Мне хотелось побыстрее с ним закончить.

– А ты можешь стать вот так, как на березку? – спросил он меня через пять минут, когда я только приготовилась лечь снизу.

– Зачем?! – спросила я, предчувствуя.

– Ну, смотри, – озвучил он план, – ты станешь вот тут, как на березку, если тебе тяжело – упрись об стену, попа будет тут, сверху, а ноги ты себе на плечи завернешь… ну и я тебя как бы сверху того… попробую… давай? Вот, я тебе подушку подложу, чтоб удобнее было.

– Ты решил сломать мне позвоночник? – съязвила я.

– Нет, ну почему сломать, – обиделся он, – я видел, вот они вот так становятся, ну вот смотри… – и он попытался меня поднять и загнуть.

– Тихха! Тиххха! – завопила я, понимая, что он все равно меня достанет, а так пусть уж лучше побыстрее закончит и уйдет.

Уж лучше я сама.

И я загнулась пятой точкой кверху. Любой каприз, однако. Видимо, ему сразу открылся благоприятный вид, потому что глаза за очками плотоядно засверкали.

– Сейчас я тебя сделаю! – сказал он громко и довольно.

Он попытался приступить к процессу, встал, скрутился весь на полусогнутых, вцепился в стену, прицелился, промахнулся, прицелился, догнулся, качнулся, оступился и…

…И наступил мне на волосы.

– Эээй! – завопила я. – С волос сойди?

– Ой, извини, – сказал он.

Но ногу переставил:

– Сейчас… сейчас я… Вот, да, вот так, сейчас…

Попал и начал.

Стонал он, видимо, тоже лишь потому, что в фильмах стонут, значит – надо.

Снизу я наблюдала – ему явно было крайне неудобно.

Я молчала и пыталась удержаться в долбаной березке, попой кверху и с ногами на своих плечах. Ноги начинало сводить, а меня – плющить.

– А почему ты молчишь? – спросил он вдруг. – Ты что, фригидная?

Бляяяя…

– Ааа, аааа, оооо! – замычала я погромче.

– Воот! Воот! – довольно сказал он. – Сейчас я тебя, сейчас… сейчас..

Но сейчас все никак не случалось.

– Может, все-таки по-нормальному? – аккуратно прохрипела я. – Ну, хочешь меня сзади?

– Да-да, давай так, – вдруг обрадовался он. – Только не сзади, а вот так…

Он лег на спину, я со скрипом разогнулась, он притянул меня к себе и выдал:

– Садись, но только поперек.

Я села. Поперек так поперек. Ну, все же лучше, чем на голове.

Я приложила максимум усилий. Я чувствовала: если не сейчас – придется мне еще висеть на люстре. На люстру как-то не хотелось. И я сделала все, что могла.

– Какая-то ты не такая, – сказал он после, отдышавшись.

– Да? – вскипела я. – А какая должна быть?

– Ну ты такая какая-то… холодная. Я же говорю – фригидная.

– Это почему? – не выдержал мой мозг…

– Нууу… – сказал он неопределенно. – Не стонешь, да и вообще… Это же ненормально.

– Зайчик, – сказала я вкрадчиво. – Видишь ли, зайчик, я не знаю женщин, которые в позе березкой будут стонать от восторга.

– Ну как это? – вдруг изумился он. – Ну девочки же получают удовольствие! Ну вот они же получают! И кончают. Это ты просто холодная.

Я закурила. Я задала один вопрос:

– Какие девочки-то?

– Ну как какие? – сказал он уверенно. – Ну, эти, которые в фильмах. Ну они же получают…

Его лоб был так близко, а соблазн – так велик!

Я удержалась.

– Зайка, давай быстренько, у меня очень мало времени! – заявил он прямо с порога.

И сунул мне заготовленную денежку.

Только разувшись, он зачем-то первым делом понесся к окну и, прячась за шторкой, нервно осмотрелся – кто там ходит у парадной?

Похоже, не впервой и чисто рефлекторно.

В следующую минуту я узнала, что мужик женат и истерично сцыт от мысли, что жена его могла пасти. Ну да – от самой работы – и прямо ко мне.

Нет, сцут, допустим, многие женатые.

Но этот сцыт особенно, с размахом, от души.

Здравствуй, паранойка!

Видимо, жена и опыт научили.

Не узрев никого подозрительного, он чуть расслабился, и я смогла запихнуть его в душ. Через минуту после душа он вырос в комнате, пугливо косясь на собственный же телефон.

И я поняла, что жена – та еще штучка.

Начали мы стоя и с французской любви. Ну, то есть он стоял, а я внизу любила.

Любила я его недолго, потому что ожил телефон. Ну да, из рук он его не выпускал.

Я замерла перед ним на коленях, с запасами за щекой, как хомяк, и вопросительно посмотрела снизу вверх.

Он кивнул мне – мол, детка, продолжай. И я продолжила. А что мне?

– Лапушка, – елейно внушал он трубке, поглаживая свободной рукой трудолюбивого хомяка. – Лапушка, да-да, я уже еду, нет, не задержусь. Да нормальный у меня голос! Нормальный, это тебе кажется. Нет, я один, ну что ты придумываешь. Да я тебе говорю – нормальный голос. Ага, целую… Давай.

Процесс плавно перетек в горизонтальную фазу. На этот раз поводок-телефон лежал рядом.

Впрочем, сие действо обороты набрать не успело, потому что через минуточку опять нарисовалась Лапушка.

– Да, зайчик, – схватился он за телефон. – Нет, это тебе показалось. Ты же знаешь, я люблю только тебя. Нет, я не задержусь. Я уже еду. Нормальный голос…

Я задумчиво отдыхала под ним, ощущая легкое шевеление внутри себя.

Он падал, мы его теряли.

– Блин, вот нашла время! – зашипел он, когда Лапушка закончила. – Каждый шаг контролирует, сука.

– Да, мась? – трубка ожила ровно через две минуты. – Нет, лапушка, я уже точно еду. Нет, тебе показалось, все хорошо. Да, буду вовремя. Что-то купить? Ага, ну давай, я с магазина наберу.

– Слушай, – сказал он мне сразу после магазинной эпопеи, – давай как-то очень быстро будем, а?

Ну, быстро я вообще не против.

– Милый, – внесла я дельное предложение после четвертого звонка, когда даже мне стало ясно, что быстро мы не будем, ибо Лапушка не даст, – почему бы тебе не выключить телефон?

– Ты что? – шуганулся он от одной только мысли. – Ты что! Она мне потом харакири сделает, не раздумывая. Ревнивая – капец! Задолбала уже.

– Так чего не разведешься? – аккуратненько спросила я.

Его порвало в клочья:

– И что? Квартира ее, машина ее, а я что – с голой жопой останусь?

Похоже, с Лапушкой они друг друга стоят.

За те ровно полторы минуты, что она не висела в эфире, нечеловеческим усилием воли он успел-таки закончить. Впрочем, и это он делал как-то быстро и пугливо – очевидно, даже под моей кроватью ему мерещилась жена, сидящая в засаде.

И началась у нас вторая часть марлезонского балета.

Он метался по моей квартире, хватал манатки, обувался на ходу и смутно напоминал персонажа мультика, который перемещался, оставляя в воздухе следы.

Ибо Лапушка истерила в телефоне так, что слышно было даже мне.

Вымелся он стремительно, на ходу успокаивая свою скандалистку, прикрывая рукой трубку и делая мне страшные глаза – чтобы я была как мышь.

Они, похоже, очень весело живут.

Я пожалела, что не запаслась попкорном.

Кстати, паранойя – штука заразная. Ибо еще полчаса после его ухода мне было слегка напряжно.

Иди знай – вдруг за дверью затаилась Лапушка?

Ну вот бывает же так, что ожидаемое с действительным не совпадает.

Бывает? Бывает!

Ну, например, смотришь, как у него в штанах возле коленки что-то выпирает, и думаешь – ого! Даже не простое там какое-то «ого», а такое, с придыханием, женское такое «оххххооо!»

И он раздевается, а там…

А там не ого, в общем, а совсем хи-хи.

А то, что «ого» было – так это кальсончик завернулся.

Или вот внезапно соглашаешься анально без доплаты, и вообще все очень недорого, потому что он, сволочь, торгуется нещадно, а ты сидишь четвертый день без работы вообще и думаешь – черт с тобой, зараза, надо ж распочиниться. И вот пока он едет, красишься и надеешься, что пусть там хи-хи будет.

Он приезжает, а там по закону подлости…

Ну, не как кальсончик, конечно, но все равно ого. И не ого, а ого-го! Или даже ого-го-го-го! И по времени тоже – как будто он в процессе о России думает.