У Глеба Николаевича такого ощущения не было, хотя кое-что и в его памяти оставило неприятный след. «Кроты», поспешно и угодливо замененные на «орангутангов». Некрасивая, торгашеская попытка схитрить — повысить вес макулатуры за счет излишней влажности. Все это было, но Глеб Николаевич не спешил присоединиться к старшему пионервожатому.

— Мы еще мало их знаем… Приглядеться надо.

— Надо-то надо! — Виктор Петрович вздохнул. — Но есть тут небольшая тонкость… Чаще приходишь к тем, у кого явно не клеится. А в шестом «А» — благополучно!.. Туда можно пореже… Даже сегодня, когда там что-то произошло, мы с вами говорим: сами справятся… И логика наша вроде бы безупречная — сильным помощь не нужна… А все-таки…

— Вас что-то беспокоит?

— В том-то и дело, что нет у меня осознанного беспокойства!.. Так… нечто… Между прочим, как вы думаете, чем для нас с вами кончится этот инцидент?

— Для нас с вами? — удивился Глеб Николаевич.

— Да, для нас! — повторил Виктор Петрович и сам же ответил на свой вопрос: — А ничем! Мы ничего больше не узнаем!.. Шишка у Авдеева пройдет… Страсти улягутся… Тишь да гладь!..

Старший пионервожатый предугадал результат экстренного сбора пионерского отряда, созванного в тот же день после уроков. Тон задал Гриша. Он с удовольствием повел бы обсуждение так, чтобы влепить Чернову самое строгое взыскание. Но тогда пришлось бы сообщить обо всем совету дружины и Виктору Петровичу. Приходилось маневрировать и даже кое в чем идти против Андрея, которого он считал своим сторонником. Гриша был вынужден свести все к мирному концу, поэтому он закончил свое выступление так:

— Чернова мы все знаем — грубиян и задира. Он кулаками думает, а не головой. И надо бы ему всыпать!.. Но виноват и Авдеев. Нечего язык распускать!

Андрей не ожидал такого поворота. Он вскочил, обиженно глядя на Гришу.

— Это я?.. Я виноват?

Андрей пощупал лиловую шишку.

— Сядь, сядь! — сказал Гриша и неприметно подмигнул Андрею, чтобы тот не кипятился. — Конечно, виноват… немного. Незачем дразнить! Чернов, может, после школы в ясли нянькой пойдет. Это его дело. У нас всякая работа почетная!

— Уколол! — произнес Мика.

— Остряк! — добавил Ника.

Гриша старался не вступать в спор с братьями Арбузовыми! Эта тактика была для него самой выгодной. Он и сейчас ничего им не ответил и продолжал:

— А раз оба виноваты, надо признать вину и помириться!.. Без всяких взысканий, чтоб не думали, что в нашем отряде безобразие творится!

Гриша посмотрел на Марину и спросил:

— Как члены совета считают?

Марина встала. Но прежде чем она заговорила, франтиха Настя Астахова сказала с места:

— Точь-в-точь по пословице — сор из избы не выносить.

Чернов ей был неприятен небрежностью в одежде и шрамом, который казался Насте ужасным. Про себя она называла Бориса уродом и относилась к нему с брезгливым превосходством внешне красивой, но пустой девчонки. Она и эту пословицу припомнила только затем, чтобы намекнуть, что есть в классе такие, как она, а есть и сор, который стоило бы вымести за дверь.

Марине невольно пришлось сначала ответить Насте.

— Сор выносить надо! — сказала она. — Но я не вижу сора… Гриша прав — подумают, что у нас безобразие творится. А какое безобразие?. Нет ни одной девчонки, которая не захотела бы, чтобы с ней — вот так, как Чернов с Агеевой!.. Не только сидел бы рядом, а и помогал ей. Был бы готов подраться, если ее обижают! Готов хоть на дуэль за нее!

Состроив неодобрительную мордочку, Настя возразила:

— У тебя бабушкины взгляды. Дуэлью глупцы занимались.

— Пушкина и Лермонтова ты тоже к ним относишь? — спокойно спросила Марина. — Честь, благородство, верность — все это только глупцов касается?

— Какие слова! — Настя всплеснула руками. — Настоящая княгиня Волконская!

— А что? — Марина с вызовом тряхнула рыжей копной волос. — Звучит отлично! Не все в прошлом было плохое!.. Но ты меня сбила… Я хочу поддержать Гришино предложение… Чернов совсем не виноват. Андрей затеял — Андрей и получил! Пусть запомнит и не дразнит этого… — Тут Марина запнулась, долго искала что-нибудь необидное для Чернова и наконец произнесла:

— Слона!

Борису понравилось сравнение. Он вытянул толстые губы и протрубил, подражая слону:

— У-у-у-у-…

Видя, что сбор подходит к концу, Шурка прокричал из-за парты:

— А как же моя клюшка?.. Пусть он купит новую!

Грозно повернувшись к нему, Борис спросил:

— Сколько?

— О-одну! — пролепетал Шурка, оседая.

— Стоит сколько? — рыкнул Борис.

Шурка не знал цену клюшке. Ее покупала мама. Он оробел под взглядом Бориса и прошептал наобум:

— Рубль сорок… Много?

— Завтра получишь деньги! — отрезал Борис.

Этим и закончился сбор, потому что почти все, даже мальчишки из хоккейной команды, не могли признать Чернова виноватым. Со стыдом вспоминали ребята, как они всей гурьбой набросились на одного. Лучше уж не вдаваться в подробности и прекратить обсуждение.

Андрей ушел со сбора обозленным. И не столько на Чернова, сколько на Гришу. Легче получить от Чернова шишку, чем видеть, как друг виляет, вместо того, чтобы встать на защиту. Андрей неохотно оглянулся, когда Гриша догнал его на школьном дворе и по-дружески спросил:

— Обиделся? Я же тебе подмигивал! Не понял?.. Так нужно.

— Кому?

— Всем! И тебе тоже! Если б Виктор Петрович узнал, как ты дразнил Чернова, тебя бы не похвалили!

Андрей молчал, и тогда Гриша выложил самое главное.

— Не дуйся! Шишка на лбу — неприятно! Кто спорит? А пятно на отряде в тысячу раз хуже!.. Вот и выбирай, что хочешь.

— Навыбираешься! — сказал Андрей. — Он нас всех по одному перещелкает! Когда будет у тебя шишка — по-другому запоешь!

Гриша засмеялся.

— Чудак!.. Даю слово — твою шишку мы ему еще припомним!

С того дня, как Бориса назначили ответственным за доставку в школу макулатуры, он после уроков заходил домой, оставлял учебники и тетради, брал магнит, перочинный ножик и длинную веревку. Веревкой он связывал газеты, а ножик приходилось брать потому, что пионерские ящики подсохли, доски немного перекосились, стало заедать запор. Борис лезвием ножа помогал магниту вытянуть из гнезда металлический стерженек.

Сложив и увязав газеты в общежитии метростроевцев, Чернов направлялся в дом старых большевиков, где был установлен второй ящик.

Гриша не ошибся в расчетах — ящики никогда не пустовали, особенно тот, в который опускали газеты старые большевики.

Тяжело нагруженный макулатурой, Борис возвращался в школу и сдавал бумагу завхозу.

Так повторялось ежедневно, так было и в тот день, после экстренного сбора. Борис почувствовал, что большинство на его стороне, и от этого ему стало веселей. Две пачки газет показались совсем легкими. Он быстро отнес их в школу и пришел в детский садик за Машиными братьями не таким хмурым, как обычно.

Витька с Валеркой подметили перемену и совсем осмелели. Чтобы завязать шнурки на Валеркином ботинке, Борис нагнулся. Из кармана выпал ножик. Витька моментально сцапал его и зажал в кулаке.

— Чур — мой!

Валерка по традиции наградил младшего брата подзатыльником.

— Отдай!

— Пусть поиграет, — разрешил Борис.

Это не устраивало Витьку.

— Хитренький!.. Нетушки!.. Я насовсем!

Честно говоря, Борису не хотелось расставаться с ножиком, и он озадаченно засопел носом.

— Давайте так, — предложил Витька. — Отгадаешь, что у меня в другом кулаке, — отдам, а не отгадаешь — мой будет! — Он умоляюще поглядел на Бориса и попросил тоненьким голосом: — Ну, пожалуйста!

— Ладно! — согласился Борис. — Покажи кулак.

Витька вытащил из кармана крепко сжатую маленькую пятерню. Борис внимательно осмотрел пальцы, даже понюхал их. Никакого запаха, подсказывающего отгадку, не было.

— Так нечестно! — проворчал он. — Ты хоть чуточку разогни пальцы.