Упсала – священный город Аполлона, священное место богов и королей, был главным городом во всей древней Скандинавии, развивает Штэрнъельм свои идеи. Многие народы поклонялись шведским богам, например, тракийцы, византийцы или фригийцы. Скандинавскому Одину под разными именами поклонялись многие древние народы. Древнегреческий Аполлон – это Один, поскольку он одноглаз, что аллегорически должно пониматься как Око мира или Солнце. Следовательно, древние греки получили своих богов от скандинавов. Даже имя древнеегипетского Озириса было также, по убеждению Штэрнъельма, другим именем Одина-Аполлона и происходило от шведского слова sijr-video, что должно было значить «Одноглазый». Сведения о том, что гипербореи играли на цитре, находит Штэрнъельм вполне достаточным доказательством их шведского происхождения. Ни у одного народа в мире нет таких склонностей к музыке и поэзии, как у скандинавов. Каждый крестьянин в Скандинавии владеет каким-нибудь музыкальным инструментом. И к тому же сам Орфей был готского происхождения. Таким образом, во многих древних источниках, в частности, у Диодора Сицилийского, согласно Штэрнъельму, передаются рассказы о событиях древнешведской истории[131].
Приведённые выдержки показывают, что «методологической» основой для построений Штэрнъельма служили известные сейчас в рукописях записки о гипербореях его учителя Буре, а также труды шведского классика готицизма Иоанна Магнуса. В работах Штэрнъельма получила дальнейшее развитие методика работы с самыми разнообразными источниками как «толкования» их в пользу своих фантазий.
Данная методика ярко проявилась у ученика Штэрнъельма, профессора Олафа Верелия (1618–1682), посвятившего значительную часть своего творчества изучению, переводу и изданию исландских саг. Верелий, находившийся под сильным влиянием идей своего учителя, попытался использовать мифы о гипербореях для толкования исландских саг и нашёл, что саги содержат достаточно много материала, подтверждающего, что Швеция – древняя Гиперборея. Из этого следовал вывод о том, что труды Диодора Сицилийского – бесценный источник для изучения древней истории Швеции[132].
Но поиски великого прошлого шведскими историками и литераторами в начале XVII в. не ограничивались экскурсами в древнегреческую историю. Как было сказано в начале главы, именно в это время у дипломата и историка П.Петрея появляются рассуждения о шведском происхождении летописных варягов, и таким образом идея об основоположнической миссии предков шведов начинает распространяться и на древнерусскую историю. Сам по себе этот факт не вызывает удивления, если учесть, что готицизм уже более ста лет насаждал в шведском обществе мысль об основоположничестве предков шведов в истории большинства европейских народов. А в начале XVII в. наследие готицизма обогатилось подключением мифов о гипербореях к шведской истории благодаря изысканиям Буре. В частности, вышеупомянутый эскиз карты Буре с Гипербореей в Средней Швеции «реконструировал» путь предков свеев их Средней Швеции через всю Восточную Европу к Чёрному морю и далее в Грецию и утверждал образ свеев, под именем гипербореев путешествовавших с древности по рекам Восточной Европы до Чёрного моря и обратно.
Таким образом, обстановка, в которой создавались работы Петрея, ясна. Но некоторые подробности в связи с их появлением прольют более яркий свет на их «научную» ценность. Высказывание о шведском происхождении летописных варягов появилось в работе Петрея «История о великом княжестве Московском» («Regni muschovitici sciographia»), опубликованной в 1614–1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. также и на немецком языке в Лейпциге. Здесь, в рассказе о первых русских правителях впервые в историографии была высказана мысль, что варяги русских летописей были выходцами из Швеции: «...оттого кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции». И если в шведском издании эта мысль была выражена совершенно недвусмысленно, то в немецкой версии – в диспозитивной форме: «...aus dem Königreich Schweden, oder dero incorporirten Ländern, Finland und Lieffland…»[133]. Нетрудно понять дипломатическую осторожность Петрея, если принять во внимание распространенность в его времена влиятельной немецкоязычной историографической традиции, выводившей варягов из Вагрии (Мюнстер, Герберштейн). Но на какие источники ссылается Петрей в своём шведском издании? Оказывается, его соображение о том, что воинственные завоеватели русских варяги («waregos») должны были происходить из Швеции, исходило только из интерпретации фантазий Иоанна Магнуса и из слов Магнуса, что шведы завоевали страну русских до реки «Танаима» и взимали с них дань[134].
Опираясь на фантазии Магнуса, Петрей начинает путаную «дискуссию» с представителями немецкоязычной традиции, выводившими варягов из Вагрии. Ведь если бы варяги были выходцами из Вагрии, рассуждает Петрей, то они должны были бы подчиняться саксам («…at the skole wara kompne aff Engern som lyder under Saxen…»; в немецком издании было прибавлено «…oder aus Wagerland im Land Holstein…», явно с учётом работ немецких авторов), а это дело невозможное, поскольку даже если бы саксы воевали с русскими, то никогда не смогли бы их победить или принудить их платить дань. Нет, уверяет Петрей, это могли сделать только шведы, поэтому варяги могли быть только шведами, например, из монастыря Warnhems или из административного округа Wartoffa härad в Вэстерётланд (что хронологически совершенно невозможно, добавлю от себя). Имена варяжских братьев, по мнению Петрея, являются изменёнными шведскими именами: Рюрик (Rurich) вполне мог изначально прозываться Erich, Frederich или Rodrich; Синеус (Sineus) – как Siman, Sigge или Swen; Трувор – Ture или Tufwe. Дату призвания братьев Петрей путает, называя 752 г. и поясняя, что в это время в Швеции правил король Бьёрн[135]. Вот эта галиматья и заложила первый камень в фундамент норманизма, хотя у меня нет уверенности, дал ли себе труд норманизм за всё время своего существования выяснить, что единственным источником, на который опирался первый апологет норманизма Петрей, был Иоанн Магнус, сочинения которого выведены из числа научных ещё пару столетий назад[136].
Исследователь варяжской проблемы из Финляндии Латвакангас отмечал неожиданность появления в «Истории о великом княжестве Московском» мысли о шведском происхождении варягов. Буквально за два года до этого сочинения Петрей опубликовал трактат по истории Швеции «Краткая и благодетельная хроника обо всех свеярикских и гётских конунгах» («Een kort och nyttigh chrönica om alla Swerikis och Göthis konungar»). Здесь он постарался обрисовать, в духе готицизма, подвиги древних шведских конунгов и утверждал, что они завоевали полмира, достигнув пределов Азии, и собирали дань со всех земель к востоку и югу от Балтийского моря. Затрагиваются и отношения с русскими, но ни слова не говорится о шведском происхождении русских князей. Более того, в 1614 г., когда уже начала выходить из печати шведская версия «Regni muschovitici sciografia», было опубликовано второе издание указанной хроники о гото-шведских королях, где тем же Петреем указано, что он «не нашёл в русских хрониках каких-либо сведений о завоеваниях шведских конунгов, но это и понятно, поскольку хроники начинают рассказ с прихода Рюрика, Синеуса и Трувора из Пруссии в 562 г.»[137]. Тем самым Петрей в этой своей работе фактически воспроизвел так называемую «Августову легенду», изрядно перепутав дату призвания Рюрика.
Таким образом, создаётся впечатление, что рассуждения о шведском происхождении Рюрика и варягов Петрей внёс в готовый текст «Regni muschovitici…», не успев согласовать их со своими прежними публикациями. Спрашивается, что же побудило Петрея в кратчайший срок между двумя публикациями перенести и варягов, и Рюрика в Швецию?
Хочется напомнить, что внешнеполитическая обстановка того времени особенно благоприятствовала экзерсисам с попытками пристроить предков шведов ещё и в основоположники к древнерусской истории, поскольку фоном для этих экзерсисов служили такие события, как военное присутствие шведских войск в Новгороде и шведско-русские переговоры в 1613 г. в Выборге о кандидатуре шведского принца Карла-Филиппа на пустующий московский престол.
