— Кэт сообщила, что я вел себя ужасно в тот вечер и это вызвало у тебя ответную грубость.

— Да, вероятно она забыла, что нельзя говорить такое взрослому человеку, — не поднимая глаз, огорченно ответила Дорис.

— Но она права. Я был несдержан и солгал тебе.

Женщина совсем сникла, продолжая пялиться на какую-то точку на его груди.

Он неуверенно приложил кончики пальцев к ее щеке. У нее была мягкая и теплая раскрасневшаяся кожа. Ему всегда хотелось прикоснуться к ней, с самого первого раза, когда они только познакомились. Увидев девушку, он бесцеремонно, не смущаясь присутствия жениха, протянул руку, прямо-таки заставляя ее обменяться рукопожатием. Занятие с ней любовью было всего лишь исступленным слиянием тел, а самые трепетные чувства он испытал от вполне невинных прикосновений — вроде теперешнего. Он мог бы пролежать всю ночь, лишь обнимая любимую, гладя ее волосы, лаская спину и грудь, притрагиваясь к лицу.

Если бы только она подарила ему целую ночь.

— О многом я сожалею, Дори, — мягко проговорил он, отрывая пальцы от ее лица, — но только не о том вечере с тобой. Как бы это ни было плохо и несправедливо по отношению к Греху, я не сожалею о нашей близости и никогда не сожалел. Даже зная, как ужасно все обернулось, я бы не хотел вернуться в прошлое и все изменить.

Дорис молча повернулась к разделочному столику и занялась своим делом: разрезала пополам лимоны и стала подкладывать в соковыжималку. Она знала, что он пристально наблюдает за ней, но не оглядывалась, боясь встретиться с ним глазами. Неторопливо выжала все лимоны, выбрала косточки, вылила сок и мякоть в высокий стеклянный кувшин. Добавив холодной воды и насыпав сахару, помешала, пока он не растворился. Когда все это было проделано, нож и выжималка ополоснуты, столик вытерт, а остатки лимонов выброшены в мусорный бачок, она, сполоснув руки, наконец повернулась к нему лицом.

— Я бы многое сделала по-другому, если бы только могла.

— Что, например? — настороженно спросил он.

— Я бы не так вела себя с тобой.

По его глазам было видно, что он все помнит. Ее нападки и оскорбления. И как во всем пыталась обвинить его. Будучи виноватой сама, она хотела возложить всю ответственность на него и выглядеть чистенькой. Эта попытка причинила ему глубокую боль, а у нее вызвала большой стыд.

— Я бы не так вела себя тогда, — повторила она. — Во всем, что сделала, чего не успела. Мне кажется, что, будь я тогда лет на пять постарше, могла бы поумнее разобраться с тобой и с Грегом. Не допустила бы такого срама.

— Если бы ты была на пять лет старше, вы бы с Грегом были уже женаты.

Она отвернулась опять, взяла три стакана из шкафчика слева от раковины, наполнила их льдом, налила лимонаду и один протянула ему.

— Если бы у нас было время проверить себя в браке, не думаю, что он продлился бы долго, — призналась она с мучительным для себя прямодушием. — Помнишь, что ты сказал, когда пришел в последний раз в мою квартиру?

И опять глаза и весь облик Теда выдали его. Ей было ясно, что он не забыл подробности той встречи. Они разговаривали на ее кухне буквально спустя полчаса после того, как он узнал, что они с Грегом должны пожениться через четыре дня. Он был в гневе и отчаянии, пытался отговорить ее. Она же испытывала страх и уговаривала себя согласиться на уже объявленный брак.

А ведь он оказался прав.

"Ты не любишь его, Дори, во всяком случае ты любишь его не так, как женщина любит мужчину… Ты не будешь счастлива с ним… Он не вызовет в тебе тех чувств, которые ты проявила ко мне… Ты никогда не будешь хотеть его так, как хочешь меня".

Не добившись ничего своими уговорами, он крепко поцеловал ее. Ее моментально бросило жар. Сразу же захотелось его и, как ни стыдно это признать, прямо там, в крошечной кухоньке, но ее желание уже стало неисполнимым. Перед ней стоял совершенно другой человек — холодный, недоступный, высокомерный. Она выгнала его и, когда он ушел, расплакалась, словно предчувствовала его правоту.

Спустя четыре дня, стоя в церкви городка, в котором выросла, вся в белом атласе и кружевах, она поняла, что совершила ошибку…

— Грег был мне близок, — тихо проговорила Дорис. — Я любила его, но не так, как женщина любит мужчину. Ты был прав во всем.

— Я же хотел… — Тед оборвал фразу, услышав, как открывается задняя дверь.

Дорис слабо улыбнулась. Он хотел сказать, что я получила то, что заслужила. Пытался предостеречь меня, но я не желала слушать.

В кухню вбежала Кэт, держа под мышкой бейсбольные перчатки, и поспешно кинулась к стакану с лимонадом, стоявшему на разделочном столике. Проглотив парой глотков половину его содержимого, она улыбнулась гостю.

— Ну, вы целовались или что там еще? По крайней мере, мама уже не кажется сердитой.

— Кэтрин! — зардевшись, всплеснула руками мать. — Ты забываешься!

— Ну, ма, я что — не должна была замечать, как ты дуешься из-за него весь день вчера и сегодня?

— Что ты не должна, так это лезть в дела, которые тебя не касаются, — принялась отчитывать ее Дорис, забыв про румянец, опаливший ее лицо. — И сними эту…

Прежде чем она договорила, Кэт смахнула с головы кепку, отсалютовала ею матери и швырнула в коридор. Когда она там криво повисла на крючке, девочка издала восторженный вопль и крутанулась на месте.

— Во какая у меня меткая рука!

Расстроенная Дорис обхватила дочь за плечи.

— У тебя меткая рука, болтливый рот и пустая голова.

— Сама знаю, — согласилась Кэт с детской непосредственностью. — Но я всего лишь твой ребенок, и ты должна любить меня.

— Угу. Если ты пришла надолго, забирай свой лимонад и пойди умойся.

— Потом поиграем в покер, о'кей? И ты тоже, ма?

— Я уже забыла, как в него играть, детка.

— Тед научит тебя.

Дорис украдкой взглянула на стоявшего у разделочного столика гостя со сложенными на груди руками. Он не принял, но и не отверг предложения Кэт. Это зависело, подсказывала улыбка на его лице, только от нее самой.

— Не берись за безнадежное дело, — посоветовала дочь.

— Почему безнадежное?

— Сама сказала, что забыла, значит ты плохой игрок.

Женщина вздохнула и многозначительно проговорила:

— Я никогда не знаю, что приберечь, а что сбросить.

Она рассчитывала, что он поймет истинное значение ее слов, и его потемневшие глаза подтвердили, что он-таки понял.

— Может, мне удастся когда-нибудь научить тебя, — неуверенно произнес Тед.

Уроки, которые он преподал ей в прошлом, были одновременно и горьки — по ее вине, — и сладки. Ну а те, которые решит преподать в будущем, могут оказаться такими же… или — да поможет ей Бог — более суровыми, чем все, что она вынесла до сих пор.

— Ну же, ма! — Кэт дергала ее за руку, стараясь привлечь к себе внимание. — Это же будет весело.

— Ну ладно. Но сначала приведи себя в порядок. — Она подождала, пока шаги дочери не затихли на лестнице, и покачала головой. — Иногда мне кажется, что она растет малолетней преступницей.

— Нет, она чудесный ребенок. Ты должна гордиться ею.

Его добрые слова наполнили ее и радостью, и болью. Они оба могли бы гордиться дочерью. Оба должны любить ее и стараться защитить, разделяя вдвоем невероятную сладость родительских уз. Она же должна найти способ сказать ему об этом, просто обязана.

И скажет. Скоро.

Но пока что ей нужно выиграть время. Нужно заново узнать его. Ей необходимо проводить с ним больше вечеров наподобие сегодняшнего. Необходимо поговорить с ним, извиниться перед ним, возместить ему все то, что произошло по ее вине. Но пока нужно отсрочить тот момент, когда он может возненавидеть ее.

Нельзя допустить окончательного краха их отношений.

— Какие проблемы, Дорис? — озабоченно спросил он, вырвав ее из плена обуревавших мыслей. — Каждый раз, когда я говорю что-то хорошее о Кэт, у тебя такое выражение, словно… — Он подыскивал подходящие слова и, не найдя их, недоуменно пожал плечами. — Будто тебе не по душе, что она нравится мне или что я нравлюсь ей.