— Ты для этого меня звал? — удивилась Оксанка.

— Нет, конечно. К тебе у меня разговор особый.

— Только разговор? Ради этого спозаранку сдернул! Я даже кофе не успела проглотить! — посетовала баба.

— Успеешь! Давай ко мне ближе, зазноба моя сонная! — притянул к себе Оксанку, прижался к ней усталым плечом.

— А знаешь, уходя от морга, родня деда примирилась с бабкой. Та согласилась прописать в доме внука старика. Выходит, не разучились люди прощать друг друга. Это хорошее качество. А ты, как считаешь? — заглянул в глаза.

— Смотря что прощать! Не все забыть можно! Кое-что до смерти в памяти останется! — дрогнула всем телом.

— Всю жизнь носить в себе злобу? Помилуй, Ксюшка, да ты половину отведенного тебе не проживешь. Сама себя на тот свет загоняешь, дурочка!

— А мне и половины много! Зачем она — жизнь, если в ней верить некому?

— Ты пыталась?

— Я же рассказывала тебе! Отец предал. Парень — тоже… — отодвинулась баба, потянулась за сигаретой.

— Парня поняла, как я слышал. И даже простила! Остается отец! Его ты считаешь негодяем!

— А кто же он по-твоему? Не только меня! Он память о матери изгадил! Изменял ей — живой. И мертвую опозорил'. Не мог года прожить вдовцом. Так все порядочные люди делают! — покатились слезы.

— Ты винишь его за распутство? А чем сама лучше? Тоже года не прошло, как на панель пошла! Институт бросила, ушла из общежития, пошла по рукам! Разве ты не опозорилась? Другого выхода не было, говоришь? Ложь все это! Могла, как другие девчонки, детей присматривать, ухаживать за стариками. В конце концов — устроиться дворником! Не захотела! На легкий хлеб пошла!

— Гад! Сволочь! Ты еще мозги сушишь. Да я всю Москву обошла! Желающих работать полно, да оплачиваемой работы не было!

— хотела вскочить, но Петр Иванович удержал.

— Не спеши убегать, зазноба! Не гордись своим нынешним! В нем черноты куда как больше, чем у родителя. Он один раз оступился, за что жестоко наказан! Ты каждый день на обе ноги хромаешь! Ему вслед только ты плюнешь! Тебе — весь город! Вот и посуди сама, кто из вас дерьмо? Ты ему простить не можешь? А тебе можно простить твое падение? — смотрел Оксанке в глаза холодно, жестоко.

— Если я такая, зачем спал со мной? Зачем зовешь? Сам лучше?

— С тобой не я один был! Половина города! Я от общего числа

— пылинка в буре!

— Чего ты хочешь от меня? Отпусти! — вырвала плечо.

— Хочу немногого! Ты знаешь, я не умею и не люблю кривить душой!

— Мне эта твоя честь ни к чему! — оборвала Оксана.

— Не скажи! Именно она диктует, сколько тебе заплатить за визит!

— Нахал! Циник!

— С кем общаюсь, таков сам!

— Иди к черту! — встала Оксана и рванулась от койки.

— Стой, дура! — поймал ее у двери. И, развернув к себе, сказал тихо: — Твой отец умирает в больнице! Один! Или ты тоже озверела и ни хрена не понимаешь?

— Умирает? — промелькнул испуг в глазах. — Откуда знаешь?

— Это неважно! Знаю! От коллег…

— Что с ним?

— Инфаркт!

— А где же его новая жена?

— Бросила! Ушла от него! Теперь уж не вернется! Он отказался от нее навсегда.

— Смотри! Мозги выкопал! Вот только опоздал.

— Почему же? Он жив! И просит тебя вернуться домой, простить его! Ключи отдал тебе. Конечно, ждет, чтобы навестила…

Оксана вышла за дверь, шатаясь. Обогнула, села на завалинку, откуда хорошо было видно кладбище. Курила. Дрожала в руке сигарета. Белый дымок, блуждая по лицу, смешивался с первой сединой. Оксанка вспомнила, как когда-то в детстве отец любил носить ее на плечах. И ей, девчонке, завидовала вся малышня. Отец водил ее на новогоднюю елку в Дом офицеров. На день рождения дарил красивые куклы и весь этот день неразлучно был с нею.

Первый велосипед он купил, когда девчонке исполнилось три года. Потом учил кататься на двухколесном. Оберегал, чтобы не упала, не разбила колени.

— Тише, дочка, не торопись! — бежал следом. А Оксанке казалось, будто у нее за спиной выросли крылья. Большие и сильные. Девчонка изо всех сил крутила педали. Отец бежал следом, зовя ее вернуться.

Она мало знала о его службе. Он никогда не говорил дома о работе, не жаловался, никого не ругал, не сетовал. А потому в семье знали лишь сослуживцев, друзей отца. Они приходили редко. Часто любили уезжать на рыбалку, охоту. Иногда месяцами его не бывало дома. Уезжал на ученья, оттуда возвращался похудевший, соскучившийся, усталый.

Он никогда не ругал и не бил Оксанку. Не отчитывал подолгу, как делали другие отцы, и все же она неосознанно побаивалась его портупеи, строгого взгляда, холодного тона. И подчинялась без пререканий.

Он никогда не болел. Оксанка не видела его валяющимся в по

стели. Даже футбол он смотрел не с дивана, а сидя в кресле, и всегда говорил, что только дряхлые, ленивые старухи любят развалиться на диване и расплываются на них тряпками. Уважающий себя человек обязан держать себя в руках. Тем более — мужчина. Он всегда был в движении. Оксанку растил, как мальчишку. Учил плавать, ходить на лыжах, бегать на коньках, играть в баскетбол и теннис.

Он не любил, не понимал классическую музыку, абстрактную живопись и сентиментальные романы. Не ходил в театры. На них не хватало времени. Из всех праздников больше всего любил Новый год, а потому в эти дни старался быть дома.

Отец никогда не ходил в гости даже к друзьям детства. Не уважал шумиху, разгульные попойки и терпеть не мог застольных песен. Пьяные голоса его коробили и он старался скорее покинуть теплую компанию.

Девчонка никогда не видела отца пьяным, не слышала перебранок с матерью. Он не ругался матом. И никого не унижал.

Возможно, мама и не догадывалась, что он изменял ей. Хотя от женщины такое не ускользнет. Может, знала, но не делала из этого трагедий? А может положилась на судьбу и молча ждала развязки?

Тогда, перед самой смертью, отец все ночи сидел у ее постели. Они тихо говорили о чем-то, и Оксанке не верилось, что мать умирает, уходит навсегда…

В тот жуткий день отец уснул у постели матери, сидя на низкой табуретке. Во сне забылся. Положил голову ей на плечо. Мать обняла за шею. Когда проснулся, не мог поднять голову. Рука жены словно приковала его. Холодная рука была безжизненна. Оксанка впервые увидела отца испуганным.

— Крепись, ты уже взрослая, — успокаивал не столько дочь, сколько самого себя.

В день похорон он не плакал. И Оксана впервые засомневалась, любил ли он мать? Та даже взрослой дочери никогда не жаловалась на отца.

Оксана смотрит на кладбище. Вот там, за оградой, влево от аллеи, всего в десятке метров — могила матери. Она часто навещала ее. Приносила цветы, подолгу сидела на голубой скамейке, рассказывая покойной о своих тяготах.

Ей казалось, что мать слышит ее и понимает.

Однажды она пришла сюда уже под вечер, когда с кладбища ушли все посетители, и сторож собирался закрыть ворота. Увидев Оксану, старик впустил ее. Она подошла к могиле и увидела совсем свежий букет цветов. Белые хризантемы стояли вплотную к памятнику и обрамляли портрет.

— Вспомнил! — шевельнулись радостное и злое чувства. Оксанка присела на скамью, поставив свой букет георгинов особняком, поодаль от хризантем. Сначала она хотела выкинуть их вместе с

банкой. Но споткнулась, упала. А когда приподнялась, чтобы встать, увидела нахмуренное лицо матери на портрете. Оксанка тогда испугалась. Вскочила и села на скамью успокоиться. Когда глянула на портрет, мать, как прежде, улыбалась ей. И не смогла выбросить букет, рука не повернулась.

Оксана спросила сторожа, не видел ли он случайно, кто приходил на могилу матери? Старик ответил сразу:

— Как не помнить? Военный навестил жену. И мне деньжат подкинул, чтобы следил, оградку подновил бы! Вот завтра с утречка покрашу. А бабка памятник помоет, сорняки вырвет. Нынче он был. Обещался в конце недели наведаться! Ты тоже сродственница покойной будешь?

— Да! Дочь! — ответила глухо. Не оглянувшись на удивленного сторожа, какой так и не понял, почему живых родственников не мирят могилы близких. — Инфаркт! — вдруг вспомнилось Оксане сказанное Петром Ивановичем. И ей стало холодно. — А что, если он умрет? Один! Эта его шлюха, выходит, бросила, ушла! Что-то не получилось у них! А может, стоит навестить его? Хотя зачем? Ведь выгнал как собачонку. Променял на потаскуху! Пусть за все получит. Узнает, что сволочью прожил! Разве это отец? Ни разу в общежитие не пришел. Не пытался найти меня. Тогда еще можно было что-то наладить. Не нашел тепла и времени, забыл меня, словно вместе с матерью похоронил, — злится Оксана. И вспоминает, что именно в тот день, когда увидела хризантемы на могиле, познакомилась с Петром. Считала его особым, не таким, как все, а он не легше прочих оказался. Ишь, как выстегал за панель! Другой выход был! Где? Попробовал бы в моей шкуре побывать, чистоплюй облезлый! Тоже мне, моралист возник! Коль я дерьмо, зачем звал и спал со мной? — злится баба.