгоды положения. Лишь только осаждающие дали себе труд (это был их единственный труд) вскарабкаться на возвышение, их начальник мог подивиться своей собственной победе; он изъявил свою признательность Небесам тем, что унес с алтаря драгоценный образ св. Феодора, считавшегося покровителем города. Ткачи и ткачихи шелковых материй, перевезенные оттуда Георгом в Сицилию, составляли самую ценную часть собранной там добычи, а сравнивая искусство местных фабричных с нерадением и трусостью местных солдат, Георг, как рассказывают, заметил, что прялка и ткацкий станок - единственные оружия, которыми способны владеть греки. Эта морская экспедиция ознаменовалась двумя замечательными событиями - освобождением короля Франции из плена и появлением сицилийского флота перед византийской столицей. Людовик Седьмой, возвращавшийся морем из неудачного Крестового похода, был захвачен греками, бессовестно нарушившими в этом случае и законы чести и законы религии. Царственный пленник был обязан своим освобождением случайной встрече с норманнским флотом; проведя несколько времени при сицилийском дворе, где пользовался и свободой и почетом, Людовик продолжал свое путешествие в Рим и в Париж. В отсутствие императора Константинополь и Геллеспонт оставались без всякой защиты, и никто не ожидал, чтоб им могла угрожать какая-либо опасность. Так как солдаты ушли под знаменем Мануила, то духовенство и народ были поражены удивлением и ужасом при появлении целого ряда неприятельских галер, смело бросивших якорь перед императорской столицей. Сицилийский адмирал не имел в своем распоряжении достаточных военных сил для того, чтобы предпринять осаду обширной и многолюдной метрополии, или для того, чтобы попытаться взять ее приступом; но он нашел для себя удовлетворение в том, что унизил гордость греков и указал флотам западных народов путь к завоеваниям. Он высадил на берег нескольких солдат для того, чтобы они оборвали фрукты в императорских садах, и начадил наконечники из серебра или, что более вероятно, из зажигательных снарядов на те стрелы, которые он метал в дворец цезарей.
Мануил сделал вид, будто не придает никакой важности шуточной обиде, которую ему нанесли сицилийские пираты, воспользовавшись его минутной неосмотрительностью, но и его воинственное мужество и военные силы империи требовали мщения. Архипелаг и Ионическое море покрылись его военными судами и судами венецианцев; но я не знаю, при помощи какой громадной цифры транспортов для людей и припасов и разных легких мореходных судов, наше здравомыслие или даже наше воображение могло бы примириться с поразительным сообщением византийского историка, будто вся масса судов доходила числом до тысячи пятисот. Военные действия император вел с благоразумием и с энергией; на обратном пути Георг лишился девятнадцати галер, которые были взяты поодиночке неприятелем; Корфу, после упорной обороны, стал молить своего законного государя о пощаде, и скоро не оказалось в пределах восточной империи ни одного норманнского корабля и ни одного норманнского солдата, которые не находились бы во власти греков. Счастье и здоровье Роджера уже начали изменять ему; в то время, как он выслушивал в своем палермском дворце донесения посланцев, извещавших его то о победах, то о поражениях, непобедимого Мануила, всегда сражавшегося в передовых рядах, и греки и латины называли Александром или Геркулесом своего времени.
