Егор работал и по выходным. Сам так хотел. Загружал себя делами, а их всегда хватало. Он избегал отдыхать. И на майские праздники по-настоящему страдал от безделья. Он не находил себе места и слонялся по комнате неприкаянно. Он отвык от отдыха и мучительно ждал, когда кончатся праздники. Ему нечем было заткнуть эту пропасть свободного времени, свалившуюся на него внезапно. Егор отвык от телевизора и ни разу за все время не включал его. Человек только тогда решился выглянуть в окно и к своему удивлению увидел прямо перед окном зеленую голову березы.

— Весна! Вот это да! А я совсем забыл, что на дворе — май! Потерял счет времени. Да оно и немудрено. Слишком долго замерзал. Сначала на Севере, потом в Москве! Оттого оттаивать довелось немало! Зато все и всех из души выбросил. Словно и не было у меня никого! — усмехнулся самому себе. И, глянув в стекло, сказал своему отражению: — А ведь не на получки вел счет времени! И за пенсией не бегал всякий день! Ну ругался с бабами за оплату жилья, не ждал от Тоньки на курево. Сам жил и зарабатывал. Ни у кого в долг не клянчил. Никому ничем не обязан, кроме Бога! А после него

— Нине Владимировне! Если б не она, откинулся б тогда на ступенях! И никто б не знал, почему сдох. Но ведь жив! Назло всем! Прежде всего, Тоньке! Уже эта, небось, поминки по мне справила. Надо ей кайф обломать! Подпортить настроение! А что? Мало того, что живой, скажу, мол, заявился за вещами! Пусть побесится лярва! Она с ума сойдет, облезлая крыса, когда увидит, что выжил и

человеком стал заново! — подошел к Ирине — дежурному администратору и попросил заказать для него разговор с Москвой, написал номер телефона, вернулся в комнату, ожидая вызов.

Резкий, внезапный звонок телефона вырвал из кресла.

— Кто заказывал Москву? — услышал Егор голос телефонистки и он показался ему очень знакомым.

— Я заказал!

— Ваш номер снят с обслуживания.

— Почему? Там мать! Я с нею хочу поговорить. Постарайтесь, пожалуйста! — попросил Егор и услышал удивленное:

— Егор? Это ты?

— Я! А ты?

— Нина!

— А я тебя целый день искал зимой! Вскоре и меня выгнала Тонька! Я следом за тобой сюда приехал. Чуть не сдох у гостиницы. Но ты права оказалась! В Смоленске люди не перевелись. Подобрали, спасли, приютили. Теперь дали возможность человеком стать. Самого себе вернули. А ты как?

— Тоже в порядке! Живу, работаю! Уже старшей по смене стала. Прошлое забыто. Вот услышала знакомый номер, дай, думаю, узнаю, кто гадюшником интересуется? Такое зло меня взяло! А тут ты! Сюрприз! Ты давно в Смоленске?

— Больше трех месяцев! Как раз на Крещенье ушел! Скорее — вынудила, выгнала Тонька. Я не выдержал. Ты ее знаешь!

— А я звонила тебе, когда устроилась! Трубку взяла Серафима. Тоньки не было! Ох и плакала бабуля! Жаловалась на Тоньку. Сказала, что тебя сестра довела, выжила из дома. И никто ничего о тебе не знает. Жив ты или нет? Не звонишь, не приходишь. А теперь вот я узнала, что номер снят с обслуживания…

— А почему такое бывает? За неуплату отключили аппарат?

— Нет, Егор! В этом случае нам говорят причину. Тут другое! А что — не знаю…

— Нина! Ты можешь узнать у Вагина?

— Егор! Какой Вагин? Сегодня он отдыхает. Ведь праздники! Только третьего могу дозвониться!

— Прости, Нина, забыл совсем! Придется срочно ехать!

— Так лучше будет! Когда вернешься, позвони! Запиши мой телефон и адрес…

Егор приехал в Москву утром. Город праздновал весну. Но лица людей неулыбчивые, хмурые. Они словно не проснулись, лезли в электрички, не глядя по сторонам, отталкивая локтями стариков и детей, беременных баб.

— Звери! — сплюнул Егор зло. И, сев в электричку, старался не смотреть на пассажиров. Вот и знакомая станция, она такая же грязная, вонючая, как и прежде. Торговцы и нищие, воришки и жу

лики, проститутки всех возрастов, гадалки и милиция уже были на своих местах. Ничто не изменилось… Словно минуту не отсутствовал.

Егор идет знакомой дорогой. По пути купил Алешке конфет, матери — ее любимое печенье к чаю. Вот и последний переулок…

— Как встретят дома? Мать, наверное, обрадуется. До ночи будет расспрашивать, как живет, где работает и кем. Тоньку зарплата заинтересует. Другое не нужно. Алешка в прятки позовет играть во двор. В доме не любит быть. Задыхается пацан в притоне. Интересно, держат ли они шлюх, как раньше? Или разогнали всех? Ну нет! Тонька на такое не пойдет! Скорее удавится, чем копейку упустит. От нее, как от барухи, ни один грош в щель не упадет. Эта из дерьма масло выдавит! Вся посерела, сморщилась на своих диетах. Прикрывает ими скупость. Сама себе в жратве отказывает, брешет, что фигуру сохраняет. А кому она нужна? Да при такой харе да проклятом норове только камикадзе может на нее оглянуться, да и то в последний миг, чтоб не жалел, что из жизни уходит… Только вот мать с Алешкой жаль. Она за какие грехи с такой стервой мучается?

— подошел к калитке и онемел…

Егор не верил своим глазам. Нет дома… На его месте обгорелые головешки да потрескавшиеся отстатки фундамента. Пыль и пепел вокруг. Почти у калитки валяется ржавая труба…

— Пожар?! Но когда он случился? Где мать, Алешка? — встали волосы дыбом.

— Егор! Ты что ли? — услышал из-за забора голос соседа Свиридова. — Откуда ты свалился?

— Из Смоленска приехал. Там живу!

— Вон что! Знать, припоздал! Иль не знал, как тут приключилось? Уже давно пожар отгорел. Как раз в последний день февраля. Ночью полыхнуло со всех сторон. К дому подойти нельзя было. Его бензином облили отовсюду и подожгли. Пока пожарники приехали, только вот это пепелище и осталось. Больше ничего. Никого не спасли. Всяк свое стерег, чтоб огонь не перекинулся ненароком. А пожар за полчаса все сожрал. Ни утащить отсюда что-нибудь, ни хоронить некого! Все прахом пошло! Видать, крутые навестили. Но кто именно, попробуй сыщи! Да и кто искать будет? Кому это нужно теперь? Видать, заразили потаскухи сифилисом кого-нибудь, тот и отомстил. Всем — одним махом! А может, Тоньку наказали, что наваром не делилась. Нынче как: живешь сам — давай дышать другому. Иначе перекроют горлянку. Все так канаем. А ей мало было. Вот и получила! По самую маковку! — закашлялся мужик. — Я грешным делом думал, что и ты сгорел вместе со всеми. Тут вижу, вроде ты подошел. Вишь, какое дело? Живем и не знаем, что будет завтра. Не на кого надеяться и положиться. Даже пожаловаться некому. Нет власти! Нет хозяина! Кругом воры и убийцы. Они слабых

не видят! Топчут в грязь! Вот и помираем. Молча. Всяк в своей норе. Как придется. Хорошо, если сам помрешь, никто не помогает. Вот в этом без отказа, только свистни. Желающие вмиг появятся! Дожили до стыда! Не то помочь, вступиться за нас некому.

Егор отошел от соседа. Под ногами что-то хрустнуло. Глянул. Обгорелая машинка — Алешкина игрушка. Чуть дальше — потрескавшееся зеркало матери, какое висело на кухне.

Ничего не осталось, ничего не уцелело. Была жизнь, казалось, совсем недавно. О ней уже стали забывать соседи. Им не до чужой беды, свои горести одолели.

Когда-то давным-давно дружили меж собой. Потом отгородились заборами, не только по меже.

— Эх, люди! Да где же вы?! — выдохнул Егор горестно.

— На кладбище люди! Здесь только соседи остались, да и то бывшие! — обронил вслед уходившему Свиридов.

Егор вернулся в Смоленск. В гостинице встретил Нину Владимировну. Рассказал о случившемся.

— Жаль семью! Обидно, что не спасли их, не помогли выбраться из огня. Жестокие у вас соседи, бездушные. У нас народ отзывчивее, добрее. Может, оттого, что много выстрадали сами, а потому всегда стараются помочь попавшему в беду! — и, вздохнув, продолжила: — Слава Богу, что вас судьба уберегла. Мы давно считаем вас своим. Пусть не столичные мы, но тепло в душе не растеряли. Знаем: сей добро, получишь добрые всходы. Тому детей учим. Хоть и нам трудно теперь. Но ведь это не от ситуаций должно зависеть. От нас самих! Теперь вы справитесь с бедой, Егор! У вас есть мы! И день завтрашний! В него, как в память, берите нужное. А лишнее отбросьте. Пусть прошлое не тяготит. Из него уроки помнить стоит. Не повторять ошибки. И дорожить, что за науку не заплатили жизнью… Распорядитесь ею светло…