В 1706 г. Люк Хилл нанес ответный удар: подал на миссис Шервуд в суд «по подозрению в ведовстве». Оплата судебных издержек выпала на его долю, зато Грейс задержали для обыска на предмет ведьминого знака. 7 марта 1706 г. комиссия из женщин обнаружила «два нароста наподобие сосков и еще несколько пятен». 2 мая судья потребовал составить новый обвинительный акт, так как прежний показался ему слишком расплывчатым, для чего в доме Грейс провели обыск, в ходе которого пытались найти восковые куколки. На новом судебном заседании, 6 июня, женщины-присяжные отказались обыскивать ее снова на предмет ведьминых знаков; их с презрением отстранили от исполнения обязанностей и набрали новых присяжных.

5 июля Грейс Шервуд безо всякого понуждения со стороны выразила желание подвергнуться Божьему суду водой. Но погода была плохая, шел дождь, и от этой затеи отказались, боясь повредить здоровью обвиняемой, а шерифу отдали распоряжение предупредить судей, чтобы в следующую среду к 10 утра явились к зданию суда. 10 июля Грейс Шервуд повезли на плантацию Джонатана Харпера, где должно было состояться испытание водой, «приняв всяческие предосторожности против того, чтобы не утопить ее», куда позвали также «старых мудрых женщин», чтобы они обыскали Грейс. Грейс не утонула, а женщины нашли «два выроста наподобие сосков на ее потайных органах, они были черного цвета, темнее, чем все остальное ее тело». Обвиняемую заковали в кандалы и поместили в тюрьму для обычных преступников в ожидании суда, однако дело, очевидно, сошло на нет само по себе.

Год 1692-й выдался для Новой Англии особенно неспокойным. Это было время политической нестабильности: Инкриз Мафер отправился в Англию, чтобы в судебном порядке прояснить вопрос управления колонией. Французы грозили нападением, индейцы вышли на тропу войны. Бремя налогов было непосильным (в 1691 г. колониальное правительство затребовало 1346 фунтов), зима — суровой, торговля страдала от пиратов, повсюду бушевала оспа. Да и внутренние деревенские распри из-за неустановленных границ земельных владений и собственности на те или иные участки только подливали масла в огонь.

Для людей, воспитанных в жестких рамках евангелического мировоззрения, было совершенно ясно, что все беды и напасти 1692 г. — от дьявола. Пуритане Новой Англии никогда не забывали о нем, а также о его помощниках на земле — ведьмах. Вера в сверхъестественное не подвергалась сомнениям. О ведьмах и одержимости демонами говорилось в Библии; законы Массачусетса превратили заповеди Моисея в юридическую норму. Ведовство было частью мировоззрения колонистов, тем более значительной, что Массачусетс был не колонией и не республикой, а теократией. Это означает, что взгляды, которых придерживались священники, становились здесь законом Божиим и законом человеческим. Контроль Церкви над государством отчасти объясняет, почему в Массачусетсе всеобщая истерия и охота на ведьм вспыхнула как раз тогда, когда повсюду подобные настроения угасали (напомним, что в Англии последнюю ведьму казнили в 1685 г.). Ересь рассматривалась и как преступление политическое, пуритане верили, что в намерения ведьм «входило уничтожить Салем, начав с дома священника, разрушить Церковь и утвердить на их месте царство сатаны». Аналогичные соображения посетили и англичанина Джона Эвелина, который в своем дневнике записал (4 февраля 1693 г.): «Неслыханные рассказы о расцвете ведовства в Новой Англии; мужчины, женщины и дети вступали в союз с дьяволом, угрожая ниспровержением правительству».

Непосредственной причиной «ниспровержения» послужили несколько незамужних молодых женщин, которые наведывались в дом преподобного Сэмюэла Парриса послушать сказки его рабыни Титубы, негритянки из Вест-Индии. Дочь священника Элизабет, которой в ту пору было 9, и ее кузина Абигайл, 11 лет, испытали в результате столь сильное эмоциональное возбуждение, совпавшее к тому же с началом периода полового созревания, что у них начались припадки: девочки истерически всхлипывали и бились в конвульсиях. Припадки Элизабет не прекратились и после того, как ее отправили жить в дом Стивена Сэмюэла Сьюэлла (брата судьи Сэмюэла Сьюэлла, который позднее отказался от участия в процессе). В первом опубликованном отчете о возмущениях в Салеме, который назывался «Краткое и истинное повествование» (1692), Деодат Лоусон, предшественник преподобного Сэмюэла Парриса, рассказывал, как Абигайл на его глазах «подбежала к огню и стала выхватывать из него горящие головни и разбрасывать их по дому; а потом с разбегу забралась на заднюю стенку очага, точно хотела вылезти в дымовую трубу».

Элизабет Паррис и Абигайл Уильямс первыми бросили вызов всему миру взрослых: они нарушали законы, демонстрировали непослушание, презрение к авторитетам и даже шли на прямое нарушение норм и правил со смелостью, которая малолетним преступникам нашего времени и не снилась. Маленькая Элизабет, воспитанная строжайшим отцом, швырнула Библию через всю комнату, и это сошло ей с рук. Абигайл, которая жила в доме Парриса, стала центром всеобщего внимания в торжественный день 11 марта, когда все постились ради избавления от колдовства: она вопила и носилась так, что сорвала все молитвы. В воскресенье, 20 марта, во время проповеди, которую должен был читать гость дома, преподобный Деодат Лоусон, Абигайл устроила беспримерной наглости представление, и никто не сказал ни слова, все только удивлялись. Вот как описывает происшествие сам Лоусон:

Позднее, во время допроса Джона Проктора, Паррис, который выступал в роли секретаря, записал:

Это было только начало, но именно из истерических припадков перевозбужденных подростков развилось позднее обдуманное притворство девушек постарше. Роберт Калеф, купец из Бостона, который наблюдал все происходящее, отмечал, как с самого начала девушки у себя дома принимали «всякие странные позы, делали причудливые движения, произносили глупые смехотворные речи, из которых ни они сами, ни окружающие ничего не могли понять».

Из этих старших девушек Энн Патнам была самой младшей — в начале событий ей было всего 12. Элизабет Хаббард, работавшей на своих дядю (доктора Уильяма Григгса) и тетку, было 17 лет; Мэри Уолкотт — 16; Мэри Уоррен, служанке в доме Джона и Элизабет Проктор, — 20; Мерси Льюис, еще одной служанке (из дома Патнамов), — 19; Сьюзен Шелдон и Элизабет Бут по 18 лет. Эти восемь «сучек-ведьмочек», как их назвал Джордж Джейкобс, один из обвиняемых, и были заводилами. Однако помимо них нашлись и другие молодые люди, которые вели себя странно и тоже обвиняли соседей, — Сара Черчиль, двадцатилетняя служанка Джорджа Джейкобса, Сара Траск, 19 лет, Маргарет Реддингтон, 20 лет, Фиби Чандлер, 12 лет, и Марта Спрейг, 16 лет.

Когда закончился процесс, все эти подростки повзрослели на один год, и суд именовал их «взрослыми людьми». Даже двенадцатилетнюю Энн Патнам, не по годам развитую девочку, в суде называли не ребенком, а «незамужней женщиной».

Не далее чем в 1668 г. общественное мнение чрезвычайно занимало явление одержимости, которому приписывали происшествие с детьми Гудвинов в Бостоне. Детям Гудвинов принадлежит не последнее место в большой плеяде детей-обвинителей. Губернатор Массачусетса Томас Хатчинсон заметил: «Дети из Салема вели себя так, что не оставалось никаких сомнений — истории об одержимых детях в Новой Англии читали вслух или передавали из уст в уста».