Девятый том «Полного собрания сочинений» Ломоносова, содержащий служебные документы за 1742-1765 гг. и вышедший в 1955 г., озаглавлен Клейном как «Труды по теории и истории русского языка» (а тома с таким названием в природе не существует), якобы изданный в 1956 г. (с. 21, 377). И даже свою книгу «Перевернутый мир» он датирует то 1991, то 1993 гг. (с. 97, 384). Во-вторых, многие сноски даны Клейном без указания страниц, что сразу же сигнализирует о его незнакомстве с содержанием приводимых им в таких случаях трудов. В-третьих, цитаты даже из классики норманизма - «Нестора» А.Л. Шлецера - переданы в очень далеком от подлинника виде и с ошибочной нумерацией страниц. Вероятно, что Клейн, в глаза не видя «Нестора», цитаты из него списал у какого-то любителя вольной передачи Шлецера. В пользу чего говорит и тот факт, что археолог сноски дает по первой части этого сочинения, тогда как одна из них имеет отношение ко второй его части (с. 20-21).
В-четвертых, он приписывает авторам то, чего у них нет. Так, на с. 77 Клейн со ссылкой на другого классика норманизма - Томсена и без указания страниц - ведет речь о якобы норманских заимствованиях в древнерусском языке. Это слово «князь», которое, по его мнению (а здесь также видна вся его филологическая подготовка), «в древности звучало близко к "конинг"» и которое производят «из скандинавского древнегерманского "конунг" ("король"). Подобным же образом из Скандинавии выводятся древнерусские: "витязь" ("вождь", "герой" - от "викинг"), "вира" ("штраф"), "вервь" ("община"), "гридь" ("воин") и др. (Томсен 1891)». Но из всех перечисленных слов у Томсена есть только слово «гридь»[25]. Других нет, как не ищи. А по поводу одного из примеров Клейна само собой напрашивается тонкое замечание Ф.Эмина, в 1767 г. указавшего, что сходство слов «Knecht» и «князь», «научно» выдвинутое Шлецером, равно тому, если немецкое Konig, «у вестфальцев произносимое конюнг», сопоставить с русским «конюх»[26]. То есть столь же «научно» можно утверждать, коря, разумеется, несогласных и упорствующих скандинавов в проявлении «ультра-патриотизма», «шовинизма», «национального самолюбия», «комплекса неполноценности» и, ну как же без него, застарелого синдрома Нарвы, что от русского «конюх» образовалось «скандинавское древнегерманское "конунг" ("король")». На с. 63 он внес историка А.А. Горского в перечень тех ученых, кто отмечал, что «финское Ruotsi при переходе в славянский по всем законам сравнительной фонетики должно было дать "Ручь" или "Руць", а не "Русь"», хотя у того таких слов также не найти (Горский в 1989 г., не сомневаясь в норманстве варягов, вместе с тем продемонстрировал несостоятельность скандинавской версии происхождения названия «Русь», ибо аргументация в ее пользу нисколько не согласуется с показаниями исторических источников[27]).
На с. 203 археолог говорит, что «теперь антрополог С.Л.Санкина дотошным анализом показала наличие среди древнерусских черепов определенно скандинавских...». Но Санкина в 2000 г. опубликовала результаты исследования черепов не IX-X вв., т. е. времени активнейшей деятельности варягов на территории Киевской Руси (последний раз они упоминаются в летописях под 1030-1040-ми гг.), и чей этнос уже несколько столетий вызывает в науке жаркие споры. А результаты исследования черепов XI—XII вв. из христианского кладбища на Земляном городище Старой Ладоги, которые, по ее предположению, могут быть отнесены к норманским, и черепов «скандинавского облика» из курганного могильника первой половины XII - второй половины XIII в. Куреваниха-2 в бассейне реки Мологи. Но даже если все эти черепа и окажутся «определенно скандинавскими», то, понятно, данный факт никак нельзя экстраполировать ни на время призвания варягов - 860-е гг., ни на следующие за ним почти сто сорок лет. К тому же в этом факте не будет ничего сверх необычного: среди древнерусских черепов обнаруживаются, в силу сложения древнерусского народа на полиэтничной основе, разные типы.
И для ученого, стремящегося решить варяжский вопрос, в конечном счете все же важны не черепа, а, как Санкина справедливо подчеркнула, выделив тем самым два главных вопроса, на которые вообще-то и должны отвечать археологи, беспрестанно жонглирующие якобы норманскими артефактами IX-X вв., «сейчас невозможно установить, к какому этносу причисляло себя население, оставившее могильники Земляного городища Старой Ладоги и Куреванихи-2, на каком языке оно говорило»[28]. Как известно, антропологические типы были основательно перемешаны Великим переселением народов, охватившим огромные пространства Азии, Европы и Северной Африки. К тому же неславянские народы, в том числе германцы, уже будучи ассимилированные славянами, проживали на Южной Балтике. Затем полиэтничное население последней, часть которого носила неславянские имена и молилась неславянским богам (например, в середине XI в. в земле славян-лютичей жило племя, «поклонявшееся Водану, Тору и Фрейе», а до XII в. «население бранденбургской марки состояло из смеси славян и саксов»[29]), но говорила на славянском языке и считала себя славянами, в своем движении на восток захватило Скандинавию, вовлекая в переселенческий поток ее жителей с их оружием, предметами быта и, конечно, традициями, что дополнительно объясняет наличие неславянского налета на варяго-русских древностях.
Убеждая в норманском происхождении варягов и руси, Клейн апеллирует к данным шведки К.Тернквист, которая указала на якобы около 150 заимствований в русском языке «из языка северных германцев» «(включая даже "щи"), из них надежно установлено около 30» (а от себя неприминул добавить, что норманны «"осчастливили" славян княжеской династией и одарили некоторыми полезными вещами, каковы, например, варежки и щи») (с. 72, 85). Но И.П.Шаскольский в 1965 г. отмечал, что эта шведская исследовательница «собрала 115 русских слов, относящихся различными учеными к числу скандинавских заимствований (кстати говоря, абсолютное большинство этих слов - диалектные слова XIX в...)», и что более 20 из выделенных ею 30 слов «впервые упоминаются лишь в сравнительно поздних источниках - XIV- XVII и даже XVIII в. и никак не могут считаться заимствованными у древних норманнов»[30] (так что «щи», щедро подаваемые Клейном к столу от имени науки, давно уже прокисли и к употреблению негодны).
И если Фомин пишет, выявляя причины позднего появления имени Рюрик среди древнерусских князей (а этот факт породил у многих ученых скептическое отношение к Сказанию о призванию варягов как историческому источнику и к тем событиям, которые в нем излагаются) и проводя тому аналогию, что имя родоначальника династии Романовых Михаила Федоровича появляется среди его потомков лишь в 1798 г., т. е. через 153 года после его смерти, то Клейн этот срок почему-то увеличивает в два раза: «у Михаила Романова тезка появился только через три века - в конце династии» (с. 50-51). Он же утверждает, что тот же автор в монографии «Варяги и варяжская русь» «всячески подчеркивает легендарность» Сказания о призвании варягов (а этот памятник, по мысли археолога, создали, «естественно, норманны»), «его удаленность от реального хода дел» (с. 217). Но там громко и много говорится обратное[31], что «глухота» и «слепота» Клейна объясняются лишь полным отсутствием понимания тех вопросов, о которых на ее страницах ведется речь, в том числе летописеведческих.
И ни в одной работе Фомина читатель, конечно, не найдет приписываемые ему Клейном слова (экий выдумщик, и это несмотря на свой весьма почтенный возраст), что норманист - это, «безусловно, антипатриот». Как не найти и у А. Г. Кузьмина инкриминируемое ему желание представить норманистов сторонниками «зловредного подрывного учения с политическим подтекстом» (с. 9, 208). Клейн, признавая «дотошность» Фомина, например, в показе возникновения норманизма в шведской донаучной литературе XVII в., превратившего историю Швеции в череду мифов, а ее саму в рассадник цивилизации по всему миру, включая Русь, настолько сильно желал его «уесть», что не нашел ничего лучшего, как увязать с ним нелепый вывод названия Изборска от «избрания» и сослаться на сомнительный интернетовский сайт, где какой-то неадекватный «автор», красуясь почему-то в камуфляже (все играет в «войнушку»), потоками изливает на меня грязь, которую археолог, говоря о своем стремлении к «научной этике» и призывая к тому антинорманистов («Желательно дать им понять, что для них же лучше избегать брани и политических обвинений в адрес своих оппонентов, даже если позиции последних неизмеримо сильнее»), именует «рецензией» и даже приводит ее в библиографии (с. 90, 204,216-218,367).
