— Вас они теперь не достанут. Руки коротки! — ободрял кто-то человека.
— Пусть они никого не коснутся. Ведь каждая жизнь — есть дар, и не фискалам ею распоряжаться!
Попрощавшись со всеми за руку, он пошел к выходу.
Седой, маленький, уже не зэк… Кто-то заботливо, предусмотрительно открыл ему дверь барака.
Старик заторопился на волю. Да вдруг словно о порог споткнулся. Упал. К нему со всех ног бросились охранники и зэки. Но поздно… Жизнь ушла. Смерть опередила волю на мгновенья и сорвала свой новый куш. Не первый и не последний в этой зоне.
Не верилось. Так внезапно, быстро и просто ушел человек.
Даже шконка его не успела остыть.
Кто виноват? Он сам ответил на этот вопрос, прощаясь с такими же, как сам.
Иван Степанович тяжело переживал увиденное. Четверо вместо пятерых уехали на волю, увозя в сердце и памяти неизгладимый, тяжелый осадок.
В этот день в бараке люди спорили до хрипоты.
— Не фискалы виноваты в случившемся. А власть, правительство, породившие их! И вся эта система, что на гнилых носах держится, пролила кровь, посеяла муки. Зачем искать врагов в народе, победившем в войну. Да будь все так, как они хотят представить, немец за год проглотил бы все земли до Урала вместе с Москвой. Ведь не вожди с фискалами воевали на передовой! А мы, черт побери! И благодарное Отечество наградило нас — зоной, тюрьмами, лагерями! А за что? Калек, инвалидов не пощадило, упекло за запретку. Мало было отнять здоровье, дай и жизнь! Уголовники, бандиты там окопались, пригрелись на усталости нашей! — говорил бывший артиллерист Петр Семушкин.
— А я, мужики, часто теперь думаю, на хрен с немцем воевали? Кого от кого мы защищали? Тех мародеров, что нас сюда втолкнули? Да знай я тогда, что меня ждет, знал бы по ком бить… «Катюшами». Уж я бы не сглупил, не промазал нынче. За каждый день в зоне сторицей свою плату взял. Так что всем чертям тошно стало бы, — сетовал Костя Литовченко.
— Но ведь началась реабилитация, мужики! — встрял Абаев.
— А перенесенное, пережитое в какую задницу теперь воткнешь? Куда денешь годы, что отбыл в зоне? Да и много ли дожило до реабилитации? Иль мало тебе профессора? А другие? За что и перед кем их оправдывать? Очередную маску власти натянули. Теперь нас заменят другими…
— Кем? — изумился Костя.
— Стукачами. По чьей милости мы загремели сюда! Свалят свою вину на них. И никогда не признают, что стукачей сами породили! Нужен будет козел, виноватый в случившемся!
— Думаешь, всех фискалов заметут?
— Надо крайнего найти! Стукачи и станут этим!
— Ни хрена! Их опять пригреют! Видимость создадут. Нашим вождям без фискалов не обойтись. Они без них дышать не смогут. Пожертвуют сотней надоевших или теми, кто уж очень много знает, а на их место тысячи таких же сыщут. И не засветят.
— Так, а зачем тогда нынешний маскарад? — удивился Иван Степанович.
— Очередное заигрывание с дураками. Такими, как ты и я. Бросили нам кость, извинились. Мол, ошибка вышла. Идите дальше работайте, мы и рады! Слава Богу, из зоны на волю вышли! А за что мучились — скоро забудем. Потому что не до памяти будет! Благодарное Отечество, вернув свободу, заставит нас вкалывать на себя так, что вмиг память остудит. Мы ведь не на свое благо, а на вождей мантулим всю жизнь! Чтоб они пузо отращивали и жили по-королевски. Нам лишь кости голые с их стола перепадают. Над нашими заработками вся заграница хохочет.
— Но ведь и там не лучше. Тоже не все сытно живут, — подал голос кто-то.
— Еще один замороченный! — рассмеялся Костя.
— Мужики! Лови суку! — гаркнуло из угла. И зэки, кинувшись к двери, поймали бледного, трясущегося мужика.
— Да вы что, мужики, я ж хотел подышать на воздухе, голова раскалывается, болит с утра. Чего привязались, отпустите!
— Заткнись, падла! — ревел Дементий, державший стукача за шиворот и, ухмыляясь по-нехорошему, предупредил: — Я тебе свою разборку учиню! А ну, мужики, не дайте ему смыться! Сейчас вы услышите интересное, — сел напротив пойманного и добавил: — Я за тобой не первый день слежу. Знаю, когда ты линяешь, куда лыжи востришь и после каких разговоров. Знаю, что бывает после твоих исчезновений. И еще не забывайся, я — юрист. И не тебе меня вокруг пальца обвести!
— Врешь ты все! Маньяк! Ты во всех сук ищешь, за всеми следишь. Я видел это. Ты все тумбочки шмонаешь по ночам. Пока мужики спят, каждого наизнанку выворачиваешь, — выдал мужик Дементия.
— Верно заметил. Искал ссучившегося. И нашел! Тебя, поганец! Паяц-недоносок!
— Докажи, Дементий! Иначе, завтра любого из нас вот так же опозоришь, — потребовал Самойлов.
— Идет! После скользких разговоров таких, как недавний, этот тип всегда исчезает. К оперу… С доносом…
— Брехня! — рассмеялся мужик.
— Заткнись! — побагровел Дементий. И продолжил: — Возвращается с пачкой папирос «Беломорканал».
— Да он их в ларьке мог купить. Сколько хочешь! — не согласился Самойлов.
— Ларек в девять вечера не работает. А до того он у вас стрелял «Прибой». Так что заранее купить не мог.
— Я в другом бараке одолжил. Да и угощали меня сколько раз.
— А за что? И кто? — настаивал Дементий.
— Посылки получал с воли — делился. Со мною — тоже…
— Колбасу вареную, что ты под подушкой прячешь, тебе тоже с воли прислали? Она еще по пути сгнила бы в посылке.
— Покажи! — кинулись к шконке пойманного мужики, откинули подушку, матрац, но ничего не нашли.
— Брешет Дементий, — отмахнулся Абаев.
— Артиста отпустите. Зря вы его поймали, — вступился Петр за мужика.
— Тихо! Не одна колбаса — улика! Ее он сожрать успел ночью, под одеялом.
— А ты почему смолчал, когда увидел? — не сдержался Самойлов.
— Ждал более весомого. Отчего не отмазаться…
— Жрал колбасу? — прихватил артиста за горло Петр, и лицо его пятнами взялось.
— Врет он все, — послышалось сдавленное.
— Мужики, нам почту выдают два раза в месяц. Так или нет? — оглядел всех Дементий.
— Так. В последний раз на прошлой неделе получили…
— А этот гнус вчера два письма читал. В сапоге прячет…
Мужика раздели. Из портянки фотография семьи вылетела. Письма. Но без конвертов…
— Старые они. Я их давно получил…
— А чего прятал?
— При себе держу. Чтоб охрана при шмоне не выкинула, как прежние.
— А колбасу где взял? — вспомнил Костя.
— Да не было ее! Пиздит Дементий! Взъелся за «пахоту». Я в тайге его не стал выгораживать перед охраной, когда он сачкануть хотел.
— Не темни, паяц! Не отвертишься! — улыбался Дементий и продолжил: — Вчера, когда профессор умер и мы тут о фискалах говорили, кто к оперу бегал в спецчасть?
— Не был я там!
— Тебя и правда не было в бараке, — вспомнил Абаев, — до самого отбоя…
— В соседнем бараке земляка навестил.
— Это он тебе банку сгущенки дал? — улыбался Дементий.
— Да он!
— А где он ее взял?
— Из дома прислали…
Дементий выволок из-за тумбочки банку сгущенки и показал ее всем:
— Красноярский край изготовителем указан! Сибирская сгущенка, местная! Тут уж и влип ты, паскуда!
— Это старая банка. Давняя. Я о ней и забыл! В ларьке купил…
— Ты кому мозги пудришь? Не на воле живем, чтоб про сгущенку забывать. Да и не слепые мы. Видим, недавно открыта. Не засахарилась сверху, не пропала. Хоть сейчас жри! — глянул в банку Костя.
— Эй! Вы! Что там за сходка? — заглянул в дверь охранник. И, подойдя ближе, прикрикнул: — Разойдись!
Глянув на потрепанного мужика и Дементия, погнал впереди себя под автоматом в спецчасть. Ни один, ни другой больше в барак не вернулись никогда.
Иван Степанович, как и другие, перестал говорить о стукачах, о политике. Все в бараке притихли. Понимали, что всякая разборка может закончиться в спецчасти зоны, откуда неизвестно куда деваются люди.
После исчезновения юриста и стукача мужикам отвели тяжелые участки работы в тайге. С них ни на минуту не сводила глаз охрана зоны.
