В связи с торговыми отношениями Руси и Южной Германии обычно рассматриваются события 40-х годов XII столетия, отразившиеся в переписке германского императора Конрада III с византийскими императорами Иоанном II и Мануилом I[42]. Где-то «в России» рутены (Reuteni) «проявили пренебрежение к власти германского государства, убили людей императора, отняв их достояние». Но в связанных с этими эксцессами рассуждениями обычно не учитывается, на какую Русь византийские императоры имели право влиять. А учесть необходимо по крайней мере несколько обстоятельств. Во-первых, под властью византийских императоров находились те самые «русские» города у Нижнего Дуная, на которые в конце XIV в. будет претендовать митрополит Киприан. Во-вторых, в середине века византийское влияние распространялось на все земли, входившие некогда в состав Восточной Римской империи.
Во всяком случае, Далмация оставалась за Византией, ив 1165 г. императору Мануилу в походе на Венгрию помогали «подвластные Византии сербы, равно как и русские»[43]. Видимо, через эту «Русь» возвращался в 1148 г. из Византии чешский князь Владислав II[44]. И наконец, необходимо учитывать, что именно в 40-е годы готовился крестовый поход против славян и рутенов. Переписка по этому поводу епископа краковского Матвея с «отцом» крестоносцев Бернаром Клервоским достаточно показательна[45]. Примечательно, кстати, уже то, что здесь прямо называются рутены Польши и Богемии в качестве непримиримых врагов Римской церкви. В «торговых» наблюдениях А.В. Назаренко есть весьма важное указание: денежная система Австрии не копировала собственно германскую. Здесь сохраняется византийское влияние и встречается неизвестная в других германских землях денежная единица «скоти». Автор сопоставляет эту единицу с известным на Руси обозначением вообще денег как «скот» и предполагает, что именно отсюда на Дунай занесено уникальное и для славянских земель слово.
Существенно, что на германской почве автор решения вопроса не видит (имеются в виду схожие германские skattr, sceatt ect). Но вне поля зрения опять-таки остаются кельтские параллели. А они дают полное соответствие и австрийскому и русскому scoti, scot. Параллель находится и для древнерусского обозначения мехов и серебряных монет «куна»: галльские монеты в Паннонии назывались cunos[46]. А Норик долго был и одним из основных центров чеканки кельтских монет[47]. Количество сведений о Дунайской Руси может быть существенно расширено. Ее хорошо знали в XII в. и в соседней Франции, и далеко на востоке[48]. Память о ней много веков жила и в германских, и в славянских сказаниях и преданиях[49].
И круг сведений, говорящих о тесных контактах Киевской Руси с Южной Германией и австрийским Подунавьем может быть расширен, распространяясь и на специфику архитектуры, и на принципиальные термины раннего христианства[50]. Но движение изначально шло с Дуная к Днепру, а не наоборот. Таким образом, записанное ранним летописцем предание о выходе славян, точнее, полян-руси, из Норика опирается на весомые факты и само является фактом первостепенной важности. А когда это произошло - величина искомая. Тем более что выселения с Дуная, по-видимому, происходили неоднократно. Об одном - в конце V или в VI в. (гунны и руги и независимо от них ветви славян) говорилось выше. Другие предстоит выявить.
В числе важнейших идей Повести временных лет выше было названо описание обычаев полян в сопоставлении с другими славянскими племенами. И в этом случае мы сталкиваемся с весьма точным описанием действительно сохранившихся различий, которые ясно указывают на разные истоки полян и других славянских или ославяненных племен. Различия касаются практически всех этнообразующих признаков. У полян - большая семья с характерной для нее «иерархией» «старших» и «младших». Соседние славянские племена живут малыми семьями в соответственно малогабаритных полуземлянках. У полян моногамия и брак покупной. У других славян «брака не бывает» (в смысле своеобразной коммерческой сделки), а молодые на «игрищах между селами» договариваются сами между собой, и при этом допускается многоженство («имели но две и по три жены»). Дань с «дыма», которую поляне платили хазарам (сказание о хазарской дани в Повести временных лет), предполагает «большие дома» с несколькими очагами (подобные хорошо известны в черняховской культуре наряду с малыми жилищами, характерными для славян). Параллельно существующие формы - «со двора» и «с плуга» - являются, очевидно, наследием иных традиций.
Не менее значимы и различия в способах погребения. У всех славян на всю просматриваемую археологами глубину веков было трупосожжение. У полян было трупоположение, и могильники этого типа известны в Киеве и прилегающих районах. Разные способы захоронения - значит разные верования, разное представление о загробном мире и о мироздании в целом. Самое примечательное заключается в том, что ближайшие аналогии специфическим обычаям полян находятся именно в Моравии и южногерманском Подунавье (в правовом отношении ближе всего стоит право готов, лангобардов и баваров). Не повторяя аргументов, отошлю к посвященной этому вопросу прежней своей публикации[51].
К Норику выводит и третий обозначенный в начале аспект: особенности раннего русского христианства. При сосуществовании существенно различавшихся христианских общин заметно преобладание кирилло-мефодиевской традиции с ирландской и арианской окраской. Достаточно сказать, что в Повести временных лет сохранился арианский символ веры, а церковь в первые полвека была организована на манер арианской (выборные общинами епископы) и ирландской (аббат монастыря или собора выше епископа). Поскольку тема практически неисчерпаема, отошлю также к прежним публикациям[52].
Одну из публикаций А.В. Назаренко заключает вопросом: «Когда и где (в древнесаксонском или в южнонемецких диалектах) впервые появляется этноним "русь", когда и где, на северном ли, балтийском, пути или на дунайском, южном, Русь как таковая стала известна своим западным европейским соседям»[53]. Верно то, что два эти пути долго практически не пересекались, а денежные системы основательно запутывают даже нумизматов. На балтийско-волжском пути держалась гривна, ориентированная на «фунт Карла Великого» - 409 гр. Новгородская гривна составляла ровно половину этого веса, гармонируя и с весовыми нормами северогерманских городов (включая славянские города южного берега Балтики, через которые шли на восток), и с аналогичными Волжской Болгарии. Первичны здесь франки или булгары - вопрос не для данной темы, тем более что важность его весьма велика. Киевская гривна имела вес 170 гр. и ориентировалась на древнюю римско-византийскую систему, по-прежнему преобладавшую в разных областях Балкан и Среднего Подунавья. Но сама устойчивость этих торговых путей - следствие движения по ним населения. Об этом, кстати, помнили и в Новгороде, и в Киеве.
Для осмысления первых веков русской истории необходимо разрешить две загадки: почему новгородский летописец был уверен, что «людие новгоростии от рода варяжска» (киевский летописец добавил «преже бе быша словене»), и что все-таки означает наличие в Киеве X в. и его окрестностях населения,явно отличного от местного, определенно славянского. Многими антропологами отмечено, что поляне имели иной внешний облик, нежели соседние и вообще славянские племена. Чаще всего их сближают с черняховцами, допуская и более глубокую местную традицию[54]. Это заключение вполне согласуется с отмеченным сообщением Иордана о возвращении части гуннов и ругов на Днепр после распада гуннской державы в Подунавье. Но вплоть до X в. на этой территории господствует обряд кремации. (Он был распространен и у какой-то части Черняховского населения.) Поэтому появление где-то во 2-й четверти X столетия в Киеве и прилегающих территориях могильников с трупоположениями - факт, значение которого трудно переоценить.
