И он был без ума от ее невинности и разбуженных им женских начал.
Он же любил ее!
— Итак… — Желая сменить тему, пока они снова не увязли в прошлом, он ухватился за первое, что ему пришло в голову. — Что мы готовим?
— Уичито[2]. Тебе все еще нравится ковбойская пища?
— Еще как. Все время, что мы были в Корее и на Филиппинах, я жутко тосковал по добротной техасской еде.
Она ухватила колечко красного перца и стала жевать его, прислонившись к шкафчику и наблюдая за его работой.
— Тебе понравилось на Филиппинах?
— Ага. Там отличное место для семейных. Я бы вернулся туда в мгновение ока.
— Ты жалел когда-нибудь, что у тебя нет семьи?
Он взглянул на нее, соображая, с чего бы она стала такой задумчивой.
Разрезав последний перец на аккуратные колечки, он вытер руки и повернулся к ней лицом. Уже не к месту были поддразнивания и беззаботность.
— Я всегда думал, что женюсь, обзаведусь детьми и проведу жизнь в трудах и выплатах за дом, машины, отпуска, за университетское образование детей и их свадьбы. Никогда не представлял, что останусь холостяком в тридцать пять.
— А что случилось? — тихо спросила она, с печалью в голосе и на лице. — В чем дело-то?
Он ответил прямо и откровеннее, чем она ожидала.
— В тебе. Я хотел тебя. Ты же выбрала Грега. На этом и поставим точку.
Дорис резко повернулась, ухватила пакет с мясом, блюдо и щипцы и выскочила за дверь. Какое-то время он оставался на месте, потом медленно подошел к окну. Женщина неподвижно стояла у газового гриля, спиной к дому. Ее плечи были напряжены, голова опущена.
Прямота и откровенность не всегда впрок, подумал Тед, направляясь во двор. Задняя дверь хлопнула, ступеньки заскрипели под его тяжелыми шагами, но Дорис не повернулась, только окаменела еще больше.
— Ты предпочла бы, чтобы я опять солгал? — спросил он, останавливаясь сзади нее. — Ты хотела бы услышать, что я никогда не собирался жениться и мне наплевать на семью? Хотела бы, чтобы я сказал, как счастлив оттого, что один? Что бесповоротно привык к своему образу жизни, слишком эгоистичен, чтобы быть хорошим мужем и отцом?
— Нет, я не хочу, чтобы ты лгал.
Он едва расслышал ее тихий голос при легком шелесте листвы и шипении газа в гриле.
— Я говорю правду, и это не должно удивлять тебя, Дорис. Ты всегда знала, что я хочу тебя. Думаю, я, черт побери, дал ясно это понять во время нашей последней встречи. — Он долго умолял ее тогда, пока не понял, что не добьется руки единственно любимой женщины. Так и остался один.
А ей пришлось скрывать свои чувства, более того — пойти на обман. Его плоды она уже пожинает, а ведь они могут быть еще горше.
— Тебе следовало бы держаться подальше от меня, — глухо проговорила она, уставившись на мерцающие огоньки в гриле. — Я могу принести большие неприятности.
Он приблизился к ней, сделав шаг. Неприятности? Ну уж теперь его этим не испугать. Если бы можно было начать все сначала, он никогда не отдал бы эту женщину другому.
— Я причинила боль стольким людям, — снова послышался ее голос.
Тед придвинулся еще на шаг.
— Кому?
— Тебе. Грегу. Кэт. Нашим семьям.
— Грег погиб, так и не узнав, что мы натворили. Он любил тебя, Дорис, и думал, что ты любила его. И это было все, чего он хотел. Что же касается Кэт, то она — чудесный ребенок, которого я когда-либо видел. Ты не сделала ей ничего плохого.
— Она так и не узнает…
Не узнает своего отца, молча закончил он фразу. Но это случилось по его, Теда, вине. По его, а не по вине Дорис.
Он сделал последний шаг и, поддавшись непреодолимому желанию, обнял ее сзади. Она не старалась высвободиться, как он ожидал, и даже поддалась, откинув голову на его плечо.
— Ты же мечтал о том, чтобы никогда не знать меня.
— И что бы это мне дало?
— Ты уже сказал — жену, детей, свой дом, машины…
Может, она и права. Может, если бы не встретил ее, то влюбился бы в кого-то еще. Женился бы на одной из тех женщин, с которыми иногда встречался, и его давние надежды исполнились бы.
Но ведь он никого не полюбил, остался холостяком, но не забыл той короткой, но сильной страсти, которую познал с Дорис.
— Нет, — задумчиво ответил он. — Этого я уже не хочу. Наша любовь была самым прекрасным мигом в моей жизни, и я запомнил его навсегда.
Они долго стояли молча, пока Дорис осторожно не выскользнула из его объятий. Открыв пластиковый пакет, она вытащила щипцами мясо и положила его на решетку. Раздалось шипение, в воздух поднялись струйки дыма, и аромат вырезки заполнил все вокруг. Дорис отрегулировала пламя, присела на столик для пикников и посмотрела на Теда.
— Я мало знаю о тебе.
— Ты знаешь достаточно.
Она покачала головой. Ей известно самое важное. Что он отличный мужик, честный и порядочный. Что проведенный ими вместе вечер дорого стоил ему, если говорить о его гордости, стыде и вине. Конечно, он крут, как каждый морской пехотинец, но нежен так, как может быть нежен только он. Его прикосновение возбуждает. И вот только сейчас, когда он обнял ее, чтобы утешить, в сознании забилась мысль о вещах более интимных, нежели утешение.
Он был восхитительным любовником, а мог занять в ее жизни гораздо большее место.
Он стал бы любящим отцом для Кэт.
Он был бы прекрасен для нее, если бы она не солгала ему, не обманывала целых десять лет.
Она знала, что он разобьет… Нет, она сама, а не Тед, уже виновата в том, что у нее разбито сердце. Все дело в ее лжи, эгоистичности, трусости.
Господи, когда же она снимет с себя этот тяжкий груз!
Позже, прошептал в ней беспокойный голос. Следует хорошенько поразмыслить обо всем. Сейчас же она выбрала более безопасную тему, чтобы задать вопрос, на который он будет не прочь ответить.
— Я, например, знаю, что ты любишь бегать, но не знаю почему.
— Ради тренировки. Чтобы быть в форме.
Не удовлетворившись ответом, она пожала плечами.
Тед пододвинул стул и удобно уселся, положив ноги на столик рядом с ней. На нем были старые кроссовки, довольно поношенные, уже не соответствующие украшавшей их марке высшего качества, но слишком удобные, чтобы выбросить. Кстати о беге… Сколько миль пробежал он в них? Сотни? Тысячи?
— В школе я входил в команду по легкой атлетике, — заметил он.
Сначала Дорис удивлялась пристрастию Теда к бегу. В отличие от него Грег был прекрасным спортсменом. С успехом занимался греблей, борьбой, был капитаном футбольной команды и подающим в бейсбольной. Людям достаточно было взглянуть на него, чтобы автоматически подумать: "Спортивный парень!" А Тед… Он никогда не проявлял особого интереса к спорту, особенно к его командным видам, казался равнодушным и даже отчужденным в отношениях с людьми, даже с теми морскими пехотинцами, которых он считал друзьями.
Но позже она стала догадываться, в чем дело. Легкая атлетика не коллективный вид спорта, если не считать эстафету, соревнования носят индивидуальный характер. Вне сомнения, Тед преуспевал там, где он делал все сам и для себя.
— Но почему легкая атлетика? — поинтересовалась она. — Не могу вообразить, что многие из мальчиков сказали бы: "Я хочу быть звездой легкой атлетики, когда вырасту".
Тед тоже сомневался в этом, но ведь не многие мальчики растут в тех условиях, в которых пришлось вырасти ему.
— В нашей округе, — усмехнулся он, — просто необходимо было иметь быстрые ноги. Иначе ты рисковал быть арестованным или подстреленным, если не хуже.
Что могло быть хуже для подростка, пыталась сообразить она, чем быть арестованным или подстреленным? Нечто совершенно чуждое той жизни, которой жила она.
Вдруг посерьезнев, он продолжил:
— Я рос в довольно суровом районе Балтимора. Такие места показывают по телевидению — в Нью-Йорке или Майами, в Чикаго или Бостоне. Они практически одинаковы. И выглядят, как зоны боевых действий. Половина зданий приговорена к сносу, и вторую половину следовало бы приговорить к тому же. Витрины магазинов забиты досками, стекла разбиты, половина жителей прозябает без отопления и воды. Трущобы. Правильное слово. Трудно представить, насколько подходит это название, пока не поживешь там.
