Геббельс, между тем, всерьез рассчитывает использовать власовскую авантюру в интересах гитлеровского рейха. И даже записывает (в дневник, то есть искренне): «Генерал Власов в высшей степени интеллигентный и энергичный русский военачальник». И тут же объясняет, почему: оказывается, что «интеллигентный военачальник» пообещал ему, Геббельсу, что национал-социализм спасет Россию…

Верит ли в это сам Власов?

Ни в коем случае! Его план лишен интеллигентских мерихлюндий: ударить по Сталину, а сокрушив Советскую власть, получить у немцев русское государство. А добром не отдадут, так ударить и им в спину.

Власов в этот безумный план, может быть, и верит. Но есть в Германии человек, который ни при каких обстоятельствах ничего подобного не допустит. И, между прочим, видит Власова насквозь.

Этот человек – Гитлер.

Интересно, что услуги свои попавший в плен Власов предлагает не «рейху» и его главе, а армейскому германскому командованию, и использовать его в качестве вербовщика-перебежчика начинают именно военные армейского звена. Они, конечно, чувствуют, что этот русский пытается вести свою игру, он даже «надеется в недалеком будущем принять немцев как гостей в Москве» – эту шутку немецкие генералы расценивают как «неслыханную наглость». Но в оперативных целях позволяют ему вербовать людей в РОА, то есть раскалывать антигитлеровский фронт.

Гитлер ничего об этом не знает. Когда узнает (из доклада Гиммлера), то приходит в ярость. Не желая портить операцию своих генералов, не приказывает казнить Власова немедленно, а просто заявляет, что не хочет ничего о нем знать.

В конце концов, приходится узнать и фюреру о власовских дальних планах и объясниться насчет места русских в «новой Европе».

Конечно, построить эту «новую Европу» только немецкими руками трудно. Приходится использовать и других. Пока это выгодно. Как и при Наполеоне, на восток прет «европейский интернационал». Запомнились нашим людям в составе оккупационных войск и добродушные румыны, и злые мадьяры, и какие-то эфемерные итальянцы-испанцы, и весьма неэфемерные танки, сделанные братьями-славянами на чешских заводах. Но в будущем всех ненемцев ждет не общий братский союз, а скорее общая могила. Евреи и цыгане – первые. А русские?

Русскую армию, которую мечтает воссоздать Власов, фюрер объявляет чистейшей фантазией:

– Русские нужны нам только как рабочая сила в Германии. И чтобы они не размножались. Все земли, считавшиеся русскими, будут заселены немцами. Я с русскими не желаю иметь ничего общего. Я растопчу это… азиатское отродье.

Может, петля, в которой после закрытого судебного процесса в Москве кончил жизнь 1 августа 1946 года Андрей Андреевич Власов, избавила его от еще более низкой и страшной участи?

Люди, знающие историю гитлеровского рейха, не усомнятся в том, какова эта «ясность» в немецком оригинале: «Банальность зла» – название книги Ханы Арендт о Карле Эйхмане. «Смутность» же в современной немецкой историографии обозначается несколько более тяжеловесно: «Внутренняя противоречивость добра». Это тоже название книги: Саул Фридлендер о Герштайне. Поскольку два последних имени – сравнительно со всемирно славным именем антифашистки-писательницы Арендт и со всемирно проклятым именем фашиста-палача Эйхмана – известны мало, поясню, что Фридлендер – еврейский публицист, а Герштайн причастен к деяниям немецких спасателей – тех немногих, что в гитлеровской Германии старались евреев выручать: прятали, подкармливали, убирали из смертных списков, устраивали побеги.

А сам этот сюжет я беру из недавно вышедшей книги Самсона Мадиевского «Другие немцы. Сопротивление спасателей в Третьем рейхе». Книга вышла в Москве, а автор ее (начавший свое научное поприще когда-то в Советской Молдавии) живет в Германии. Четверть текста – на немецком языке – скрупулезные ссылки на источники. Четверть финальной страницы – благодарность институтам, архивам, музеям и отдельным гражданам, предоставившим материалы. Рядом с дюжиной германских адресов – один израильский: Яд Вашем.

Отдавая должное научной (немецкой!) выверенности этого труда (для нас – просто первопроходческого), приведу перечень глав, чтобы масштаб работы Мадиевского стал ясен: история проблемы и источники; виды и формы действий; мотивировки спасателей; социопсихологические их характеристики; их взаимоотношения с немецким населением; грозившие им кары и, наконец, их (то есть немцев, которые выручали евреев) самооценка.

Зло – ясное: немецкая однородная общность очищается от евреев; всякий, кто этому препятствует и укрывает врагов рейха, – предатель; народ кричит «хайль!», и в этом общем вопле исчезают различия рабочих и студентов, солдат и интеллектуалов, немецких матерей и отцов режима, съевших общий немецкий суп и причастившихся к расе сверхчеловеков.

Добро, напротив, смутно, противоречиво, неясно, часто немотивированно. Социальная база сопротивления зыбка и неуловима. Евреев спасает вчерашний социал-демократ (уже в лагерном бараке) и графиня-аристократка (в своем роскошном имении), гестаповец (выправляющий документы) и проститутка (в бардаке выдающая еврея за своего клиента).

Рискуют они страшно: по законам военного времени (и предвоенного тоже) спасатели ставят на карту свои жизни.

Во имя чего?

На этот-то вопрос и нет однозначного ответа.

Простейший случай: евреев спасают за вознаграждение. Подкупить можно кого угодно. Эсэсовец, которому еврейская семья отдает все свои сбережения, обещает переправить ее через пограничную реку….

Вы спросите: а еврейская семья не боится, что этот немец донесет или, на худой конец, просто «кинет» несчастных в ту же реку и останется на берегу с их деньгами? Вопрос особенно хорош в русской интонации…

Ответ: во время переправы немец посадил еврейского ребенка на закорки; волной ребенка смыло; и вот этот немец нырнул за ним, вытащил за шиворот, спас и – доставил-таки на тот берег, как обещал!

Не исключено, что этот эсэсовец на другой день отправил других евреев в лагерь смерти. Выполняя служебный долг! Ответ – в немецкой интонации…

Положим, тут – пунктуальная верность договору. Денежному. Но ведь спасали же и без всякой выгоды!

Таились, конечно, среди спасателей идейные противники нацистского режима. Попадались не идейные, а просто «буржуазно-порядочные» немцы, христиански-терпимые к иудаизму. Или, наконец, лично знакомые или дорогие жертвам: бывшая немецкая прислуга выручала бывших еврейских хозяев; немецкие няньки спасали выращенных ими еврейских детей; «арийски чистые» немки правдой и неправдой вытаскивали из застенков и облав своих еврейских мужей.

Это все объяснимо.

Но если не было ничего этого, никаких личных мотивов, никаких вообще личных побуждений, – а все равно спасали «непонятно почему» – вот это как объяснить?

И ведь не просто против режима оборачивались действия таких спасателей, а против огромной массы людей, захваченных эйфорией гитлеризма! Если угодно, спасатели шли против народа. И главная опасность была – не в бдительности спецслужб, являвшихся с обысками, а в повальной бдительности соседей, по доносам которых и являлись с обысками полицаи или жандармы. А если вместе с ними являлся и еврей-предатель, тут уж вообще все рационально объяснимое кончалось…

И все равно – спасали!

Военное время – страшное. Тут воешь со всеми, как волк в стае. И из драки не выскочишь. Допустим, немец спас еврея и помог переправить его в лес. А в лесу – партизаны. Есть у этого немца гарантия, что еврей, получивший в лесу оружие, не убьет его в бою?

И все-таки – спасали.

Еврейская девочка после войны разыскала своих спасителей, поехала к ним в деревню, чтобы отблагодарить. Те выслушали, выразили удовлетворение, а потом тихо попросили никогда не появляться больше. Потому что в глазах односельчан их подвиг выглядел попреком, воспринимался как вызов к покаянию, а то и как провокация: односельчане вовсе не собирались каяться, у них не было ни сил, ни желания отвечать за Гитлера – душевные силы на это нашлись разве что у следующего поколения…