Страсти, искушения… Без них мир стал бы бесполым, бестелесным и безжизненным, как рай. Для мужчины страсть всегда предметна, конкретна: женщина, деньги, карты, власть… Для женщины страсть – это процесс поиска… Ей от природы дано постоянно менять устройство мира, находить его тайные грани, пружины. Мужчины защищали устройство мира как данность, сотворенную богом, обнесенную забором морали и религии. Они объявили, что женщины – «в тенетах дьявола». Ведьм сжигали на костре, потому что мужчинам-инквизиторам нужно было, чтобы женщина жила в покорности и в страхе перед неизбежностью утраты власти молодости, забыла о своем праве менять мир, данном ей природой. Они веками отучали ее слушать свое естество, запрещали слушать дьявола, заставляли слышать лишь мужчину…

– Не случайно единственное, что я люблю, так это свободу и волю, – задумчиво произнесла Полина, когда к ней бодрым шагом подошла Катька с полотенцем и мокрым купальником.

– Свободу и волю? – Катька сосредоточенно вытряхивала из тапочка камешек. – Ты воплощенное добро и лень. Ты что, меня встречать вышла?

– Катька! Нам надо что-то срочно придумать. Учредить женское общество, лучше тайное, чтобы мужчины до поры до времени ни о чем не подозревали. Болезнь же общества гораздо более глубокая и запущенная, чем просто то, что мужчины могут жить как хотят, а женщины – как им предписано. У женщины пропала свобода духа, ей и самой стало привычнее и легче жить не думая, как предписано, цепляясь за мужиков. Одни женят их на себе, чтобы у них осталось в руках хоть что-то, когда власть их молодости неизбежно закончится. Другие, причем совсем не старые, как думает Шурик, а молодые девчонки содержат мужиков, думая, что приручают их этим, а на самом деле только развращают. Молодые девчонки смотрят на нас, считая, что они никогда не станут такими, а внутри сидит страх: а если, когда они неизбежно станут именно такими, у них не будет даже того, что есть у нас? Мужики, мальчишки этот страх эксплуатируют: женщина должна быть и проституткой, и мамой одновременно. А у девчонок, которые видят, как мужики борются за власть и деньги, одна задача – оседлать какого-то из них и припасть к его статусу и деньгам. Но изменить этот бред перевернутого с ног на голову общества могут только женщины и только сообща. Не нужно мужиков ни кастрировать, ни запрещать им ездить за границу, как сегодня изощрялся в остроумии Шурик.

– Полин, куда тебя понесло? Я только искупаться успела, а ты за полчаса в такие глубины забрела, – изумилась Катька.

– Нужно тайное общество. Во-первых, потому что это сила, а во-вторых, потому что женщины должны слушать друг друга. Только так можно научиться слышать себя. Нам уже за сорок. Самое время переустраивать мир, чтобы под старость не остаться у разбитого корыта, которое нам мужчины уже уготовили, если Шурика послушать. Вот это была бы задача, достойная меня. Это могло бы, наконец, стать целью моей жизни. Цели должны быть великие, как ты не поймешь? Слава, истина, переустройство мира. А так жизнь пролетит, и останется только – прямиком в унылый рай. А где бунт и творчество? Дальше додумать не могу, но точно чувствую, что дьявол – для женщины по крайней мере – вовсе не зло…

«Был такой старый и дурацкий фильм. Первые жены собираются, страдают, ревнуют, пьют, потом находят в себе силы, мстят и побеждают… В жизни никому не отомстишь и никого не победишь… А главное – такое бездонное отчаяние, что никому и не расскажешь. Слушать сочувствие лицемерное этих баб, причитания о том, какие мужики сволочи. Никто из них уже ничего не чувствует к мужу, кроме раздражения, доходящего порой до исступления. Или безразличия. У нас все было по-другому! Конечно, в это никто из баб не верил, но все равно от зависти на стенку лезли. Зато теперь все в полном порядке. Можно меня жалеть на законном основании, причем не только за глаза, но и в глаза, что вдвойне приятно. А в душе радоваться: у них самих, оказывается, не все так плохо, у кого-то хуже. Все мужики скоты, но их-то скоты при них сидят».

С такими тяжкими мыслями Кыса, в миру Анна Бельская, просыпалась каждое утро. Ее муж Константин, как говорится, «в переводе с античного – постоянный», уже второй год куролесил. Они поженились еще в институте – и прожили двадцать семь лет.

Кыса жила при муже-дипломате сначала в Африке, потом в Австралии, затем в Брюсселе. Вернувшись в Россию аккурат в срок – в середине девяностых, Костя рванул в бизнес, сделал стремительную карьеру и вот уже год руководил крупнейшей государственной нефтяной компанией. Под сорок Кыса забыла, что такое готовка и уборка, чем она занималась целыми днями и в Африке, и в Брюсселе, к сорока пяти – что такое коммерческие рейсы, потому что летали они Костиными частными самолетами. Потеряла счет и своим домам, ибо квартир в Москве было две, дачи на Рублевке тоже две, нет, уже одна, потому что вторую продали и купили дом в Крыму, а кроме того, имелся дом в Тоскане и квартира в Лондоне. Да, еще и квартира в Санкт-Петербурге, которую Костя купил, когда это стало модно. С этой квартиры, будь она неладна, все и началось.

Кто-то из Костиных дружков в Питере подсунул, буквально подложил ему эту суку Настю, которую Костя по доброте душевной взял дежурным секретарем в офис. Судя по всему, служба безопасности и кадры были в сговоре с питерскими, потому что даже для роли дежурного секретаря у девахи не было класса, школы и понятий. Хотя насчет понятий – это как сказать: доверенные Кысе источники доложили, что в силу своей тщедушности Настя в ранней юности промышляла тем, что была у братвы форточницей. Правда ли это или сказки доброхотов – кто же теперь скажет, но девка была совершенно подзаборной шалавой, в этом сходились все.

Костя стал реже брать Кысу с собой в командировки, хоть всю жизнь считалось, что без нее он не может переносить командировочные стрессы, сидеть на изматывающих речами и скукой обедах. Всю жизнь он делился с Кысой абсолютно всем, припадал за утешением, когда прикладывали в Кремле, возил на шопинги в любимый Лондон, не забывая позаботиться о свежих лобстерах на борту для жены, сидящей на диетах.

Эта чудесная жизнь теперь трещала по швам. У Кости завелся второй мобильник, он постоянно слал и получал тексты. Внезапно закурил, причем пошлые тонкие сигареты «Вог», просто как гомик какой-то. Все складывалось в ясную картину, но Кыса, как водится, обо всем узнала последней. Уже все Костины приятели, прихлебатели и подчиненные-лизоблюды всё знали, молча, как само собой разумеющееся, привечали шалаву на международных форумах, на горных курортах, всюду, куда Костя с ней таскался.

Близких подруг у Кысы не было, разве что Алена Васнецова. Обе профессорские дочки, соседки по даче в Болшеве, обе из ГУМа – гуманитарного корпуса МГУ, правда, Алена на два курса младше. Бегали в «Иллюзион», цедили коктейли с мальчиками из МГИМО в кафе-мороженом «Космос» на улице Горького. Замуж вышли почти одновременно, только Алена года через четыре развелась, влюбившись в какого-то иностранца, но выйдя замуж не за него, а за другого, года через три развелась второй раз.

Алена была амбициозна, работала сутками и делала головокружительную карьеру, с которой служение мужчине было мало совместимо, а дети вечно сидели то с Алениной мамой, то с няньками. За годы жизни Кысы за границей подруги, конечно, отдалились друг от друга. После же Кысиного возвращения ее жизнь была подчинена графику мужа, а Алена вообще давно была не хозяйка своему времени: исполнительный директор медийного холдинга, издававшая с дюжину женских глянцевых журналов, она жила в основном в самолете, встречаясь с Кысой, которую она по-прежнему любила всей душой, по большей части на тусовках, которые потом заполняли Аленины журналы страницами светской хроники.