Дон Онофрио показал рукой знак, разрешающий продолжать.

– Государство, точнее, государства – могут позволить себе наличие анклавов, таких, как Танжер. Анклавов, в которых нет четко установленных правил и выигрывает самый сильный и самый хитрый – как зверь в джунглях. Но государство может себе позволить существование таких анклавов только до тех пор, пока оттуда не исходит системной угрозы самому существованию государства и общества. Если она есть – государство просто обязано вмешаться.

– Это угроза?

– Нет, это констатация факта. И призыв к самоочищению. Нужны ли вам – хавала и исламские экстремисты в вольном городе, скажите мне, дон Онофрио?

– В Городском совете нет ни одного из тех, о ком ты говоришь.

– А вне его? Разве Городской совет не должен заботиться о том, что происходит за стенами ратуши?

Дон Онофрио немного помолчал, собираясь с мыслями и подбирая слова для ответа.

– Видишь ли… мы знаем о том, что что-то происходит. Что-то – потому что мы не хотим знать, что именно. В нашем государстве действуют правила: ты можешь заниматься всем, чем угодно, пока это не мешает другим. Мы знаем о том, что в городе есть люди, которые… недолюбливают власти. Но они не приносят никакого вреда нам, и мы – не приносим никакого вреда им. Мирное сосуществование.

– Один человек, дон Онофрио – и это был мудрый, повидавший жизнь человек, сказал: «Нельзя позволить ядовитым змеям свить гнездо в твоем саду даже при наличии молчаливого соглашения о том, что вместо ваших они будут кусать соседских детей. Рано или поздно они вернутся и покусают вас и ваших детей»[22]. Я не пытаюсь вам угрожать, потому что это бесполезно, и я знаю об этом. Я взываю к вашему здравому смыслу. Эти люди – к ним нельзя относиться, как к обычным людям, потому что это религиозные фанатики и террористы. Религиозные фанатики и террористы! Вы, дон Онофрио, и те люди, которые давно живут в этом городе, – в своей жизни руководствуетесь деловыми и христианскими мотивами, поэтому с вами можно договориться. Мы, русские – руководствуемся теми же самыми мотивами, а вот эти – нет. Эти люди ненавидят мир, в котором живут, с ними бессмысленно о чем-то договариваться – это все равно, что договариваться с собственным палачом: смерть, мучительная или не очень – все равно неизбежна. Эти люди не руководствуются деловыми соображениями, для них все, кто не такие, как они, – подлежат смерти, если дать им волю, они убьют всех нас. Посмотрите, что они натворили в Бейруте, в Тегеране, в Кабуле. Это были нормальные города, в них жили люди, может – хорошие, может – не очень. Но они ради достижения своих целей, своих идеалов – а они идеалисты – убивали всех, кто попадал под руку. Вы хотите, чтобы это произошло с Танжером? Подумайте, кто придет вам на помощь? У вас нет армии, нет полиции – Бейрут и Тегеран живы только потому, что мы, русские, пришли и выгнали их оттуда силой оружия. Посмотрите, что было в Кабуле несколько лет? Разве этого вы хотите? Разве такой мир вы строите для своих детей?

Было видно, что дон Онофрио напряженно думает. Мои слова – все-таки дошли до него.

– Мы знаем, русский, что это за люди. Не сказать, что мы звали их сюда, но они пришли, и пришли достаточно давно. В этом мире… погрязшем в грехах, должно быть место вере…

– Но такой ли вере?!

– Ты меня не дослушал. Наш город – вольный город. В него может прийти любой. Если в него – придешь, скажем, ты – мы примем и тебя так же, как приняли их. Это все, о чем я могу сказать тебе, русский. Это все.

Обратно – мы возвращались уже по ночи. Микеле был мрачен.

– Это отказ? – поинтересовался я.

– Нет… – сказал он. – Я уверен, что отец заведет этот разговор во время следующего собрания Копполо[23]. Не думаю, что ему сильно нравится то, что происходит в городе. Но никто из нас не имеет права начинать здесь бойню, за это – убьют нас же самих.

– А что происходит в городе? – спросил я.

– Те, о ком ты говоришь, в городе есть, и их все больше и больше. В Танжере – не хватает рабочих рук, и когда-то – эти рабочие руки поступали из Британской Индии. С ее северных провинций. Никто не хотел знать, что думают эти люди и во что они верят, на них смотрели, как на рабов, только и всего. Как на бессловесных рабов. Их завозили французы, их завозили испанцы… в свое время – вообще были мусульманами. Но теперь становится все хуже и хуже. Почему я езжу с таким эскортом, скажи мне?

– Хороший понт дороже денег?

Микеле недоуменно уставился на меня.

– Что есть понт?

Я объяснил, что такое «понт» в Одессе. Микеле расхохотался.

– Это хорошее слово… пусть и трудное для меня. Но нет, дело не в этом. На французских территориях есть Касба, на испанских – Арма де либерасьон. Они нападают… убивают… в Танжере этого нет, но здесь, на французской территории, становится все менее спокойно. Я больше опасаюсь их, чем кого-то другого.

– Почему же не опасается дон Онофрио?

– Он считает, что его авторитета будет достаточно.

– А ты, как считаешь, Микеле?

Вопрос был опасным. Сын не мог идти против воли отца и дона. Но идти – можно было и по-разному.

– Я считаю, что авторитет ничто, если он не подкреплен силой оружия и добрыми друзьями за спиной… – глядя мне в глаза, сказал Микеле.

Я протянул ему руку. Соглашение, хоть и частичное, состоялось.

– Я хочу, чтобы меня здесь правильно поняли. Мы все равно будем заниматься этой проблемой, хотите вы этого или нет. Только из уважения к дону Онофрио и к другим жителям этого города – я навестил вас и рассказал о своих намерениях вместо того, чтобы просто начать действовать. Эти люди – вам не родные, они чужие. Если вы думаете, что Танжер огорожен высокой стеной от всего остального мира… что же, так думал шахиншах Мохаммед, который разместил вокруг своей столицы сорок процентов своей армии. И что произошло с Тегераном? Гнилое яблоко надо выбрасывать из корзины, пока не сгнила вся корзина.

Микеле кивнул, соглашаясь с известной сицилийской пословицей. Даже если дон Онофрио и Копполо окончательно откажут – какая-то поддержка все-таки будет. С русским Престолом они ссориться не будут.

В свой сорок пятый день рождения – Король Италии проснулся в своем замке в холодном поту задолго до рассвета. По привычке он спал отдельно от жены, и защитить его от приходящих в ночи кошмаров было некому и нечему…

Принц Эммануил получил титул Короля Италии Виктора Эммануила V несколько лет назад в возрасте тридцати семи лет. Нет, его отец не умер – он просто отрекся от власти по неизвестным причинам и уехал в Швейцарию, где жил в позорном морганатическом браке с дамой, младше его на сорок лет, журналисткой, от которой успел прижить двоих детей. Державу он бросил на сына – про такие случаи говорят: как эскадрон сдал.

Сын с тех пор не сделал ни единой попытки увидеть отца.

В народе говорили, что они «поменялись местами» – не лучшее, что могут говорить о члене Августейшей Фамилии, тем более о Царствующей Особе. Есть такой нехороший анекдот… подросший отрок врывается в обеденный зал и гневно выговаривает родителям – вы мне больше не указ, я теперь совершеннолетний и прямо сейчас ухожу из дома. Пойду в ночное заведение, пить, гулять и веселиться с барышнями. Отец молча встает… отрок запальчиво выкрикивает – и тебе меня не остановить, papa! А отец и отвечает – да я вовсе не собираюсь тебя останавливать, я с тобой пойду. Вот как-то так… строилась жизнь в итальянском Правящем Доме.