Муссолини явно переоценил силы итальянского народа, однако, в отличие от Гитлера, он никогда не злоупотреблял его преданностью и героизмом.
Осенью 1937 года мне довелось присутствовать на маневрах венгерской и болгарской армий.
В Венгрии масштабы маневров были весьма скромными, прежде всего из-за тяжелого финансового положения страны. Войска произвели на меня отличное впечатление, хотя и здесь давали о себе знать последствия ограничений на развитие армии и оборонной промышленности, наложенные на Венгрию соглашениями, подписанными в Трианоне. И это при том, что страна находилась в крайне враждебном окружении государств — членов так называемой «малой Антанты». По настроениям офицерского состава венгерской армии чувствовалась ее приверженность идеалам рыцарства и беззаветного служения родине, на которых выросли и мы, немецкие солдаты.
На маневрах присутствовали также регент Венгрии адмирал Хорти и фельдмаршал эрцгерцог Иосиф. Хорти принял нас с максимально возможной учтивостью и характерным для него светским лоском в своем будапештском замке. Разве мог я тогда подумать, что однажды он станет моим постоянным партнером по игре в бридж, как это случилось в Нюрнбергской следственной тюрьме!
Наибольшее впечатление во время поездки в Венгрию на меня произвел безграничный патриотизм, владевший венгерским народом. То и дело нам на глаза попадались неопровержимые свидетельства глубокой скорби венгров по поводу перенесенного ими унизительного диктата держав- победительниц.
Хотя и не столь элегантными, как венгры, но от этого не менее интересными и гостеприимными показались мне болгары. В отличие от других маневров иностранных армий, свидетелем которых мне довелось быть, в Болгарии мы были единственной иностранной делегацией, не считая, разумеется, военных атташе.
После недолгого пребывания в Софии мы отправились в район проведения маневров. Ввиду отсутствия в этом районе каких-либо постоянных помещений для царя, руководителей маневров и гостей всем пришлось разместиться в палаточном лагере. В то время как царь и его свита располагались в отдельном небольшом палаточном городке, нас расселили неподалеку от него в палатках, располагавшихся в три ряда и оборудованных в соответствии с положением, занимаемым их обитателями.
Для наблюдения за маневрами собралось довольно много гостей. Царь, который тогда уже не брезговал авторитарными методами управления, привез с собой всех своих министров, одетых в генеральскую форму. Он также захватил несколько престарелых генералов в отставке для того, чтобы — как утверждали злые языки — избавить их от соблазна устроить в отсутствие царя беспорядки в столице. Впрочем, я уже тогда считал, что время военных переворотов прошло.
Самой заметной фигурой среди присутствующих был верховный главнокомандующий болгарской армией в первой мировой войне генерал Шеков, большой друг Германии. Он только что вернулся с нюрнбергского партийного съезда, от которого был в неописуемом восторге. Правда, я не мог ни разделить, ни осудить его восторженные отзывы о съезде по той простой причине, что сам ни разу не принимал участия в подобных форумах. Несмотря на то, что ему вот-вот должно было исполниться восемьдесят лет, он руководил болгарским молодежным движением и находился в отличной форме. Генерал очень интересно рассказывал о своих впечатлениях, почерпнутых в годы первой мировой войны, особенно о плодотворном сотрудничестве с Фалькенгеймом и непростых отношениях с Людендорфом.
Болгария, как и Германия, пострадала от многочисленных ограничений ее военной мощи, наложенных на нее державами-победительницами в первой мировой войне, однако она сумела без лишнего шума, явочным порядком избавиться от большинства из них. Некоторые образцы «запрещенного» вооружения, полученные из Германии, были задействованы в маневрах, однако хозяева старались не очень-то афишировать данный факт. Я лично пользовался полной свободой передвижения и мог общаться как со штабными работниками, так и непосредственно с представителями войск. У руководства маневрами не было от нас никаких секретов, чего нельзя было сказать о военных атташе, с которыми командование болгарской армии не спешило делиться своими секретами. Военные атташе вынуждены были, как правило, наблюдать за маневрами со специальной смотровой площадки, с которой мало что можно было разглядеть, тогда как самих наблюдателей было отлично видно в лучах палящего солнца. Время от времени им показывали разные пустяки. Однажды вечером я поинтересовался у одного из военных атташе его впечатлениями от маневров и получил следующий безрадостный ответ: «Сегодня нам разрешили в третий раз осмотреть полевой госпиталь».
Вечером последнего дня маневров я получил аудиенцию у царя в его палатке. В ходе завязавшегося по инициативе царя разговора, в котором мне была уготована лишь роль благодарного слушателя, болгарский монарх высказывался чрезвычайно откровенно и, судя по всему, предполагал, что я сумею донести до своего руководства смысл и основное содержание его речи. В начале беседы он выразил благодарность немецкому правительству за поставки Болгарии современных образцов вооружения. Самым дорогим для себя подарком он назвал эскадрилью истребителей, дорогим не столько в смысле его военной полезности, сколько в психологическом смысле. После этого царь заговорил о состоянии своей армии, о которой у меня сложилось самое благоприятное впечатление. Он, в частности, заметил, что в течение всего периода, прошедшего после окончания первой мировой войны, в рядах болгарского офицерства нарастало глухое недовольство несправедливыми ограничениями боевых возможностей национальной армии. И только теперь благодаря помощи Германии у него, наконец, появилась возможность оснастить войска современным оружием и наладить полноценную боевую подготовку личного состава. Далее царь поделился со мной своими недавними переживаниями по поводу брожения умов в его армии и нешуточных попыток части офицеров вмешаться в развитие политической обстановки. Впрочем, с тех пор, как ему удалось раскрыть последний заговор такого рода, он чувствует себя относительно спокойно, так как считает, что все самое страшное теперь осталось позади.
История этого заговора была мне уже известна со слов одного из военных атташе, который, в свою очередь, услышал ее от царя во время одной из аудиенций. Речь шла о попытке группы офицеров во главе с неким Кимоном Георгиевым осуществить военный переворот, в ходе которого намечалось разогнать парламент и отстранить от власти царя. Царю Борису стало известно о готовящейся акции за несколько часов до ее начала. Заговорщики планировали сначала арестовать царя в его дворце и после этого занять здание парламента. Поэтому царь в эту ночь не ложился спать и поджидал заговорщиков в своем кабинете с пистолетом в руках. Когда они появились, царь дружески приветствовал их и заявил, что он полностью разделяет их намерение разогнать надоевший ему и ни на что не годный парламент и поэтому готов возглавить их движение. Такое поведение царя застало заговорщиков врасплох, и они упустили инициативу из своих рук. Правда, после разгона парламента царю сначала пришлось сформировать правительство из числа участников заговора и их единомышленников, однако затем ему удалось постепенно избавиться от самых опасных из них и сосредоточить всю власть в своих руках.
В беседе со мной царь Борис сообщил также, что с помощью весьма энергичного премьер-министра и не менее старательного военного министра он смог добиться от военного руководства отказа от вмешательства в политику. Этому способствовало и то, что благодаря переходу к реорганизации и перевооружению армии офицеры и генералы вновь почувствовали, что они способны не на словах, а на деле обеспечивать безопасность страны. Он также подробно остановился на той опасности, которую, по его мнению, представляет для Болгарии большевистская пропаганда, и с возмущением упомянул в этой связи об огромных количествах золота, нелегально поступающего для этой цели из Советского Союза. Мой собеседник, который разговаривал со мной на беглом немецком языке, показался мне умным и прагматично мыслящим человеком. И еще у меня сложилось впечатление, что царь в Болгарии пользовался всенародной любовью.
