— Усадьба Эберата Уэйтли, — повторил хозяин магазинчика, уставившись на Николаса, при этом его рот задвигался, а толстые губы начали причмокивать, словно человек пережевывал заданный ему вопрос. — Вы — его родич, да? Родич Уэйтли?
— Мое имя Уолтерс. Я приехал из Англии.
Владелец магазина, казалось, ничего не слышал, разглядывая незнакомца с живейшим интересом и любопытством.
— Надо же, вылитый Уэйтли. Уолтерс… гм, не слыхал о таком.
— Мне нужно найти усадьбу Уэйтли, — напомнил Николас.
— Их тут полно, этих Уэйтли. Штук двадцать. Ах да, усадьба Эберата? Она заперта.
— Ничего, у меня есть ключ, — с плохо скрываемым нетерпением и даже раздражением сказал Николас, которому показалось, что хозяин магазинчика прячет насмешливую улыбку.
— Поезжайте через мост, потом направо. Там будет с полмили. Дом хорошо виден, его не пропустишь. Перед ним каменный забор до самой реки. С трех сторон — лес. Там и жил Эберат, а до него Сайрус Уэйтли, Старый Сайрус, умник, образованный… — с ухмылкой сказал хозяин и добавил: — Вот и вы не иначе как образованный, судя по одежке.
— Я учился в Оксфорде, — сказал Уолтерс.
— Не слыхал о таком, — сказал продавец и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Однако вскоре выяснилось, что это не так, — когда молодой человек уже собирался выйти на улицу, тот вновь подал голос.
— Я Тобиас Уэйтли, — сказал он. — Так что мы с вами вроде как родственники. Вы тут поосторожнее. В вашем доме никто не живет, но все равно — держите ухо востро.
Особое ударение, которое он сделал на слове «живет», как-то очень не понравилось Уолтерсу, который не отличался суеверием, но магазинчик покинул, полный самых дурных предчувствий.
Благодаря описанию Тобиаса Уэйтли найти усадьбу оказалось очень просто. Едва Николас остановил машину возле каменной изгороди и ступил на покрытую рытвинами дорогу, как стало понятно, что этот дом был построен задолго до поколения Сайруса Уэйтли. Судя по всему, возраст постройки уходил куда-то в самое начало восемнадцатого века, а ее стройные классические линии выгодно диссонировали с местными деревенскими развалюхами и фермами, тянущимися вдоль дороги от Эйлсбери-Пайк. Это было массивное деревянное строение с прочными стенами, стоящее на высоком фундаменте из коричневого известняка. Дом был полутораэтажный, при том что его центральная часть поднималась несколько выше, чем два боковых крыла. Вдоль центральной части тянулась широкая веранда; парадный вход, снабженный медным молотком, наверняка относился к эпохе королевы Анны.[59] Дверь, а также полукруглое окно над ней обрамляла витиеватая резьба, узкая по бокам и более широкая вокруг окна; это изящное украшение явственно контрастировало с ровной и гладкой поверхностью дверного полотна.
Когда-то дом был белым, но покраску уже давным-давно не обновляли, и теперь, по прошествии не одного десятилетия, он был скорее буро-коричневым. За домом виднелись надворные постройки, включая сложенную из дикого камня будку над родником, из которой вытекал ручей, устремляясь к поблескивавшему за лугом Мискатонику. Вдоль левого крыла дома, на расстоянии двух ярдов от него, тянулась аллея, которая некогда служила подъездной дорогой к надворным постройкам, однако это было давно, и она уже заросла деревцами, так что подъехать прямо к дому Уолтерс не смог и оставил машину у ограды.
Ключ из связки, которую дал ему Бойл, легко повернулся в замке входной двери. Ее слегка заклинило, и в этом не было ничего удивительного, поскольку ее вряд ли открывали со времени смерти последнего жильца — компаньона Эберата Уэйтли. Справившись наконец с дверью, Уолтерс вошел в коридор, тянущийся, вероятно, по всей длине дома, и увидел прямо перед собой еще одну дверь — двустворчатую, из красного дерева. Она также была заперта, но в связке нашелся подходящий ключ.
Как это ни странно, мародеры обошли стороной усадьбу, расположенную на значительном расстоянии от оживленной трассы; распахнув обе половинки двери, Уолтерс с изумлением увидел комнату, полностью обставленную и в прекрасном состоянии, если не считать за беспорядок тонкий слой пыли на полу и на мебели. Каким-то чудом усадьба избежала разграбления, которому, как правило, подвергались все заброшенные строения. И это при том, что здешняя старинная мебель явно превосходила ценностью многие предметы, обычно выставляемые в витринах антикварных мебельных магазинов.
Судя по всему, главная комната была центром, вокруг которого возводился весь дом. Высота до потолка здесь составляла не менее десяти футов — вот почему средняя часть дома была заметно выше крыльев. У стены напротив двери находился камин, окруженный изумительной деревянной резьбой, среди которой почти терялись выдвижной столик и висящий над ним шкафчик. Вделанная в стену труба была украшена резным орнаментом, в центре которого располагался выпуклый стеклянный круг диаметром примерно в полфута. Орнаментированный участок имел форму треугольника с вершиной, почти упирающейся в потолок.
По обеим сторонам камина и далее вдоль всех стен тянулись книжные полки, прерываемые лишь дверным проемом. Книги на них, как сразу заметил Уолтерс, были весьма старинными. Подойдя к одной из полок, он принялся разглядывать ее содержимое. Среди томов в кожаных переплетах не было ничего позднее времен Диккенса; многие из книг были написаны на латыни и других языках, помимо английского. На одной из верхних полок лежал телескоп; промежутки между ровными рядами книг занимали разные безделушки — резные изображения, статуэтки и что-то вроде древних артефактов. Посреди комнаты стоял огромный деревянный стол, на котором находились стопки бумаги, ручка и чернильница, а также несколько бухгалтерских книг. Все предметы лежали так, словно тот, кто оставил их на столе, только что вышел и собирался вскоре вернуться.
Раздумывая о том, какой бухгалтерией мог заниматься последний обитатель дома, Николас взял одну из книг и принялся ее перелистывать. Никаких счетов в ней не было, это он заметил сразу; страницы были испещрены красивым, но очень мелким почерком, таким мелким, что в одном промежутке между линейками умещались две строки текста. Николас прочел одну из записей: «…забрал мальчика и ушел, не сказав ни слова; впрочем, это не имеет значения; они узнают, куда он ушел…» Раскрыв более старую книгу, он прочитал: «Несомненно, она ушла, и Уилбур расскажет об этом, если захочет; огни на Часовом холме, и козодои кричат всю ночь, как тогда, когда умер Старик». Наличие точных дат указывало, что эти книги были чем-то вроде дневника. Захлопнув книгу, Николас взглянул в сторону и только в этот момент неожиданно уловил тихий звук, который все это время присутствовал в комнате и который он только теперь распознал. Это было тиканье часов.
Часы! Идущие часы в доме, где никто не жил вот уже три года. Николас не верил своим ушам. Должно быть, кто-то все-таки проник сюда и завел часы. Оглянувшись по сторонам, он увидел рядом с дверью альков, в котором стояли необычные, явно штучной работы часы высотой почти в три фута. Циферблат часов был покрыт странными рисунками, изображавшими свернувшихся в кольца змей и каких-то причудливых тварей, один только вид которых вызвал в нем почти панический, до боли знакомый страх, словно где-то в глубине его памяти среди смутных воспоминаний детства проснулось одно, позволившее ему вспомнить то, что он уже видел — и не на рисунке, а в действительности. Как зачарованный, разглядывал он циферблат, пока наконец не понял, что стрелки часов показывают нечто большее, нежели просто время, ибо за цифрами и буквами скрывались не только часы и минуты. И не только дни.
С трудом оторвав взгляд от часов, Уолтерс вышел из комнаты. Нужно было осмотреть весь дом. Но если он и надеялся найти еще что-нибудь удивительное, то надежды не оправдались, поскольку остальная часть дома оказалась самой обыкновенной — череда простых, скудно обставленных комнат. Две спальни, кухня, буфетная, столовая, кладовка и, на самом верху, под крышей, три комнатушки, похожие на кладовки, и четвертая, скорее всего, спальня. Комнаты на втором этаже, между которыми вклинивались скаты крыши, были очень уютными, и в каждой — по одному мансардному окну, отчего они казались еще просторнее, поскольку окна были особыми, повторяющими форму фронтона, — архитектурный прием, доселе неизвестный Николасу.
