Начиная с того дня их Гарднер — снова одинокий — стал образцом хороших манер, и дом превратился в святилище благостного созидания.

Все было идеально.

И лишь через двадцать лет, когда Гарднер Бьюсон поступил в колледж и повздорил там с каким-то дерганым второкурсником, лишившись в ходе потасовки тринадцати прокладок и генератора, наружу выплыла неприглядная правда.

Вечером накануне испытания Лэс помогал отцу готовиться в столовой. Джим и Томми спали наверху, а Терри что-то шила в гостиной. Лицо ее было лишено всякого выражения, игла, пронзая ткань и протягивая нить, двигалась в стремительном ритме.

Том Паркер сидел очень прямо, худые, изборожденные венами руки, сцепленные вместе, лежали на столе, светло-голубые глаза пристально вглядывались в губы сына, словно это помогало ему понимать лучше.

Ему было восемьдесят, и предстоял уже четвертый тест.

— Хорошо, — сказал Лэс, читая вариант теста, который дал им доктор Траск. — «Повторите приведенные ниже последовательности чисел».

— Последовательности чисел, — пробормотал Том, стараясь осмысливать слова по мере их произнесения. Однако ему это удавалось все реже: слова будто застревали на поверхности разума, как насекомые, угодившие в клей плотоядного растения. Он мысленно повторил слова еще раз: последовательность… последовательность чисел, ага, получилось. Он смотрел на сына и ждал.

— Ну? — произнес Том нетерпеливо после секундного молчания.

— Пап, я же уже дал тебе первую, — сказал ему Лэс.

— О… — Отец подыскивал подходящие слова. — Будь так добр… окажи мне милость…

Лэс устало вздохнул.

— Одиннадцать, семь, пять, восемь.

Старческие губы зашевелились, древние шестеренки в голове со скрипом завращались.

— Одиннадцать… с-семь… — Светлые глаза медленно моргнули. — Пять, восемь, — завершил Том на одном дыхании, а затем с гордостью расправил плечи.

Ага, хорошо, думал он, очень хорошо. Завтра его не одурачат, он победит этот их убийственный закон. Рот сжался, а руки крепко вцепились в белую скатерть.

— Что? — переспросил он, стараясь сосредоточить взгляд на лице Лэса, — Погромче, — сказал он раздраженно. — Говори громче.

— Я дал тебе новую последовательность, — произнес Лэс спокойно. — Слушай, читаю еще раз.

Том немного подался вперед, напрягая слух.

— Девять, два, шестнадцать, семь, три.

Том с усилием откашлялся.

— Говори потише, — сказал он сыну. Этого ряда он осознать не успел. Неужели они считают, что человек в состоянии запомнить такую нелепо длинную цепочку цифр? — Что? Что?! — переспросил он сердито, когда Лэс снова прочитал последовательность.

— Пап, экзаменатор будет зачитывать вопросы гораздо быстрее, чем я сейчас. Ты…

— Это я прекрасно знаю, — холодно перебил его Том. — Прекрасно знаю. Позволь мне напомнить тебе, однако… что это… это еще не тест. Это упражнение. Глупо нестись галопом. Просто глупо. Я должен изучить… изучить этот тест, — завершил он, рассердившись на сына, рассердившись на то, как нужные слова ускользают от него.

Лэс пожал плечами и снова посмотрел в бумаги.

— Девять, два, шестнадцать, семь, три, — прочитал он медленно.

— Девять, два, шесть, семь…

— Шестнадцать, семь, пап.

— Я так и сказал.

— Ты сказал «шесть», папа.

— По-твоему, я не знаю, что говорю?!

Лэс на секунду закрыл глаза.

— Хорошо, папа.

— Ну так ты будешь читать еще раз или нет?

Лэс еще раз прочитал последовательность чисел и, слушая, как отец спотыкается на каждом, бросил взгляд в гостиную, на Терри.

Она сидела с бесстрастным лицом и шила. Радио она выключила, а значит, наверняка слышала, как старик путается в цифрах.

«Да, да, — сказал Лэс про себя, как будто бы спорил с ней. — Все верно, я знаю, что он стар и бесполезен. И ты хочешь, чтобы я сказал ему об этом прямо в глаза, всадив нож в спину? Ты знаешь, и я знаю, что теста он не пройдет. Позволь мне хотя бы подыграть ему. Завтра все равно вынесут приговор, Не заставляй меня выносить его сегодня, разбив старику сердце».

— Так вроде правильно, — услышал Лэс полный достоинства голос отца и посмотрел на его худое морщинистое лицо.

— Да, так верно, — поспешно произнес он.

Он ощутил себя настоящим предателем, когда слабая улыбка задрожала в углах старческого рта. «Я же обманываю его», — подумал он.

— Давай перейдем к чему-нибудь другому, — услышал он голос отца и быстро уставился в бумаги.

«Что будет ему полегче?» — размышлял он, презирая себя за такую мысль.

— Ну же, Лэсли, давай. У нас нет времени, чтобы тратить его впустую.

Том наблюдал, как сын водит пальцем по страницам, и руки его сжимались в кулаки. Через несколько часов его жизнь повиснет на волоске, а сын спокойно переворачивает листы теста, как будто ничего не происходит.

— Ну давай, давай же, — произнес он сварливо.

Лэс взад карандаш с привязанной к его незаточенному концу веревочкой и нарисовал на чистом листе кружок в сантиметр диаметром. Потом протянул карандаш отцу.

— Продержи карандаш за веревку над кругом три минуты, — сказал он, внезапно пожалев, что выбрал не то задание. Он же видит, как трясутся руки отца за обедом, как он сражается с пуговицами и молниями на одежде.

Нервно сглотнув, Лэс взялся за секундомер, запустил его и кивнул отцу.

Том прерывисто вздохнул и склонился над бумагой, стараясь держать подрагивающий карандаш над кружком. Лэс видел, что он опирается на локоть, чего ему не позволят делать во время испытания, однако ничего не сказал.

Он сидел, глядя на отца. Вся краска сбежала с лица старика, и Лэс отчетливо видел на щеках крошечные алые нити лопнувших капилляров. Он смотрел на иссохшую кожу, морщинистую, темную, испещренную коричневыми пятнышками. Восемьдесят лет, думал он, как же чувствует себя человек, когда ему восемьдесят лет?

Он снова посмотрел на Терри. На мгновение она подняла глаза, и их взгляды встретились, никто из них не улыбнулся, никто не сделал никакого жеста. И Терри снова принялась за шитье.

— Мне кажется, уже прошло три минуты, — произнес Том напряженным голосом.

Лэс посмотрел на секундомер.

— Полторы минуты, папа, — сказал он, думая, не солгать ли снова.

— Ну так смотри за часами как следует, — возмутился отец, карандаш болтался маятником далеко от границ круга. — Это же должен быть тест, а не… не вечеринка.

Лэс смотрел на раскачивающийся кончик карандаша, ощущая полную бесполезность затеи, понимая, что все это лишь притворство и ничего нельзя сделать, чтобы спасти отцу жизнь.

По крайней мере, думал он, испытания проводят те, кто не голосовал за принятие этого закона. А значит, ему лично не придется ставить черный штамп «Не соответствует» на бумаги отца, вынося тому смертный приговор.

Карандаш снова вышел за пределы круга и вернулся на место, когда Том чуть подвинул предплечье другой рукой; это движение автоматически означало, что задание провалено.

— У тебя часы отстают! — произнес Том с неожиданной яростью.

Лэс задержал дыхание и поглядел на часы. Две с половиной минуты.

— Три минуты, — сказал он, надавливая на кнопку.

Том в остервенении отбросил карандаш.

— Тьфу. Все равно дурацкое задание. — Голос его сделался мрачен. — И ничего не доказывает. Ничегошеньки.

— Хочешь выполнить задания с деньгами, папа?

— А они следующие по списку? — спросил Том подозрительно и для виду сощурился на бумаги.

— Да, — солгал Лэс, зная о плохом зрении отца, хоть тот и отказывается признавать, что ему нужны очки. — Нет, погоди-ка, перед ними есть еще одно, — прибавил он, решив, что оно будет несложным для отца. — Здесь просят сказать, который час.

— Какой дурацкий вопрос, — проворчал Том, — Что они себе…

Он с раздражением протянул руку, взял часы и бросил беглый взгляд на циферблат.