Освободитель и бич Рима мог бы наконец на время предаться отдыху; но в том же году, в котором от него бежал германский император, неутомимый Роберт снова взялся за свой проект восточных завоеваний. Из усердия или из признательности Григорий обещал ему владычество над Грецией и Азией, собранные им войска были воодушевлены своим успехом и горели нетерпением сразиться. Их многочисленность Анна сравнивает, применяясь к языку Гомера, с роем пчел; но я уже указал, какой был высший размер военных сил, находившихся в распоряжении Гвискара; они уместились в этой вторичной экспедиции на ста двадцати судах, а так как время года было позднее, то Гвискар предпочел порт Брундизия со всех сторон открытому отрантскому рейду. Предвидевший вторичное нападение Алексей усердно заботился о восстановлении морских сил империи и получил от Венецианской республики важные подкрепления, состоявшие из тридцати шести транспортных судов, четырнадцати галер и девяти гальотов или кораблей, отличавшихся необыкновенной крепостью и величиной. За эту услугу было щедро отплачено правом или монополией торговли, даровой уступкой нескольких лавок и домов в константинопольском порту и податью, которая была установлена в пользу Сен-Марка и была тем более приятна венецианцам, что собиралась с их соперника - города Амальфи. Благодаря союзу греков с венецианцами Адриатическое море покрылось неприятельскими судами; но вследствие небрежности этих судов и бдительности Роберта, или благодаря перемене ветра, или под прикрытием тумана Роберту удалось пробраться, и норманнские войска благополучно высадились на берегах Эпира. Во главе двадцати сильных и хорошо снаряженных галер неустрашимый герцог немедленно вышел на встречу к неприятелю, и хотя он более привык сражаться сидя на коне, он вверил исходу морской битвы и свою собственную жизнь, и жизнь своего брата и двух сыновей. Владычество на море оспаривалось в трех сражениях, происходивших в виду острова Корфу; в двух первых искусство и многочисленность союзников одержали верх, но в третьем норманны одержали решительную и полную победу. Легкие бригантины греков рассеялись в постыдном бегстве; девять венецианских плавучих крепостей оказали более упорное сопротивление; из них семь были потоплены, а две взяты; две тысячи пятьсот пленников тщетно молили победителя о пощаде, а дочь Алексея оплакивала гибель тринадцати тысяч подданных или союзников своего отца. Гвискар восполнял своим гением то, чему не научился на опыте; каждый вечер, после того как им был подан сигнал к отступлению, он хладнокровно обсуждал причины своей неудачи и придумывал новые способы восполнить то, чего ему недоставало, и сделать бесплодными превосходства своего противника. Наступление зимы заставило его приостановить наступательное движение; лишь только снова наступила весна, он опять стал помышлять о завоевании Константинополя; но вместо того, чтобы пробираться через возвышенности Эпира, он обратил свое оружие на Грецию и на острова, так как тамошняя добыча могла служить вознаграждением за его труды, а его сухопутные и морские силы могли там действовать сообща с большей энергией и с большим успехом. Но на острове Кефалония его замыслы были разрушены эпидемической болезнью; сам Роберт испустил дух в своей палатке на семидесятом году своей жизни, а народная молва приписывала его кончину отраве, в которой обвиняла или его жену, или греческого императора. Эта преждевременная смерть открыла беспредельное поле для фантастических предположений о тех подвигах, которые он еще мог бы совершить, а дальнейшие события достаточно ясно доказали, что могущество норманнов зависело от его существования. Победоносная армия, перед которой еще не появлялся неприятель, разъяснялась или отступила в беспорядке и в смятении, а дрожавший за безопасность своей империи Алексей был обрадован тем, что опасность миновала. Галера, на которой везли бренные останки Гвискара, потерпела крушение у берегов Италии; но трупу герцога не дали утонуть в морских волнах, и он был погребен в Венузии, которая прославилась не столько тем, что была местом погребения норманнского героя, сколько тем, что была родиной Горация. Его второй сын и преемник Роджер немедленно снизошел на скромную роль герцога Апулии, а храброму Боэмунду уважение или пристрастие его отца оставило в наследство только его меч. Притязания Боэмунда нарушали спокойствие нации, пока первый Крестовый поход против восточных неверующих не открыл для него более блестящего поприща славы и завоеваний. Самые блестящие человеческие надежды на будущее улетучиваются в могиле так же скоро, как и самые скромные. Мужская линия Роберта Гвискара пресеклась и в Апулии и в Антиохии при втором поколении; но его младший брат сделался прародителем целого ряда королей, и сыну великого графа достались в удел и имя и завоевания и мужество первого Роджера. Сын этого норманнского выходца родился в Сицилии; ему было только четыре года, когда он унаследовал верховную власть над этим островом, так что рассудок мог бы позавидовать его счастливой судьбе, если бы хоть на минуту мог увлечься хотя и благонамеренным, но во всяком случае химерических желанием властвовать. Если бы Роджер удовольствовался своими доходными наследственными владениями, его счастливые и признательные подданные, вероятно, считали бы его за своего благодетеля, а если бы его мудрое управление могло возвратить счастливые времена греческих колоний, богатство и могущество одной Сицилии могли бы доставить не менее того, чего можно было ожидать от самых обширных завоевательных замыслов. Но честолюбию великого графа были чужды такие благородные цели; оно нашло для себя удовлетворение вульгарным путем насилий и коварства. Он постарался подчинить своей власти весь Палермо, половина которого была отдана старшей линии его дома; он стал расширять свои владения в Калабрии далее тех пределов, которые были установлены прежними договорами, и с нетерпением следил за упадком физических сил Робертова внука, своего двоюродного брата Вильгельма Апулийского. При первом известии о его преждевременной смерти Роджер отплыл из Палермо с семью галерами, стал на якорь в Салернской бухте, принял, после десятидневных переговоров, верноподданническую присягу от жителей норманнской столицы, заставил баронов преклониться перед своей властью и исторгнул легальную инвеституру от пап, которые уже не были в состоянии выносить ни дружбу, ни вражду могущественного вассала. Он не посягнул на священную территорию Беневента, так как она была наследственным достоянием св.Петра; но взятием Капуи и Неаполя он довершил то, что было задумано его дядей Гвискаром, и победоносный Роджер сделался единственным наследником всех норманнских завоеваний. Из сознания своего могущества и своих личных достоинств он пренебрег титулами герцога и графа, так как остров Сицилия в соединении почти в третьей частью италийского континента могла служить основой для такого королевства, которое уступало бы первенство лишь монархиям французской и английской. Национальные вожди, присутствовавшие при его короновании в Палермо, конечно, имели право решить, под каким именем он будет над ними царствовать; но для принятия королевского титула было бы недостаточно сослаться на пример какого-нибудь греческого тирана или сарацинского эмира, а девятеро королей латинского мира, вероятно, не захотели бы принять его в свою среду, пока он не будет утвержден в своем новом звании римским первосвященником. Гордость Анаклета была удовлетворена тем, что он мог дать титул, до исходатайствования которого унизилась гордость норманна; но его собственный авторитет был поколеблен избранием на его место другого папы, назвавшегося Иннокентием Вторым, и между тем как Анаклет не двигался из Ватикана, его счастливый соперник, бродя по Европе, добился того, что был повсюду признан в своем звании. Юная монархия Роджера была поколеблена и почти ниспровергнута неудачным выбором духовного покровителя и для того, чтобы погубить сицилийского разбойника, стали действовать заодно и меч германского императора Лотаря Второго, и произнесенное Иннокентием отлучение от церкви и флоты Пизы, и усердие св. Бернара. После мужественного сопротивления норманнский принц был выгнан с италийского континента, а когда совершалась церемония инвеституры нового герцога Апулии, папа и император держали концы gonfanon’a или флагштока в знак того, что они не отказывались от своих прав и прекратили свою вражду. Но эта недоверчивая дружба была непродолжительна и непрочна; болезни и дезертирство скоро уничтожили германскую армию; герцог Апулии вместе со всеми своими приверженцами был стерт с лица земли завоевателем, редко прощавшим своих врагов как мертвых, так и живых, хотя и высокомерный, но слабый первосвященник сделался, подобно своему предместнику Льву Девятому, пленником и другом норманнов, а их примирение было прославлено красноречием св.Бернара, который стал с тех пор преклоняться перед титулом и добродетелями короля Сицилии.