5 марта 1933 года в атмосфере всевозможного запугивания противников нацистов прошли выборы в рейхстаг. Геббельс объявил этот день «днем пробуждения нации». Ко дню выборов 51 противник национал-социалистов был убит и несколько сотен ранены. Потери среди национал-социалистов составили 18 убитых и более сотни раненых.

Выступая в Кенигсберге накануне голосования, Гитлер обратился к немецкому народу с патетическим призывом: «Теперь вы должны снова высоко и гордо держать свою голову! Больше ты не порабощен и не закабален, германский народ, ты опять, с Божьей помощью, обладаешь свободной волей».

НСДАП получила около 44 процентов голосов. Компартия была запрещена и в выборах не участвовала, но за поддерживаемый ею список проголосовало почти 12 процентов избирателей. Социал-демократы получили 18 процентов голосов. Партия Гугенберга получила около 8 процентов голосов, и вместе с ней у нацистов оказалось наконец абсолютное большинство. У НСДАП стало 288 мандатов, Партия центра имела 73, СДПГ — 120, коммунисты — 81, партия Гугенберга, выступавшая как Черно-бело-красный боевой фронт (с привлечением сторонников Папена, отколовшихся от Партии центра), — 52 мандата.

21 марта 1933 года, выступая в соборе Потсдама у могилы Фридриха Великого на торжественном заседании рейхстага, Гитлер заявил, что ни народ, ни император, ни правительство Германии не хотели Первой мировой войны, а потому безнравственно возлагать на них вину за нее и требовать возмещения. Этот день Геббельс назвал «днем национального возрождения». Гитлер тогда утверждал, что привержен «вечным основам» жизни нации, не зависящим от периодов взлетов и падений. Он просил Провидение «укрепить то мужество и упорство, которыми веет в этом святом для каждого немца храме на нас — людей, борющихся за свободу и величие нашего народа, здесь, у могилы его величайшего короля».

А 23 марта, на следующем заседании рейхстага нового созыва, на этот раз в здании Берлинской оперы, Гитлер выступил с программным заявлением, облачившись в партийную коричневую рубашку: «Духу национального возрождения и поставленной цели не отвечал бы порядок, когда правительство просило бы одобрения своим мерам у рейхстага от случая к случаю, торгуясь и выпрашивая». И добавил, возражая лидерам социал-демократов, протестовавшим против фактической ликвидации рейхстага: «Отныне мы, национал-социалисты, откроем немецкому рабочему дорогу к тому, что он вправе требовать. Мы, национал-социалисты, будем выразителями его интересов. Вы, господа, мне больше не нужны... И не путайте нас с буржуазным миром. Вы считаете, что ваша звезда вновь может взойти! Взойдет, господа, звезда Германии, а ваша закатится... Прогнившее, старое и дряхлое в народной жизни исчезнет и больше никогда не вернется».

Таким образом, был принят закон, по которому правительству на четырехлетний срок передавались все права парламента.

За него проголосовал 441 депутат, против — 94 социал-демократа. К тому времени все депутаты-коммунисты и 26 социал-демократов были арестованы. После голосования Гитлер опять обратился к социал-демократам: «Я думаю, что вы не голосуете за этот закон потому, что вам в силу вашего склада ума не понять стремления, которое воодушевляет нас... Могу сказать вам только одно: да я совсем и не хочу, чтобы вы голосовали за него! Германия должна стать свободной, но только не благодаря вам!»

В ответ последовала овация и крики «Хайль!» со стороны подавляющего большинства депутатов и публики. Правительство так и не вернуло этих полномочий рейхстагу, отныне превратившемуся в чисто декоративный орган, вплоть до краха Третьего Рейха. По этому поводу в передовой «Фёлькишер беобахтер» с восторгом говорилось: «Исторический день. Парламентская система капитулирует перед новой Германией. На протяжении четырех лет Гитлер сможет делать все, что сочтет нужным: в плане отрицания — истреблять все пагубные силы марксизма, а в плане созидания — создавать новую народную общность. Начинается великое дело! Настал день Третьего Рейха!»

Так реализовалось то, о чем Геббельс писал еще 30 апреля 1928 года в своей газете «Ангрифф»: «Мы вступаем в рейхстаг, чтобы добыть в этом арсенале демократии оружие против нее самой. Мы становимся депутатами рейхстага, чтобы подавить веймарский дух, пользуясь его же собственной поддержкой. Если демократия настолько глупа, чтобы за эту медвежью службу снабжать нас бесплатным проездом и питанием, то это ее дело... Нам подходит любое законное средство, чтобы внести революционный дух в сегодняшнюю ситуацию... Не следует думать, что парламентаризм примирит нас... Мы приходим как враги, как волк, ворвавшийся в овечье стадо. Теперь вы уже не находитесь среди своих!» А после 30 января 1933 года волк Гитлер начал драть парламентских овечек, а затем и кое-каких волков иной масти среди своих. И жертвы, что удивительно, вели себя как настоящие овечки и практически не сопротивлялись.

За несколько месяцев были смещены правительства во всех землях, где нацисты не были у власти, и там стали править гаулейтеры НСДАП. Были ликвидированы профсоюзы, а все рабочие и служащие объединены в единый Германский трудовой фронт. Были ликвидированы и все политические партии, кроме НСДАП, которая стала частью государства. В течение пяти месяцев после прихода нацистов к власти ее численность возросла втрое и достигла 2,5 миллиона человек. К 1938 году, в канун Второй мировой войны, в Рейхе насчитывалось свыше 580 тысяч партийных работников, в том числе 41 гаулейтер (руководитель земельной парторганизации), 808 крайслейтеров (руководителей окружных парторганизаций), 28 376 ортсгруппенлейтеров (руководителей квартальных организаций) и т. д. Именно они обладали реальной властью на местах.

24 октября 1933 года, выступая в берлинском «Шпортпаласте», фюрер демагогически заявил: «Если я буду заблуждаться или если народ сочтет мои действия недопустимыми, то он может казнить меня. Я готов к этому». Разумеется, в условиях однопартийной диктатуры никто не мог даже критиковать действия первого лица в государстве, а уж тем более казнить его, какие бы преступления он ни совершил. А преступления Гитлера только начинались.

Рем утверждал: «Только мои штурмовики добьются чистых, неискаженных национализма и социализма и сохранят их». Подобный радикальный пуризм пугал и военных, и средний класс, на поддержку которых Гитлер рассчитывал в воссоздании германской военной мощи, а затем в борьбе за новое «жизненное пространство». Рем же хотел увеличить численность СА до 3,5–4 миллионов человек и создать государство в государстве, а затем продиктовать свои условия Гитлеру. Тот уже в июне 1933 года ликвидировал «частные» концлагеря штурмовиков и созданные ими части вспомогательной полиции. Рем возмущался: «Тот, кто требует усмирить революцию, тот предает ее. Рабочие, крестьяне и солдаты, маршировавшие под стягами штурмовиков, завершат свою задачу, не обращая внимания на приспособленцев — обывателей и нытиков». И пригрозил: «Устроит это вас или нет, — мы продолжим нашу борьбу. Если вы наконец поймете, о чем идет речь, — идите вместе с нами! Если вы не хотите — мы пойдем без вас! А если понадобится — и против вас!» На Рема давили и сотни тысяч безработных штурмовиков, которые ничего не умели делать, кроме как устраивать уличные побоища с политическими противниками. Рем требовал учреждения особой подсудности СА, по которой командиры могли бы жестоко карать за преступления своих подчиненных, но при этом те же командиры штурмовиков могли бы «судить за убийство СА до 12 человек — членов вражеской организации, замешанных в подготовке убийства». Рем также надеялся влить СА в рейхсвер и фактически поглотить его, а также создать полицию из штурмовиков. Тогда под его контролем оказались бы основные силовые структуры страны. А о «друге Адольфе» «друг Эрнст» в интимном дружеском кругу приверженцев однополой любви высказывался совсем уж непарламентски: «Адольф — подлец. Он предает всех нас. Якшается только с реакционерами. Старые товарищи для него, видишь ли, плохими стали. Набрал себе генералов из Восточной Пруссии. Они теперь его доверенные люди... Адольф точно знает, чего я хочу. Я ему об этом не раз говорил. Не надо копии кайзеровской армии. Совершили мы революцию или нет? Нужно что-то новое... Новая дисциплина. Новый принцип организации. Генералы — старые рутинеры. У них никогда не появятся новые идеи. А Адольф остается штафиркой, «художником», витает в облаках. Думает о том, чтобы его оставили в покое. Будь его воля, сидел бы себе в горах и разыгрывал Всевышнего. А мы стоим без дела, хотя руки чешутся... Сейчас у нас есть уникальная возможность совершить новое, великое, перевернуть весь мир. А Гитлер кормит меня обещаниями. Хочет, чтобы шло все своим чередом. Надеется, что потом произойдет чудо небесное. Это подлинное «я» Адольфа. Хочет унаследовать готовую армию, чтобы ему ее сформировали «спецы». Когда я слышу это слово, мне хочется рвать и метать. А потом, как он говорит, сделает армию национал-социалистической. Но сперва отдаст ее под начало прусских генералов. Откуда там потом взяться революционному духу? На своих местах остаются старые козлы, которым новую войну не выиграть. Как вы все ни старайтесь, очки вы мне не вотрете. Тут вы губите душу нашего движения».