– Слушай, там машина подъехала, это Алена, наверное, легка на помине, она как раз обещала сегодня заскочить…
Действительно, через минуту на крыльцо взбежала Алена, выпорхнув из своей «Ауди». Как всегда, она выглядела прелестно: светло-коричневая облегающая кожаная юбка, белая рубашка навыпуск, коричневые с желтым туфли на шпильках и огромная кожаная сумка-авоська песочного цвета.
– Черешни привезла нашему пациенту и еще захватила сухого мартини, отметить Катькин приезд, точнее заезд, чтобы не сказать залет, но это несколько об ином. Как ты сегодня, Полин?
– Неплохо. Вчера было скверно, тошнило, а сегодня вы тут, все прекрасно. Сейчас блинов вам напеку.
– С ума сошла! – воскликнула Алена. – Сиди в своем шезлонге и не прыгай, не вздумай у плиты колотиться. Никогда не скажешь, что только апрель, такая жара! Какие блины, мы все на диетах. Кать, как твой Клаус?
– Все как всегда, любит и затрахал уже до полусмерти. Ален, я вообще не высыпаюсь.
– А у меня в данный момент – голяк на базе.
– А тебе нужно, чтобы не голяк? – подала из шезлонга голос Полина. – Мы с Катькой как раз про это и говорили. Это тебе нужно социально – для престижа – или физиологически?
– Ха! Ну вы и вопросы тут обсуждаете, я смотрю. Больше не о чем поговорить, что ли?
– Так это самое важное. Обсуждаем, пропадает ли женское естество при климаксе, или надо просто понять, во что оно перерождается. А если пропадает, то что заполняет образовавшуюся пусто́ту?
– Предлагаю выпить. Солнце палит, а вы философствуете. Лед есть?
– Алена, тебе нужен секс?
– Чего пристала? Лед есть, спрашиваю? Да, нужен, но уже не сам по себе, а в придачу к чему-то еще… К чему-то такому «о-о-очень еще»… Хочешь сказать, что признать, что секс тебе не нужен значит расписаться в поражении?
– В полпинка догнала, – с восхищением сказала Катька.
– Раз о сексе речь, значит, дело идет на поправку. Да, секса уже не так хочется, как в молодости. Об этом молчок. Не расписываться же в бессилии удержать мужика. Никаких индульгенций сергеям-костям-вадимам, лысым козлам с отвисшими животами и отекшими затылками. Менять нас на антилоп с розовыми пятками? Не до-ждут-ся. Дудки! Что, Кать, Юнга небось вспомнила? Кол-лек-тив-ное бес-соз-на-тель-ль-ное. С мягким знаком. Ах, какая тема! А ты помнишь, душа моя, что твой Юнг именно потому разосрался с дружком своим, Фрейдом, что тот считал либидо сексуальной энергией, а Юнг – энергией вообще, то есть психической? Ее главным проявлением, когда она поднимается из бессознательного, Юнг считал фантазию, миф, символический образ. – Алена сделала большой глоток мартини и с какой-то неожиданной злостью надорвала пачку сигарет. – На одних фантазиях и держимся.
– Фантазия – это творчество, а творчество – это бунт, – не заметив Алениного тона и раздражения, связанного с чем-то в той жизни, откуда она прикатила на своей «Ауди», произнесла Полина. – Сколько лет я мечтаю о бунте! Против средневековых представлений о том, что женщина – это лишь ее внешняя оболочка. Против идиотизмов «аллочек» и баб из «Чиприани», кромсающих себе лица, бедра и даже подмышки, а то, дескать, складочки там не девичьи. А теперь и против табу, наложенного обществом на темы климакса, старости, онкологии и секса. Ясно же, что одно вытекает из другого.
– Слушайте! – воскликнула Катька. – Все начинает складываться. Все крайности – с одной стороны, безумие «аллочек», с другой – чудовищные фантомы Полины – от неумения осмыслить метаморфозы собственного организма и как следствие искажения в голове картины мира. От подавления энергии мысли новыми обстоятельствами. Клаус заставил меня наконец прочесть Юнга по-настоящему. Даже цитату припоминаю: «Все великое было сначала фантазией… Фантазия есть непосредственное выражение психической энергии»[2]. У Полины фантазия создать тайное общество женщин! Нормально!
– Как вы не можете взять в толк, что объединение женщин – тайное или не тайное – это единственное, что может всех спасти?! Допустим, у меня клиническая депрессия от того, что я зациклилась на раздумьях. Но так или иначе, у всех женщин после климакса пожизненная депрессия. Клиническая или вялотекущая. С безумием гонки за атрибутикой молодости или с агрессией бесполого существа, озлобленного на весь свет. Женщины должны начать говорить друг с другом. Когда человек говорит о том, что пережил, ему начинаешь доверять. Это нужно не только тем женщинам, которые уже столкнулись с климаксом, приговором общества. В молодых девчонках сидит страх перед утратой своей свежести. Вот в чем идея объединения: помочь женщине управлять свой жизнью в мире, где все, что касается ее жизни, искажено или табуировано. А вы меня не поддерживаете. – Полина опять пригорюнилась. – Иду по пути фантазий одна как могу. Представляю, например, что превратилась в мужчину. Со здоровой простатой, конечно. И вижу впереди пятнадцать лет жизни, брызжущей удовольствиями, потому что мужик в шестьдесят пять – еще орел, если, конечно, у него есть деньги.
– Да сучара он, а не орел! – взорвалась-таки Алена. – Не хотела я больного травмировать, но вы меня довели. Фантазии, бунт, тайные общества, чтение Юнга в оригинале. К свинским чертям все. Сидите как две клуши и плетете умственные кружева…
– Так ты же сама только что… о фантазиях, психической энергии, Фрейде… – Полина опешила.
– Ага, и о миазмах. Сегодня я их хлебнула по самое некуда. В мужике миазмов до чертовой матери. А уж как он компенсирует угасание либидо психической энергией! Только при помощи фантазий женщина может в этих обстоятельствах выжить.
– Да что случилось-то? – всплеснула руками Полина. – Кто тебя сегодня так отымел?
– Угадала. Отымел. Утром, вызывает, бл…дь, меня наш главный. У нас, говорит, разборки. С кем, спрашиваю, разборки? Даже страшно сказать! С административно-технической инспекцией префектуры. Ха! У нашего-то холдинга! «Алена Дмитриевна, помогите. Главе управы все занесли, что требовал, а он до сих пор акт о состоянии кабельных сетей не может в префектуре утвердить. Умоляю, съездите к нему, чтоб завизировал и при вас же отправил на подпись на самый верх». На какой, спрашиваю, самый верх, уж не в Кремль ли? Нет, говорит, зампрефекту. Допрыгались. И я должна этой херней заниматься!
– Съездила? – Полина не могла представить себе Алену разговаривающей с главой управы или с какой-то технической инспекцией о кабелях.
– Только благодаря фантазиям выжила. – Алена закурила новую сигарету. – Мой секретарь туда звонит. Там «здрасьте-пжалста, ах, Алена Дмитриевна, ах, конечно, Николай Андреевич приглашает ее на обед у себя». Думаю, что значит «у себя»? В управе? Макароны по-флотски и компот? Ха! Приезжаю. Здание хоть и обшарпанное, но исторический памятник, у этого прыща отдельный вход в мраморе. Охрана – подумать только! – провожает меня в его обеденный зал. Итальянская мебель, крахмальные скатерти. «Вам, – говорит он, – какого вина к гребешкам: эльзасского рислинга седьмого года или «Пулиньи-Монтраше»? У меня глаза на лоб вылезли. Откуда названия-то такие знает? С его рожей ему только рассольник хлебать. После обеда пересели на белый диван с бумагами, ну и все кончилось тем, чем и должно было кончиться. И особо не покобенишься, главный на задание послал. Тоже, кстати, сучара… Небось знал, на что посылает. Энергия у животного оказалась совершенно психической. Я зубы стиснула и стала фантазировать, что оказалась наложницей предводителя дикого племени, кочующего по пустыне. Встала, заехала к себе душ быстро принять, сказала, что на сегодня с меня хватит, и к вам. А вы тут в благости словесные кружева вяжете.
– Я же говорю, фильм ужасов, – рассмеялась наконец Полина. – Или пытки в подвале, как я Катьке только что говорила.
– Ага. – Алена тоже залилась смехом. – Всех мужиков, которые получают должность, дающую хоть какую-то власть, надо в законодательном порядке кастрировать. Вот ради этого я бы подписалась на создание женского общества. Только вы обе ни хрена не придумаете. Одна в размышлениях о женском естестве, а другая – в алхимии метаморфоз женского организма. А тут кувалдой работать надо. Как они с нами, так и мы с ними.
