— Это что. Меня после Афгана баба вообще в квартиру не пустила. Наслышалась всякого.
— Небось хахаль у нее приморился на тот момент? — рассмеялся Игорь.
— Никого не было!
— Откуда знаешь?
— Я двери вышиб! И первым делом все проверил, каждый угол.
— А на каком этаже жил?
— На первом! Но оба окна зарешечены. Сквозь них лишь муха прорвется. Человеку не обломится пролезть! Так-то вот и сказал своей: «Я на войне был. И не такое брал. Не хочешь жить со мной — линяй! Силой не держу! А из своей квартиры не уйду! Напрасно намечтала!»
— Ну и как? Осталась с тобой?
— Хрен там, к теще слиняла! А через пару месяцев возникла, одумалась. У меня уже баб куча. Лежу с двумя метелками в постели. Они, как и я, голые совсем. Перед тем бухнули классно, порезвились. И только мои телки прилегли, бывшая чума закатилась. Ну, ключ от квартиры остался, вот она и воспользовалась. Я, как увидел ее, онемел. Вот уж некстати принесло. Но надо ж выпутываться. Я ей велел: «Закрой двери с обратной стороны. И больше не заявляйся без предупреждения. Не мешай отдыхать!»
А она стоит, будто язык в задницу уронила, долго слова вымолвить не могла. Потом до нее дошло. Она и вякнула, мол, мириться пришла, но если, говорит, ты таким кобелем оказался, то разговор вести не о чем. И дверью хлопнула. Насовсем исчезла.
— Ты хоть любил ее, когда женился? — спросил Игорь.
— Так это когда было? Война многое изменила. На все иначе стал смотреть. А уж на телок и подавно. Жить можно с той, которой ты всегда дорог и нужен. Вон как Витька Горшков. Вернулся домой полутрупом. Без ног вообще. Глаза ни хрена не видели. Весь перевязан, как египетская мумия. И с сопровождающими. Самостоятельно поссать не умел. А жена через год на ноги поставила, протезы организовала, зрение ему восстановили. И работает корефан. Даже ребенка сделал бабе, сына! Но мало кому вот так повезло. Это — исключение из правил, — завздыхал крутой.
— Короче! Мы тут не для того, чтоб сопли распускать. Свой порядок в городе наводим! Понятно? И не важно, кто перед нами, баба иль мужик! Перед нашим порядком все равны. Пока мы воевали, в городе всякой шушеры развелось! Жулья, ворюг, не продохнуть от кидал и мошенников. Вчера баба к нам нарисовалась. Умоляла помочь. Кидняк ей устроили. За товар деньги не отдают. Все документы у нее имеются, сам проверил. Надо за жабры брать кидалу. Пусть гонит монету.
— Счетчик включим?
— Само собой.
— А сами что поимеем?
— Половину! Это наше условие. Что наше — на всех поровну разделим.
— Она к ментам не обращалась?
— Что толку от них? Ну посадят, а деньги накроются. Кому такое надо? Вот и бегут к нам людишки за правдой и помощью.
— А если откажутся вернуть деньги? — спросил Игорь.
— Каждому дышать охота. Не вернет — уроем! Такое за три года один раз случилось. Другие шкурой дорожат. Хоть жизнь не радостный подарок, но уходить из нее лучше самому, без чьей-то помощи.
…А через три дня, как и ожидалось, кидала отдал крутым деньги, хотя пришлось ему продать в спешке машину и дачу.
Игорю долго помнился тот случай. Ведь именно его взяли на встречу с аферистом. Знали об охране, о том, что даже ночью под подушкой тот держит оружие, о его наглости и дерзости говорил весь город. Он и с крутыми начал встречу на повышенных тонах. Требовал освободить кабинет, пытался вызвать охрану, применить оружие, однако, получив пару хороших ударов, стих, стал сговорчивее. Выслушав, как и ожидалось, ответил, что денег у него нет, мол, самого подвели.
— Нас это не чешет! Не вернешь — уроем! Охрана не поможет, оружие и тем более. Мы знаем, где твой сын. Сначала уберем его и твою жену, но на твоих глазах. А уж потом самого пропустим через все муки. Коли рыпнешься к ментам, лишишься всего и всех. Тогда тебе точно не дышать! Помни, живешь ты на девятом этаже! Падать оттуда опасно, а? Смотри! Три дня даем. И ни секундой больше!
Он принес деньги сам, без спора отдал их. А через неделю навсегда покинул город.
Крутые, как и обещали, половину суммы вернули обманутой. Та с трудом верила в собственное счастье.
Бывало, что они не брали свою долю и отдавали деньги полностью.
Вот так случилось со стариком. Тот дал соседу машину по доверенности. Самого здоровье подвело. Всю зиму с постели не вставал. А едва подлечился, узнал, что сосед разбил машину вдребезги.
— Сам чуть жив остался, — говорил старику и смеялся: — К чему тебе колеса, скоро свои откинешь!
Дед потребовал деньги, и тогда сосед стал ему грозить. Мол, за такую ржавую колымагу еще ты мне должен! Сколько я на лекарства потратил, знаешь?
Ходить по судам, в милицию не было сил у старика. И вот тут ему подсказали крутых.
— Не моя эта машина, сыновья память. А он в Чечне погиб. Пожалел я соседа, и проучил он меня за дурь. Если можно, поговорите, напомните бесстыжему! Разве то по-людски, отнимать последнее?
— Сколько лет было машине?
— Трехлеткой отдал. Вот документы на нее.
— «Волга»? Ничего себе колымага ржавая!
Затолкали соседа в свою «ауди» и увезли за город. Много
не говорили, зато вломили по самые уши, не щадили, пока не взмолился, поклялся отдать все деньги деду в тот же день. И отдал, при крутых. Те, уходя, предупредили — если с головы старика хоть один волос упадет, соседу не дышать…
— А почему с него не взяли ни копейки? — спросил тогда Игорь у крутых.
— С кого? С деда? У него единственный сын в Чечне погиб! Иль не слышал? Мы не стая воронья! Не все за деньги. Есть кое-что дороже их…
— Вы знали его сына?
— А разве это обязательно?
— Я видел портрет. Дед на стене повесил. Похож. Останься в живых, классным корефаном стал бы.
— Сосед тоже в Чечне воевал, — вспомнил Игорь.
— Вот этот зря выжил. Жаль, что пули слепые.
— У него двое детей.
— Такому не стоило отцом становиться. Ему и одного иметь много.
…К Антонине Игоря послали одного не с добра. Многих ребят взяла милиция. Иных уже осудили, других разыскивали, и показываться на улице им стало небезопасно. У тех, кто мог еще ходить по городу, имелись другие дела, более важные и неотложные. Их беспокоила судьба ребят, отправленных в зоны. На них навешали чужие преступления. И теперь приходилось искать адвокатов. Но как-то вечером, собравшись вместе, решили подсчитать наличные для оплаты предстоящих расходов и пригорюнились. Денег не хватало.
— Эх, черт! И зачем связались с этим отморозком ментом? Давно бы утрясли все. На корефанах мокроты не было. И если бы не туфтовые ксивы, не загнали б их на зону!
— То ты про Олега?
— Об этом козле! Пидер отвалил в жмуры, но не раскололся про деньги! Язва мокрожопая! Чтоб ему на том свете каленой кочергой зенки пробили, гаду!
— Что толку впустую трепаться?
— Почему? С его бабой побазлать можно!
— Она из путанок! У Софьи канала. Дарма не подстелится и под родного мужика! Свой положняк возьмет. Конечно, наши деньги в ее транде застряли!
— А кто их оттуда выковырнет? И, главное, чем?
— Да! Тонька — баба не промах! Как раньше не сообразили? Она не приклеится к голожопому. А у ментов зарплата — смех один. Не то на жратву, на курево не хватит. Конечно, он ей сунул. Но взять обратно не сумел. Поди она ему вмиг счет выставила за каждую ночь, за всякий вальс! Знамо дело, с хварьи сдачи не жди.
— Значит, ее тряхнуть надо. Иного хода нет!
— Кого пошлем? Тонька — лярва тертая. В притоне всякое видывала и отмахнуться умеет. Эту с налету не возьмешь. Тем более если бабки у нее и знает, откуда их взял Олег, попасть в комнатуху будет непросто. Но и своей волей никогда не отдаст. Она считает, что получила законный навар. На то и путана!
— А может, в ларьке ее прижучить?
— И что? Вони не оберешься. Выручка за весь день пятнадцать, от силы двадцать тысяч деревянных. Нам эта пыль что капля в море. Уж если трясти суку, то за полный навар. А значит, у нее дома.
— Так она и пустит…
