Для того, чтобы получить окончательный ответ на вопрос о том, можно ли было считать рейхсвер «государством в государстве», нужно еще выяснить, действительно ли рейхсвер оторвался от народа или даже противопоставил себя ему.
Прежде всего, необходимо заметить, что любая армия занимает несколько обособленное место в государстве, особенно если она состоит только из кадровых военных. Кроме того, даже в демократическом государстве армия не может быть построена в соответствии с демократическими принципами. В демократическом государстве власть исходит от народа и осуществляется от его имени выборными народными представителями, правительством и главой государства, тогда как армия для того, чтобы быть боеспособной, должна базироваться на принципах субординации и беспрекословного выполнения приказов. Взаимоотношения между государством и армией должны строиться на основе лояльности последней к любому государственному строю. В этом смысле рейхсвер в годы Веймарской республики полностью оправдал свое назначение и показал, что государственная власть может на него положиться. Справедливость данного утверждения не может быть поставлена под сомнение даже ссылками на неоднозначную позицию рейхсвера в период путча Каппа — Лютвица, так как формирование и консолидация частей и соединений новой германской армии к тому времени еще не были завершены.
Вполне понятно, что верность воинскому долгу по отношению к государству нельзя отождествлять с основанной на личных убеждениях приверженностью к демократическим и республиканским ценностям. Поэтому нельзя не согласиться с военным министром Носке, который в тревожные для страны дни заявил, что если бы у него тогда был выбор между хорошим, но консервативным и плохим, но демократически настроенным солдатом, то он предпочел бы остановить свой выбор на первом. Еще меньше пользы государству приносят офицеры, которые меняют свои убеждения как перчатки. Многим военным нужно было время для того, чтобы преданность государству, основанная на присяге, постепенно совпала с личными убеждениями. Этот процесс происходил бы быстрее и с меньшими издержками, если бы вместо благодарности за исполненный долг рейхсверу не пришлось выслушивать обидную и несправедливую критику в свой адрес. Впрочем, солдат мало беспокоило отношение к ним коммунистов как к своим смертельным врагам. От них рейхсвер отмежевался в буквальном смысле этого слова, как, впрочем, в будущем и от национал-социалистов. И хотя такие влиятельные государственные деятели, как имперский президент Эберт, военные министры Носке и Гесслер всегда высоко ценили преданность и добросовестное отношение к службе солдат рейхсвера, да и большинство имперских канцлеров с пониманием относились к проблемам армии, одного этого все-таки было явно недостаточно. К сожалению, ведущие политические партии Веймарской республики чаще всего относились к рейхсверу с ничем не оправданным подозрением и недоверием. Вряд ли необходимо доказывать, что такое отношение к армии со стороны государства, независимо от его политического устройства, отнюдь не способствует их взаимному сближению. Те, кто хотят иметь в лице армии защитника отечества и преданного сторонника законной власти, не должны относиться к ней как к «неизбежному злу».
Как было отмечено выше, полная изоляция рейхсвера от политики, лишение военных активного и пассивного избирательного права, запрет на участие в каких бы то ни было формах в политической деятельности вызвали некоторое обособление армии от народа и государства. Полагаю, что на фоне недавнего поражения в мировой войне, в условиях послевоенной разрухи и обусловленной этим политической смуты другого решения не существовало. В тогдашней обстановке пустить политику в казармы значило вызвать полное разложение армии и в конечном счете ее исчезновение как реальной военной силы.
В заключение хотелось бы привести слова генерал-полковника фон Секта, произнесенные им в его выступлении перед немецкими офицерами в марте 1919 года. В них, как в капле воды, отражаются мысли и чувства, владевшие личным составом рейхсвера в то трудное время:
«Высокая ответственность за свои действия, которая всегда отличала офицеров во все времена, в дни мира и в дни войны, как никогда раньше требуется от вас в это тревожное, поистине переломное время. Такую ответственность способны проявлять только те, у кого она основана на прочном чувстве долга. Исполнять свой долг — значит действовать во имя общего блага. От вас потребуются жертвы, но жертвовать придется не убеждениями, а правом их отстаивать, правом свободного волеизъявления. Ваши надежды и чаяния должны быть ограничены рамками функционирования и процветания государства, которому вы служите. Время предъявляет необычайно высокие требования к вашей организованности и дисциплине...
Никто не может требовать от офицера, чтобы он отказался от своих убеждений. Наоборот, именно отсутствие убеждений заставляет с подозрением относиться к этому человеку, а политические противники таких людей просто презирают...
Вопрос не в том, нравится нам новый государственный строй или нет, потому что на карту поставлено существование самого государства. Ему угрожают многочисленные враги, как извне, так и изнутри...
Мы должны быть готовы к тому, что нас будут подозревать в неискренности нашей позиции, ибо не все способны понять, как могут такие разные люди добросовестно делать общее дело...
Все личное в нас должно отойти на задний план перед лицом навязанной нам борьбы с врагом, наши личные мнения должны уступить место объединяющей всех нас идее спасения нашей родины от гибели...»
Служба в Управлении сухопутных войск
В конце сентября 1929 года началась моя служба в имперском военном министерстве. Я возглавил 1-е отделение отдела управления сухопутными войсками (Т1) войскового управления. В задачу отделения входила разработка всех вопросов управления сухопутными войсками и их боевого применения на случай возникновения внешней или внутренней угрозы безопасности рейха. Мы также занимались подготовкой крупномасштабных войсковых учений и командно-штабных тренировок, предназначенных для совершенствования оперативно-тактической подготовки командиров среднего звена и офицеров Генерального штаба.
Моим непосредственным начальником был полковник Гейер, человек необычайно острого ума. Он обладал редким даром быстро и безошибочно подмечать недостатки и слабые места планов и предложений, которые представлялись ему на подпись. Довольно скоро он предоставил мне почти полную свободу действий на порученном мне участке работы и не вмешивался в разработку войсковых учений и командно-штабных тренировок. Гейер и я сходились во мнении о том, что деятельность отдела управления не может ограничиваться теоретической разработкой различных оперативных планов. Не дожидаясь начала военных действий, он должен анализировать предполагаемое их развитие и вырабатывать соответствующие рекомендации. Относительная слабость наших вооруженных сил, обусловленная ограничениями, наложенными на Германию державами- победительницами, обязывала нас с удвоенной энергией работать над тем, чтобы обеспечить хотя бы минимальный уровень обороноспособности страны.
Именно эта работа и составляла основное содержание моей деятельности в отделе управления сухопутными войсками. Нам, в частности, приходилось заниматься вопросами инженерного оборудования территории страны на случай войны в узких рамках, определенных для нас военными положениями Версальского договора. Кроме того, мы вырабатывали предложения по разработке новых видов вооружения, среди которых особое внимание уделялось бронетанковой технике и средствам моторизации войск.
Армия должны была быть построена в соответствии с представлениями тех, кому предстояло в дальнейшем вести ее в бой. Полковник Гейер проявлял большую настойчивость в отстаивании данной точки зрения, что, естественно, не способствовало поддержанию дружеских отношений между ним и начальниками других отделов войскового управления, как, впрочем, и с другими управлениями военного министерства, также отвечавшими за организационные вопросы.
