А на следующий день после ее похорон появился в богадельне рыжий, как подсолнух, парнишка. Лицо веснушками забрызгано. Улыбка от уха до уха. И спросил, где живет здесь Ульяна.

Старуха, едва выглянув в окно, руками всплеснула. Узнала младшего сына, который запропастился где–то на годы с крашеной девкой и не объявлялся в доме. Не писал и не звонил.

— Мамка! Привет! — обнял Ульяну. И, заглянув в лицо, спросил: — Давно ты здесь?

— Третий год как сюда привезли.

— Пошли на скамейку. Поговорим, — увел от любопытных глаз и ушей. С Ульяной он проговорил до темноты.

Бабка, когда сын ушел, вернулась в комнату и рассказала:

— Вот и пойми нынче! Трое старших ребят образование получили. Все при должностях. У всех семьи, дети. Красавцы мои ребята. А последыш мой как гадкий утенок рос. Учиться не хотел. Шалил. С девками баловался. Ничего в руках не имел. Только что с его богатства — рыжесть. Уж и не знаю, в кого такой удался. Связался с какой–то девкой. Юбку выше сраки носила. Работы не было, своего угла не имел. Сколько лет по свету мотался! Думала, загинул. А он объявился! Нынче «крышей» работает.

— Кем? — не поняли старики.

— Бандитом! — уточнила Петровна.

— Не бандит он, а защитник людской. От негодяев и дурной власти. Он мне все просказал, сколь много помог. И сам стал жить как человек. Квартиру нынче имеет. Все купил. Ту девку прогнал. Теперь жениться не спешит! — Заглянула в пузатую сумку, принесенную сыном. Вытащила из нее бананы, колбасу, пирожное, творог, яблоки.

— Хороший иль нет, время покажет, — обронил кто–то из стариков.

— Пошел со старшими поговорить. Хочет узнать что–то. Обещал завтра позвонить.

— От него хорошего не жди, Ульяна! Ну кто он? «Крыша»! Возьмут его за бандитство, а тебе куда деваться? Живи с нами, себе спокойнее, — говорила Петровна.

— Да помолчи ты, дремучая! Вы в партизанах больше бандитствовали, да до сих пор в орденах ходите и льготами пользуетесь! Что вы знаете о «крыше»? — возмутилась Глафира и добавила: — Вон моя подруга недавно влетела. Челночничала. Сдала товар в продажу. Его реализовали. Деньги не хотели отдавать. А сумма немалая. Она, чтоб товар тот купить, кредит взяла в банке, под залог квартиры. И если бы не «крыша», осталась бы без жилья. А тут ей посоветовали обратиться к ребяткам. Нашла она их. Рассказала. Показала накладные, договор на реализацию. В ноги упала, умоляла помочь. Вот такой же рыженький мальчонка взялся. И через два дня вернул моей подруге деньги. Да еще с процентами за прокрутку. А торгашу–мошеннику яйца чуть не вырвали за все. С подруги за свою работу не взяли ни копейки. С того спекулянта жир согнали. Сдернули кучеряво. И пригрозили, коль еще кто пожалуется, всю жизнь будет носом в собственной заднице дышать. Так–то вот. А баба уже руки на себя наложить хотела! Считай, от смерти ее спасли. Вот тебе и «крыша»! Зато тот спекулянт раньше в обкоме работал. Два высших образования. А у «крыши» — только жалость. Спасла человека — и все на том! А ведь куда она ни обращалась! Всюду жаловалась. А толку? Жулику на мошенника жаловаться без проку. Нынче без «крыши» никто не дышит.

— Ульяна! Вас к телефону сын зовет! — крикнули из коридора.

Кузьма хотел позвонить своим. Но звонок Ульяне немного опередил. Столяр отошел в сторону, ждал.

— Я слушаю, сынок! От Лешки звонишь? Набил морду за меня? Не стоило, детка! Я и сама не хотела с ними жить. Что? И Валерке пуговки на кителе посчитал? Да успокойся! Не стоит он того! Я сама в стардом попросилась. А вот это и вовсе лишнее. Не надо было у Данилы бороду на мочалку выщипывать! Что? — рассмеялась на весь коридор. И вскоре сказала сквозь слезы: — Да ты при чем, зайчик мой? К тебе пойду жить! С радостью! С великой душой! Одуванчик мой солнечный. Да зачем сейчас? Уже поздно. Давай утром. Что? Не стоит откладывать? У тебя все готово для меня? Но ведь собраться надо! А за пять минут не успею. Поможешь? Ну давай! Жду тебя! — повесила трубку.

Вскоре сын Ульяны и впрямь приехал за ней вместе с другом.

— Мама! Поехали!

— Куда это вы забираете человека, не спросив разрешения? Она вам не игрушка! То бросают у ворот, то увозят среди ночи! Вы что, молодой человек? Кто позволил вам шутить с Ульяной таким образом? — встал в дверях Яков, загородив выход.

— Я мать сюда не привозил и никогда не сдал бы ее в стардом. Без меня это утворили. Старшие братья. Я с ними разобрался. Мать забираю у вас навсегда!

— А где вы были эти годы? Почему не поинтересовались матерью?

— Я высылал деньги брату для матери. Он писал, что дома все в порядке, мать живет с ним. Я верил. И только когда приехал, узнал всю правду. Я ведь в Заполярье работал. По контракту. Он у меня был на пять лет заключен. С Норвегией. Потому не мог приехать раньше. Зато теперь не опоздал. Вы должны меня понять. Не мог не верить брату.

— Вы сами сегодня устроены?

— Конечно! Имею трехкомнатную квартиру, работу. Все в порядке!

— Документы Ульяны возьмите, если она согласна.

— Конечно, сынок! Там пенсионная и паспорт! — напомнила Ульяна.

— Обойдемся без пособий! Покуда жив, в лепешку разобьюсь, а тебя всем обеспечу. Иначе зачем мы на свете есть — сыновья?.. — Повел Ульяну к выходу, бережно поддерживая под руку.

Обитатели стардома видели из окон, как усадил сын Ульяну в белую «ауди» рядом с собой. И осторожно, не давя на газ, повез домой. Ульяна уже на повороте оглянулась. Счастливая улыбка согрела ее лицо. Она помахала рукой оставшимся в стардоме, словно пожелав им всем, без слов, света и тепла.

Кузьма, глянув вслед машине, головой крутанул от удивления. Вот ведь странные пошли нынче сыновья. Друг друга колотят. За подлость к матери. Выбивая спесь и наглость, алчность и ложь.

Столяр сочувствовал всем, кто доживал свои дни в богадельне. Старался помочь каждому. Он привык к старикам и многих уважал, зная их нелегкие жизни и судьбы.

Но были в стардоме и другие, кого столяр старался не видеть, не замечать и не слышать. Их он обходил, чтобы не увидеться даже по нелепой случайности. Одна из них была Агриппина Савельевна. Низкорослая, костлявая, пронырливая старуха. С ней он познакомился в первый день своего прихода в стардом. Едва вошел в подъезд, увидел бабку, подсматривающую в замочную скважину. Она так увлеклась, что не услышала шагов за спиной. И продолжала стоять на площадке, выставив чуть ли не до перил острую задницу, воткнувшись в скважину и глазом, и носом, суча от нетерпения кривыми ногами.

— Эй, бабка! Тебя что, прищемили ненароком иль приклеилась? А ну пропусти! — гаркнул Кузьма на старуху. Та от внезапности подскочила. Испуганно вдавилась в стену. Глянула на столяра. И вместо оправданий за свою мерзость заорала:

— Чего тебе тут надо? Ходят здесь всякие! Кто дозволил без разрешенья сюда впираться?

— Закрой пасть! Я тут работаю! А вот ты какого хрена подглядываешь за людьми? Не совестно? Коль пришла в богадельню — живи тихо. Чего за стариками подсматривать? Иль неймется еще старой лахудре? — разозлился Кузьма тогда.

На его голос из комнаты вышли двое стариков. Столяр хотел им указать на бабку. Но той уже и след простыл. Будто испарилась. Но рассказал, предупредил. И вот тогда впервые услышал:

— Да это Агриппина! Кто ж еще! Ты, братец, не обращай внимания. У нее, у этой бабки, сучья кровь! С самого рождения! Такой и сдохнет! — отмахнулись оба, не враз заметив отвисшую от удивления челюсть Кузьмы.

— Не может быть! У этой суки вряд ли течка бывает. По–моему, уж полвека как к ней кобели тропу не топчут. Видать, вы спутали! — не поверил столяр.

Старики рассмеялись. Уже потом, в комнате, где делал Кузьма ремонт, разговорились.

— Суки разными бывают. Одни таскаются со сворами мужиков. Но это не для наших. У них март давно прошел. И травка уже не зеленеет. Но есть другие суки. Сексоты, стукачки. Какие не то соседа, подругу — родную мать заложат кому хочешь. Будь то милиция или госбезопасность! И дело не в деньгах, не в выгоде. Это их суть, натура! Не могут жить без того, чтоб хоть кого–нибудь не заложить, не изгадить и не напакостить.