Да им и женщину-то целиком не нужно, по большому счету.

Невысокий лысоватый мужичок, лет сорока пяти, улыбчивый, смущенный, рассчитался, осмотрелся и прошел. «Гурман», – почему-то вдруг интуитивно определила я.

– Кофе? – спросила приветливо.

– Ага, – отозвался он, неловко садясь в мое кресло, – неплохо у тебя.

Через пять минут мы мило болтали, и понемногу его скованность ушла.

– Ой, – как-то суетливо вдруг начал он спустя еще пять минут, – я сказать хочу… это… я люблю, когда, ну чтоб орально… вот. У тебя ж есть презервативы для этого дела? С женой-то я так мог, а тут… сама понимаешь…

– Милый, орально так орально, конечно же, – не поняла я сразу, – и презервативы какие хочешь. И даже фруктовые! Ну, это они больше для меня фруктовые, тебе-то неважно.

– Нет, ты не поняла… не для тебя, – жутко смутился он и вдруг решился, – ну, чтоб не ты мне, а я – тебе. Я хочу тебе доставить удовольствие. Презерватив нужен, ну такой, особый, для этого дела.

– В каком смысле? – вытаращилась я.

– Ну, я люблю языком, только… ну, ты ж сама понимаешь, я так просто не могу, я тебя не знаю, ну и… мне нужен этот, презик такой, специальный… для этого всего. Ну, чтоб я тебе мог удовольствие доставить, – он терялся и мямлил.

– Ах, специааальный! И на что ты его наденешь? – я решила зайти издалека.

– Ну как на что, на язык… – неуверенно заключил он.

– На эрегированный? – уточнила я с невинными глазами.

– Как же так? – разочарованно спрашивал он пять минут спустя, когда я почти уже донесла до него всю абсурдность столь странного девайса. – Я слышал, что есть такие, я думал, у девочек такое точно должно быть. Я просто первый раз так иду, я ж не знал…

– Милый, – терпеливо уточнила я, – ты их сам-то видел, ну хоть когда-нибудь? В руках, может, держал?

– Ну нет, – неохотно согласился он и растерянно продолжил, – а как же я тогда буду? Я же так не могу, чтоб, ну… чтоб совсем без этого… я ж хочу…

– Ну извини, – прервала я его, – чего нет – того нет. Могу дать обычный, если хочешь. Только, боюсь, неудобно ж будет, зубами зажимать… А нет – так придется заняться чем-то другим.

И улыбнулась максимально обольстительно.

Он, видимо, представил себе этот процесс и сразу как-то сник.

Через десять минут, после душа, он сел на кровать. Я ждала его полулежа, облокотившись на руку, согнув одну ножку в колене и демонстрируя новое прозрачное белье за две пятьсот по скидке.

– Ну, дай я хотя бы посмотрю на тебя… – он аккуратно стянул мои трусики, подтянул подушку, запихнул ее мне под пятую точку, развел ноги, устроился и всмотрелся в глубины.

– Ммм… – протянул он с сильным сожалением, как на конфетку, которую нельзя, но ооочень хочется, – ммм…

– А ты здоровенькая? – вдруг почему-то спросил он. В нем явно боролись желания.

– Ничего не болит, – съязвила я.

– Я не об этом, – он посерьезнел, – ты там как? Все нормально?

– Нормально, – закивала я.

– А справка есть? – уточнил он.

– Милый, – я отбивалась с легким сарказмом, – извини, милый, я к врачу для себя хожу, справки как-то не беру…

– Ну как же так, – горестно протянул он, – о таких вещах надо думать. Вот я бы сейчас убедился, что все в порядке, и сделал бы тебе хорошо…

– Послушай, дорогой, – мне начало надоедать, – а давай лучше я тебе хорошо сделаю, ладно? И справок не нужно, и презики такие есть.

И начала я выползать из-под него.

– Подожди, – остановил он меня, хватаясь за мою ногу, как за последний шанс лизнуть, – а может, мы что-то придумаем? Ну, ты ж опытная, должна знать какие-то способы, чтоб безопасно…

Полизать ему хотелось, видимо, нечеловечески. Но осознание того, что я все же не только его, а кругом стреляют, из последних сил удерживало его от столь опрометчивого шага.

– Ну, раз надо безопасно, – как-то истерически вдруг выпалила я, ибо он меня достал, – может, пищевую пленку дать?

Я пошутила. Клянусь, я пошутила.

Оказалось, шутила в этом доме я одна.

– А есть? – вдруг загорелся он идеей.

– Есть, – серьезно подтвердила я, пытаясь сохранить лицо.

– Дашь? – он посмотрел с надеждой.

– Ща, – совершенно ровно ответила я, – пусти, а?

И, видя, что он не очень понимает, зачем, уточнила:

– На кухню схожу.

На кухне меня расплющило в хлам, и, в поисках пленки, гремя дверцами шкафов, я надеялась, что он не услышит мои тщательно сдерживаемые повизгивания.

Очевидно, меня не было чуть дольше, чем следовало, потому что он вдруг окликнул меня:

– Не нашла?

– Сейчас, милый! – я собрала волю в охапку. – Есть целлофановый пакетик, подойдет?

Фольгу я предлагать поопасалась.

И дело было вовсе не в нем. Просто мне вдруг стало понятно, что если я предложу это вслух, то истерику, которая со мной приключится, вряд ли можно будет заглушить звуком шкафчиковых дверок.

Но когда из комнаты долетел вопрос-сомнение:

– …пакетик толстый?

…у меня потекли слезы.

В комнату я вернулась спустя минуты две с сильно покрасневшим лицом.

В руках у меня был рулончик стрейч-пленки.

Его лицо почти что озарилось счастьем.

– Ну, ложись, как была, – он потянул рулончик у меня из рук и, пока я принимала позу, устроился где-то в ногах.

– Подушку под попу подложи, – деловито приказал он, пытаясь найти пальцем залипший край пленки.

Я легла и раскинула ноги, пытаясь подсмотреть.

Пленка от рулончика отматываться категорически не хотела. Она прилипала и путалась. Лизун-изобретатель вспотел и сосредоточился.

– Давай помогу, – я напряглась и потянулась к нему. Если бы я полежала без действий еще полминуты, просто наблюдая за всем этим, подозреваю, меня можно было бы транспортировать в Кащенко прямо с постели.

Я забрала рулончик, старательно ногтем поддела край и аккуратно, на приколе, отмотала лоскут сантиметров тридцать.

Он наблюдал за целлофанкой, прямо скажем, с вожделением.

– Рррр, – он вдруг потянулся к рулончику в моих руках, выдернул его и с характерным звуком рванул пленку зубами, взглядом змия-обольстителя глядя на меня. Очевидно, это «рррр» должно было символизировать порывы охватившей его страсти.

– Оооо! – восхищенно выдохнула я, стараясь не смотреть на прозрачный лоскут, налипший на его зубах и свисающий с губы. – Ооооо!

Это было выше моих сил, и я откинулась назад, старательно маскируя истерику под стоны внезапно нахлынувшей страсти.

Я не буду рассказывать, как он мне ладил эту штучку дрожащими от нетерпения руками. Уверяю, мне было морально непросто. Никогда еще я не была такой актрисой.

Он залепил меня всю ею – от низа живота и почти что до копчика. Он старательно растягивал ее на внутренние части бедер и приглаживал руками ко всем тем выпуклостям, что находились между ними.

Я чувствовала себя бутербродом, собираемым заботливой рукой хозяюшки.

При мысли «зато не обветрюсь», невесть откуда проскочившей в моей голове, меня разбило на кусочки.

…И дальше мне было кино. Он, подрагивая от нетерпения, нежно облизал целлофанку, раз, два, еще, еще, как-то странно замычал и вошел в раж. О, как же он ее любил!

О, как же я старательно стонала!

Он придерживал пленку руками у бедер, он подтягивал сбившийся край мне снова к животу и лизал, лизал, лизал меня, как чупа-чупс в обертке.

Минут через семь меня попустило, и я на полном серьезе изобразила ему пик конвульсивной страсти. Он восхищенно осмотрел мое тело, и я поняла: он доволен собой.

Пора мне было приниматься за работу.

Я высвободилась из обхвата, сбросила подушку на пол, деловито сняла с себя налипший мокрый лоскуток, положила мужичка на спину и сделала то, что мне делать давно не впервой.

Он уходил спокойный и довольный. Смотрел на меня нежно, в коридоре гладил по груди, уже почти в дверях обернулся и гордо-снисходительно сказал:

– Вот видишь, если захотеть…

Через пять минут я набрала подружкин номер. По-моему, я сделала ей вечер.