— Тогда ветра в поле ищем. Наши ребята курили здесь с самого утра.

— Но не махорку. Это точно. А Сова только ею пользуется. К тому же ваши гасили окурки, а табак не рассыпали под кустами. Хотя не только это оставил мне Сова. На топорище расписался. Когда кровь брызнула, остались следы четырехпалой ладони. А у Гориллы все пальцы на месте. Да и величина ладони не Гришкина. Маленькая по-обезьяньи.

— Так, может, сын Гориллы брался за топорище. Но испугался такое в дом нести. Он часто с фартовым в тайгу ходил. А пацану лет десять. Ладони тоже маленькие. Хотя все пальцы, по-моему, на месте, — неуверенно возразил сам себе Юрий.

— Но и не только это. В одном месте, там, где я слепок со следа взял, совпало описание обуви Совы, в какой он из психушки убежал.

— В тапочках, что ли? — недоверчиво усмехнулся милиционер.

— В ботинках…

— Так у нас в Трудовом вся пацанва в ботинках бегает. И в тайге. Не исключено, что и в том месте какой-нибудь наш пострел побывал.

— Юрий, возражать надо аргументированно. И вам наверняка известно, что обувь для подобных учреждений шьется особая, по спецзаказу, и имеет существенное отличие от той, какую выпускает ширпотреб для обычных граждан. А потому ваш пострел никак не мог оставить тех следов, о которых я говорю.

— Молчу! Сдаюсь! — устыдился милиционер, увидевший прямо перед собой тропинку, ведущую к леснику. До зимовья было недалеко.

— Теперь ни слова. Иди тихо. След в след. И будь внимателен. Нам никак нельзя спугнуть его. Считай, что мы на охоте. На зверя. За исход никто не может поручиться. Как знать, для кого она станет последней, — вспомнилась угроза Совы в адрес лесника еще на тонущей барже.

У Юрия по спине мороз пробежал. Вспомнились рассказы ребят-милиционеров о фартовых. «Закон -

тайга», который все уголовники соблюдали четко. Чего только не узнал! Случалось, ночами не спал, просыпался в ужасе от кошмарных видений.

— Да и к Трофимычу Дегтярев не пускал ребят. Говорил, что эти прогулки небезопасны для них. А почему — молчал. И ребята верили на слово, а теперь убедились… Прав был начальник. Жалел их, берег, но зачем собой рисковал? Непонятно…

— Одно, Юра, до меня не доходит, зачем Дегтярев носил деду курево, если тот сам три дня назад был в Трудовом? — поинтересовался Кравцов.

— Лежалый был табак. Старый. А дед свежий уважает, душистый, забористый. Продавщица и привезла. Махорку и «Золотое руно».

— Участковый что взял?

— Того и другого. На выбор.

— Постой, что за крик? — остановился Кравцов, удивленный.

Юрий затаил дыхание. Липкий страх сковал плечи.

Неподалеку слышался то ли вой, то ли рычание.

— Рысь кричит. С чего бы? До гона далеко. Он у них в январе начинается, в лютые морозы. С чего это заходится? — удивился Игорь Павлович.

— Кричит. Может, с голодухи?. Есть хочет?

— Рысь всегда выслеживает добычу молча. Порой долгими часами ее ждет. Даже дыхание сдержит, если надо. Чтоб не спугнуть. Ночь напролет у мышиной норы просидит. А свое не упустит.

— Значит, эта сыта?

— Кричат рыси лишь в свадьбы. Да когда ищут потерявшегося котенка. Зовут его. В другое время голоса не подадут, — говорил Кравцов уверенно.

— Да, уж с таким голосочком лучше бы помолчала, — бил озноб Юрия, замедлившего шаги.

Игорь Павлович, увидев это, сказал тихо:

— Не бойся, Юра. Осенью рыси сыты. Дичи много. Это зимой они опасны. Сейчас не то время, не нападет. Зверь не дурак. Рисковать не станет. Тем более голосом себя выдает.

— А чего тогда орет?

— За участок, свои владения скандалит с соплеменником. Прогоняет, наверное. Если голодная — в драку кинулась бы. А сытая — глотку дерет, голосом пугает. Предупреждает: мол, линяй подобру. Не то из клифта вытряхну, — рассмеялся Кравцов, поверив собственной шутке.

Игорь Павлович остановился перед полянкой, где среди елей и берез виднелось зимовье лесника. Вон баня, сарай, крытый под будку колодец.

Старик любил родниковую воду, но зимой родник замерзал. Вот и выкопал ему печник Кузьма колодец. А старик обшил его под небольшой сруб, чтобы теплее было, чтобы не заносило снегом, не промерзала бы вода.

Чем ближе к зимовью, тем отчетливее слышался голос рыси. Он был похож то на стон, то на хрип. От него волосы вставали дыбом.

— Вон она. На крыше колодца сидит, — заметил рысь Юрий и указал Кравцову.

— Совсем непонятно. На открытом месте. Всем видна. Почему на колодце сидит — ума не приложу. Может, с Трофимы- чем что случилось? — неуверенно предположил Кравцов и, пройдя несколько шагов, позвал: — Трофимыч! Трофимыч!

‘Минуту спустя дверь зимовья дрогнула, заскрипела. И старик вышел в исподнем.

— Трофимыч! — окликнул лесника Юрий. И дед, увидев гостей, засеменил с крыльца. Пошел навстречу улыбаясь.

Маленькая тень метнулась от колодца к старику. Дед не приметил ее, и никто не обратил внимания. Только рысь серой молнией сиганула с крыши колодца…

Никогда не охотятся рыси на полянах, на открытых местах. В лапах могучих елей прячутся. Оттуда, сверху, высматривают, поджидают свою добычу и, улучив момент, бросаются на нее внезапно, как молния.

В прыжке рыси опасны любому зверю. Это знает всякая живая тварь в тайге. На виду никто из серьезных зверей не охотится, не нагоняет добычу. Но эта…

Кравцов остановился как вкопанный. Растерялся. Да и было от чего.

Сильный, свирепый зверь — рысь. Но ее охоту никогда не доводилось видеть. В желтых глазах метался огонь злобы, который прятали рыси в таежной глуши. Кто из живых увидел этот огонь, для того тот день стал последним.

Никто ничего не успел сообразить и понять, что происходит.

Рысь в два прыжка настигла человека, бросившегося навстречу леснику. Не дав приблизиться, сбила с ног и тут же впилась в горло.

Коротко вскинулись ноги жертвы, словно хотели стряхнуть, сбить зверя с тела. Но не удалось.

Секунды… Ни человек, ни рысь не издали ни звука.

— Что ж ты сотворила, окаянная? — опомнился первым лесник и в ужасе смотрел на случившееся.

Рысь пила кровь прямо из горла человека. Она хлестала фонтаном. И зверь, припав к ней, не мог оторваться.

— Сгинь, душегубка! — серчал лесник, подходя ближе.

Рысь отскочила, словно хотела извиниться, вскрикнула коротко и метнулась в тайгу.

— Сова! — ахнул Кравцов, подойдя вплотную.

— Какой маленький! — удивился Юрий.

— Сгубила душу, каналья! — ругался лесник.

— Сколько раз он уходил от смерти. Сколько приговоров ему вынесено. Сколько людей убил. А сам так нелепо кончил. — Игорь Павлович вытащил из мертвой руки фартового нож Дегтярева. С ним участковый никогда не расставался. Лезвие было открыто и поставлено на замок. Такое не делается случайно. Значит, хотел Сова старика убить. Но рысь помешала, вступилась за хозяина. Опередила на секунды…

— Так и сдох фартовым, мокрушником, — невольно вырвалось у Юрия.

— Зверь зверя убил. Все закономерно. Как в «законе — тайга», — согласился Игорь Павлович.

— А я-то не мог уразуметь, с чего моя девчурка кричит? С самого вечера вчерашнего, ровно заводная. Не смолкала. И от колодца ни на шаг не отошла. Даже жрать не схотела. И ночью вопила. Видать, загнала его сюда нелегкая. А в хату пройти не смог, не допустила его подружка моя, — глянул старик на Сову.

— Он Дегтярева убил, — сказал милиционер.

— Чево? — не поверилось старику.

— Да, убил он участкового, — подтвердил Кравцов.

— Злыдень! Ирод проклятый! Лиходей! За что ж такого мужика со света убрал? Поганец!

— Ладно, Трофимыч, теперь уж поздно жалеть. К вам он шел. Курево нес. Именно этим табаком, Юра, следы свои Сова присыпал. От собак. И выдал себя. Теперь уж не сбежит, не спрячется. Беги в Трудовое за машиной. Сову тоже в Поро- найск надо увезти. Думаю, многие обрадуются. А я тебя в зимовье подожду, — предложил Кравцов.

Трофимыч стоял на крыльце, потерянно оглядывал тайгу, вершины деревьев.

— Чем расстроены? — спросил Кравцов, когда Юрий помчался бегом в Трудовое.