«Не забздел! Выручил гада! А зачем? Если б Меченого эта туша накрыла, от него и кальсоны не уцелели бы! Зато как спокойно зажили бы мы здесь сами! Без оглядки. Так вот долбодуй! Не подумал. Уберег змея! — вздыхал Дамир молча, досадливо пыхтя и сморкаясь, недовольно косясь на Мишку. — Он и мяса-то не ел в зоне, а тут котлеты заказал. Для кого? Иль тоже Власу отдаст?» Стукач глянул на Меченого. Тот пил еще теплый жир, не дождался, пока его разольют по банкам.

«Коль жить остался — значит, нужен! Если так, надо лечиться!» — пил жир из брюшных складок зверя, вычерпывая его ложкой. Ему хотелось отделаться от всех напастей разом. Влас шутил, смеялся вместе со всеми над своим недавним страхом, прекрасно понимая, что, окажись на его месте любой другой, финал не стал бы лучше.

— Миш, а ты вообще какую охоту уважаешь? — спросил Золотарев.

— На фартовых! — осклабился Влас.

— Я не охотник, — отозвался Смирнов.

— Шутишь? — не поверил Федор.

— Честное слово!

— Заливает! Туфту гонит! — ухмылялся Меченый.

— Даю слово, никогда не промышлял охотой!

— А как же этого завалил? Тут не без навыков! Глянь, как звезданул? Прямое попадание!

— В СИЗО и в бухарнике клешни тренировал! — хохотал Влас.

— Да будет тебе! Тут не кулаками! Ими с медведем не сладить. Здесь опыт промысловика нужен, — качал головой Федор.

Михаилу вспомнилась мать, крестившая вслед машину, увозившую его из суда. Она и теперь молится за него Богу, прося оградить ее сына от бед и погибели.

— Случайность! Доведись повторить, вряд ли получится! — отмахнулся Смирнов.

— А мне сдается, что зверюга сам накрылся от удивления! Как только увидел лягавого, так и откинул копыта! Не ждал, что в этой глуши мусорило прикипелся, и не кинулся на него. Оставил для разборки фартовым! — не унимался Влас.

— Ну и сволочь ты! — осек его Золотарев.

— Мужик тебя из погибели вырвал. С того света! А ты зубоскалишь над ним? Сам ему по гроб жизни должен! Не каждый, даже друг, решился б на это!

Влас глянул на Михаила. Глаза в глаза… Непримиримый холод и злоба. Понять друг друга и простить мешала старая память. Она в секунды обрывала все доброе, и люди снова вспоминали о вражде.

«Зря я вмешался. Пусть бы медведь устроил ему свою разборку!» — подумал Михаил и повернул в дом, где его ждал Дамир.

«Лучше б я откинулся, чем стать обязанником лягавого! Меня, узнай о том «законники», на первой же разборке свои замокрят», — думал Влас. Вдруг неожиданно заклинило горло. Весь жир, что с такой жадностью собирал, вылился фонтаном в снег.

— Перебрал лишку!

— Его по столовой ложке в день принимать надо, а ты дорвался до халявы! — смеялись мужики.

Власу было не до веселья. В желудке все урчало и ворочалось, словно там завелся десяток беспокойных медвежат.

Меченый отказался от мяса. К вечеру ему и вовсе плохо стало. Лишь водка с солью избавила его от резей в желудке, и мужик перестал поминутно выскакивать в сортир. Он осторожно съел пару котлет из медвежатины. Они хорошо усвоились, и Влас уверенно зашагал в дизельную.

— Эх, Мишка! Голова твоя — гнилая шишка! — вздохнул Дамир, как только Смирнов вошел в дом.

— Ты это с чего зашелся? Как со мной разговариваешь? — возмутился Михаил, понимая, что через перегородку до Лиды доходит всякое слово, а ему очень не хотелось, чтобы она услышала такое.

— Ну зачем ты его из-под медведя вырвал?

— Всякое живое жить должно! — играл Смирнов уже на Лиду.

— А ты про меня подумал, дурень? Не приведись, тот медведь тебя порешил бы вконец? Мне с Власом пришлось бы фуфловничать. Ну скажи, дожил бы я до воли? Что вернулось бы к моему внучонку, Ромке? Да и воротился б ли? Он меня в тот же день, как муху на стекле, размазал бы! А тебе невдомек! Зато у меня все трясется. Сиротой в свете едва не стал, — хныкал Дамир, непритворно сморкаясь и вытирая мокрые глаза. — Это ж повезло, что зверя враз уложил, но вдруг промазал бы… Он бы тут никого вживе не оставил бы…

— Хватит причитать! Все обошлось! — оборвал Дамира Михаил.

Весь следующий день люди только и говорили о ночном происшествии. И хотя еще утром медвежье мясо было поделено между жителями, а из домов уже доносился запах жареных котлет, разговоры не стихали.

— Он его башку насквозь пробил ломом!

— Да не болтай! В ухо всадил!

— Я сама видела! — спорила Полина с Аней.

— Чего это вы зашлись? Какая разница, как убил? Главное, нет больше подранка! — успокаивала женщин Галина.

— Подранка? — ахнули обе.

— Ну да! У условника только лом был, а когда свежевать стали, увидели пулевое ранение. Из карабина стреляли. Димка эту пулю взял, повезет в охотинспекцию, чтоб те браконьера нашли и взгрели. Мы за что рисковали? Хорошо, что обошлось. Могло иначе кончиться. Вон и Лидка на танцы ходила в поселок. Ее прижучить мог…

— Не-ет! Эту никакой зверь не зажмет, любому морду исцарапает!

— А все ж силен мужик, этот условник! Хоть с виду тощий, а целого медведя завалил!

— Наверное, злости в нем много! — тихо вставила Полина.

— Как бы не так! Чего ж я своего мужика никак не могу образумить? Ни веник, ни каталка, даже утюг не помогает! — досадливо всплеснула руками Галина.

— Мужичья злоба — не бабья! Этот человек, видать, много пережил. Оттого теперь его сама судьба бережет.

— Бабы! А печень медвежью куда дели? — вспомнила Анна.

— Моим внучатам ее отдали мужики, чтоб сильными росли, — отозвалась Полина.

— А Лида где?

— Все от страха отходит. Валерьянку пьет, — рассмеялась Галина и не заметила девушку, вошедшую тихо, неслышно.

— Испугалась. Что такого? А если б ты со всего маху на медведя упала, лицом в морду? Скажешь, спокойно встала б?

— Прости, Лид. Не хотела обидеть. Не приведись такое мне, тут же родила бы, — призналась Галина.

— Лид, а новичок тот, что Михаил, к тебе в ухажеры набивается!

— Да бросьте вы! Он вдвое старше меня!

— Дело не в возрасте. Сердцу не прикажешь!

— Мужик до гроба молодец! Едва от бабы отошел — уже холостяк! — хмыкнула Полина.

— Не все такие! — не согласилась Галина, вспыхнув.

— Все они — кобели! Одинаковые гады!

— Не-ет! Этот человек серьезный, неспроста у него вся голова белая…

— Старый он! А так глянуть, все при нем. Культурный, грамотный. Хорошим мужем стал бы. Этот и защитит, и вступится за свою жену. Вот только нет ее у него.

— Откуда знаешь? Может, и есть на материке? Письма получает! Федя ему привозил. Кто-то ждет его там! — вставила Полина.

— Если б была жена, давно бы приехала, хотя бы навестить. А то все трое живут холодно, по-сиротски. Никого не ждут. Видно, некого, — пожалела условников Полина.

Этот жуткий случай с медведем забылся быстрее, чем закончилось его мясо. Лишь Влас его помнил, иногда медведь гонялся за ним во сне. И тогда он орал во все горло, снова звал на помощь, бежал и… сваливался с койки, просыпался в холодном поту от стука в стену и голоса Михаила:

— Угомонись! Заткнись, слышишь? Достал своим воем! Дай другим спать!

— Скоро месяц минет, как все стряслось, а у него и поныне жопа мокрая от страха! — добавлял Дамир.

Влас и рад бы не кричать, но неволен был над своим сном и застрявшим в памяти страхом. О случившемся с ним написал пахану. Все, как было, признал честно, а в самом конце добавил: «Все помню, пахан! И закон наш фартовый, и твое слово, чтоб урыл лягавого. Не только ты пережил много, и я тяну ходку из-за него. Уже не первую. Знал бы, сколько пас его на зоне! Ночами стремачил пропадлину. Да срывалось все. Тут, когда прибыли на фуфловку, был уверен, что сама судьба улыбнулась и дарит шанс угрохать обоих. Да снова облом. И оскалилась удача медвежьей харей, сделала обязанником лягавого. Я того не ждал, но пойми, сдохнуть на клыках зверюги и ты отказался б! Он взял его на себя. Мало кто из «законников» согласился б на это. Теперь мне надо отпахать ему за услугу. Может, повезет, и представится случай? Когда сквитаемся, выполню твое слово и замочу его, а пока не взыщи…»