— Вот поешьте, угостить хочу! — подала соседу салат.

Тот отпрянул:

— Не надо!

— Зря! Мы — соседи! Хотите иль нет, дружить нам придется. Я ж от чистого сердца…

— Слушай, баба, ты своего козла тряхни! Сколько он мне гадостей подложил, разве это по-соседски? — Сверкнула ярость в его глазах.

— То он, а я сама по себе! Может, с того не сладилось, что не склеилось враз промежду вами. Вообще он смирный мужик. Узнаете друг друга — подружитесь.

— Чего? Чтоб я со стукачом кентовался? Да ты не в своем уме! Вали отсюда! Чего возникла? — захлопнул двери.

Катерина, уходя, только и обронила:

— Козел паршивый!

Вскоре баба вернулась к грядкам и молча ругала соседа за непочтительность. Крыла его последними словами и не оглядывалась на соседский дом, а то бы увидела, как наблюдает за ней из окна Шкворень.

«И чего приперлась? Тот сука подослал выследить? А может, вовсе другое: бабье закипело? Ну как он с ней сладит, эдакий сморчок? Вот и приглядела меня на кадриль. Ведь вот сидит возле грядки клушкой, а этого пидера не видно. Небось в городе болтается. Баба и вздумала воспользоваться его отсутствием. Что удивительного? Ну чем я не хахаль ей? Вон какая она ядреная! Что я, дурак, утворил? Зачем ей оглобли повернул? Вон какая у нее задница и буфера! — Пробирала мужика невольная дрожь. — Ага! Только заволоки ее, мусора возникнут. Этот фискал наживкой хочет взять. Сам из окна стремачит. Но хрен тебе!»

Отвернулся Шкворень, ушел в глубь комнаты. А сам размышляет: «А зачем бабу подсовывать, если меня видел? Тут же лягавым вякнул бы». Выглянул во двор, но там никого.

Шкворень до вечера просидел дома, но милиция не пришла. До сумерок возилась в огороде Катерина. Ушла в дом, когда совсем стемнело. Она впервые не обмолвилась ни словом с мужем о том, как она ходила к соседу.

Дамир и не подозревал, что у жены появился от него свой первый секрет.

Катерина не призналась еще и потому, что не знала, как отнесется Дамир к ее вольности. Ведь это они не обговаривали, и муж не просил бабу помириться с соседом. Он даже подначил ее и оказался прав.

Женщина смотрит на себя в зеркало. «Неужель я такая уродка, что он от меня ровно от пугала в дом сбежал, закрывшись на запор? Нет, ничем не хуже других! Ни единой морщины нет, зубы целые, все в порядке! Значит, Дамир виноват! Из-за него сбой случился. Эх, жизнь корявая! Неужель прав мой змей, что никому, кроме него, не нужна, что никто не оглянется? А жаль! Вон у скольких баб есть любовники! И ничего! Живут, пользуя мужика заместо ширмы. Мой еще насмехается! Надо проучить, доказать, что и меня могут полюбить. Вот только кто? Желающих нет. Да и в своей деревне страдальцев не имела», — вспомнилось горькое.

Катерина, забыв задернуть окно, разделась и мылась в корыте. Уж так привыкла, перед сном приводить себя в порядок. Она и не предполагала, как следят за ней из окон соседнего дома.

Света там не было. Шкворень не хотел выдать себя и, сидя у окна, безнаказанно, внаглую рассматривал бабу. Дамир подошел внезапно, задернул занавески, и Шкворень, сплюнув зло, выругал его.

На следующий день Катерина не вышла в огород. Шкворень рассудил по-своему: «Хорек в хазе. Она при нем канает».

Он и сам не знал, ну почему эта баба по соседству заняла его мысли и вторглась в жизнь одинокую, суровую светлым слабым лучом. «Ну на что тебе, старый дурак, эта корова? Кой с нее понт? Хиляй в бардак! Там любую сфалуешь за бабки. И много моложе ее и корячить из себя не станет. Да и заложит эта сука, хотя ни у одной за плечами не стоял. Но как это? Вон было ж, когда менты возникли к нашим чувихам, а мы с ними забавлялись. Через окна смылись мигом. Такая жизнь пошла, не угадаешь, кто кого и где уроет».

Прошла неделя с того дня, как Шкворень с Катериной стали смотреть на окна друг друга. Сначала с подозрением, с опаской, потом с любопытством и трепетом.

«Ну и плечи у него! Вот это мужик! Не то что мой: на ладони поднять можно и не почувствуешь, что в руку поймала», — разглядывала в освещенном окне раздевшегося до пояса Шкворня.

Тот за прошедшие дни успокоился. Менты не возникали. Понял, баба его не высвечивает, а значит, свою имеет цель. Повернувшись, приметил Катерину в окне и жестом позвал ее. Та оглянулась, Дамир уже спал, разметавшись в постели. Сына еще не было, он возвращался много позже, и баба тихо вышла во двор.

— Иди ко мне, касатка моя. Прости, что обидел тебя, глупый осел. — Жадно, непривычно торопливо шарили по телу чужие руки.

Катерина отталкивала их, но в душе ликовала. «Получай, гад!» — смеялась над мужем молча.

— Голубка! Солнышко мое! — Дрожали руки соседа горячие, сильные.

Он целовал Катьку так, как никто в жизни. Баба растерялась. Ей не хотелось сопротивляться этому напористому человеку, а он становился все настойчивее.

— Я люблю тебя!

Катерина сжималась в комок. Ей было стыдно и почему-то радостно. Она даже от мужа не слышала признаний и таких ласковых слов.

— Не бойся, родная моя! Поверь себе и мне. Ты не ошиблась. — Стиснул в объятиях, целовал так, что баба не удержалась на ногах.

Ах, как пахла мята совсем рядом, как пели ночные птицы над их головами, как не хотелось возвращаться в свой убогий дом к Дамиру, тщедушному, низкорослому, так не похожему на соседа! И почему не этот, а именно тот стал ее мужем? За что наказала судьба? Ведь ей плохо в своей семье. С этим она впервые в жизни почувствовала себя женщиной, нужной и любимой.

Катерина вернулась домой, шатаясь, как пьяная. Ее отсутствие осталось незамеченным. Дамир спал, а сын так и не пришел ночевать.

Баба прилегла прямо на кухне, на лавке, но уснуть не смогла. Она пыталась стыдить себя и тут же оправдывала: «Что ж такого? Узнала, что я не колода и не кобыла? Баба, да еще какая! Впервой прозрела и почуяла, каким должен быть мужик и за что его любить следует! Уж сосед не то что мой сверчок!» Вспомнила всю встречу со Шкворнем и покраснела. «Опытный черт, тертый! Скольких он вот так взял? Из его лап не вырвешься! А и неохота! Ох, бесстыжий змей! Ну всю обласкал, обцеловал, неугомонный! А как не отпускал? Все умолял побыть с ним еще. Все ему мало!» — смеялась баба втихомолку и вспоминала.

— Ты, как только урвешь минуту, прибегай ко мне. Ждать стану. Для тебя все мои двери настежь распахнуты.

— Не знаю. Боюсь я, а что, если муж узнает про все? Испозорит до самой смерти!

— Откуда ему пронюхать?

— Твои мужики проболтаются, какие тебя сторожат.

— Этих не бойся. Они вернее собак. За меня сдохнут, не сморгнув.

— А меня пропустят?

— На руках принесут по моему слову!

И она поверила. Горело лицо Катерины, а в глазах все он стоит: «Я люблю тебя…»

«Совестно как. Уж не девка, сколько лет мне? А надо ж такому случиться? Полюбила, сама того не ждала. Думала, всю жизнь со своим прожить в верности. Да бабье подвело нежданно…»

— Ты чего это тут валяешься? — подошел Дамир.

— Голова всю ночь болела, места себе не находила, — пожаловалась баба.

— Почему не разделась? Таблеток в доме полно. Выпей, голова перестанет болеть.

— Не помогают…

— Давай мокрую тряпку на лоб положу?

— Спасибо тебе, — поблагодарила Дамира.

Тот присел рядом, смотрел на жену, и в душу закралась непонятная, необъяснимая тревога за нее.

— Иди в постель. Сегодня я с тобой побуду. Нельзя тебя, хворую, одну оставлять.

— Не обращай внимания. Пройдет. Бабья хворь как роса. Похвалишь, тут же все пройдет.

— Если б так! С чего вся горишь?

— Видно, сквозняком прохватило»..

— А наш прохвост так и не пришел? — глянул на постель сына.

— Нет. Не воротился. Видно, много у него друзей появилось, есть где на ночь остаться…

— Шелапуга! Женить его надо!

— Пусть сам судьбу устроит.

— Он устроит! Только нам дождаться ли? Нас с тобой много спрашивали старики? Окрутили, и все на том. И живем уж сколько лет! Ни ты, ни я об их решении не пожалели. Вот и с ним так надо, покуда с пути не сбился в канаву. Верно говорю?