«ОСОБО СРОЧНО
К моей 1347/11. Если французское соединение проследовало на юг, сообщите им, что нет возражений против их захода в Касабланку, однако им не разрешается следовать в Дакар, который находится в зоне немецкого влияния.
Если соединение следует в порты Бискайского залива, сообщите им, что это запрещено, поскольку эти порты находятся в руках немцев.
В обоих случаях следует использовать минимум силовых методов, чтобы добиться повиновения».
Адмирала Сомервилла эти телеграммы, особенно последние две, привели просто в отчаяние. По свидетельству офицеров, темпераментный адмирал воскликнул: «Они просто спятили!»
В 16.00 боцманские дудки на «Ринауне» отсвистали: «Отдать швартовы!» В 16.19 огромная туша линейного крейсера сдвинулась с места, и в 16.35 он прошел выходные ворота волнолома. Его сопровождали «Гриффин» и «Видетт». Потом к ним присоединился «Велокс», который спешно прервал заправку. Еще до того, как корабли покинули гавань Гибралтара, пришло сообщение пилота летающей лодки «Лондон» лейтенанта авиации Фута, который сообщил, что видит французскую эскадру, приближающуюся к Касабланке. Это не улучшило настроение Сомервилла. Позднее он написал жене:
«Началось все с общих и неопределенных фраз, что они не должны идти здесь, а если все-таки пойдут, их следует остановить силой. Хорошо, но какого дьявола от меня ожидали, что я смогу остановить всю шестерку, я просто не понимаю. В любом случае, они получили такую фору, что у меня не было надежды догнать их, прежде чем они скроются за углом. Поэтому мне пришлось мчаться и смотреть, чтобы они не пошли дальше на юг».
В 17.00 британская эскадра увеличила скорость до 20 узлов. В 17.45 она легла на курс 245° и увеличила скорость до 24 узлов, держась в 30 милях от французских вод, чтобы избежать обнаружения. В 16.10 был получен рапорт «Лондона» о Соединении Y. Сомервилл писал в официальном рапорте:
«Моя оценка ситуации в данный момент была следующей. Французское соединение может закончить заправку вечером и продолжить путь на юг. Чтобы помешать этому, потребуется высокая скорость, чтобы выйти в точку, откуда их можно перехватить. С другой стороны, французы могут остаться на несколько дней в Касабланке. В этом случае мы должны экономить топливо, чтобы иметь возможность патрулировать там. Поэтому я принял решение полным ходом следовать на юг с «Ринауном» и 3 эсминцами. Еще 3 эсминца («Хотспур», «Энкаунтер» и «Уишарт») должны присоединиться ко мне, следуя с экономической скоростью. Поэтому они смогут сопровождать «Ринаун», если операция затянется».
4 британских корабля шли на юг противолодочным зигзагом. В сумерках в 21.04 «Ринаун» получил новый сигнал из Адмиралтейства, отправленный в 20.06. В нем Сомервиллу было приказано патрулировать южнее Касабланки, чтобы помешать французской эскадре проследовать на юг. Ночь была ясная, и яркая луна обеспечивала предельную видимость. Такие условия не позволяли Сомервиллу организовать тесную блокаду Касабланки, а также создавали прямо идеальные условия для подводных лодок Виши, находящихся в этом порту.
Поэтому Сомервилл решил подальше пройти на юг, чтобы оказаться между Касабланкой и Дакаром. Он чувствовал, что именно этот порт имеет ключевое значение. На рассвете он надеялся получить новые данные от самолетов-разведчиков и уже тогда определиться, что делать. Поэтому он радировал Норту в Гибралтар, сообщив, что на рассвете обязательно нужно провести авиаразведку Касабланки. За портом следовало организовать как можно более плотное наблюдение с воздуха в течение всего дня 12 сентября. Больше он ничего не мог сделать, разве что еще увеличить скорость своих кораблей. Тем временем 3 эсминца Леймана поспешно заправились и ночью вышли из Гибралтара, чтобы встретиться с Сомервиллом. Ночью в бортжурнале «Хотспура» появилась запись:
«Вышли из Гибралтара в Касабланку.
Курс 230°, скорость 22 узла. «Хотспур», «Энкаунтер» и «Уишарт» следуют строем фронта с интервалами 5 кабельтов. В течение ночи использовали зигзаг 15. Мы могли видеть маяк Лярош. Планируем встретиться с командиром Соединения Н в 8.00».
Но было уже поздно.
Глава 12.
Странное молчание
Если кто-то поставит себя на место адмиралов Норта и Сомервилла и попытается понять, как они чувствовали себя вечером 11 сентября, то сразу их пожалеет. Они могли испытывать только растерянность и гнев, так как получили приказ остановить французскую эскадру через 5 часов после того, как она прошла прямо под их орудиями. Это приказ не имел никакого смысла с учетом их видения ситуации, поэтому они могли сделать лишь один вывод: Адмиралтейство просто проспало. Однако после войны историки поставили под сомнение эти объяснения. Но что действительно произошло в Лондоне той памятной ночью 10/11 сентября? Что привело к столь резкой, но запоздалой реакции? Чтобы попытаться найти ответы на эти вопросы, мы должны перевести стрелки часов назад и вернуться в 10 сентября. «Ринаун» бросится в свою безнадежную погоню лишь 16 часов спустя…
Телеграмма Хиллгарта прибыла в Адмиралтейство в 23.50. Напомним, что она имела гриф «срочно», как и многие другие сообщения. При обычных обстоятельствах этого хватило бы, чтобы привлечь к ней внимание дежурных офицеров, но сейчас слишком многие сообщения имели этот гриф, поэтому она не вызвала особого внимания. Позднее Хиллгарт, вспоминая об этом, говорил, что если бы он знал все сопутствующие обстоятельства, то поставил бы гриф «особо срочно» и «лично Первому Морскому Лорду». Причина, по которой он так не поступил, проста. Никто не сообщил ему о подготовке высадки в Дакаре — ни Адмиралтейство, ни британский посол в Мадриде. Даже после получения депеши от Делайе и встречи с Хором никто не счел возможным посвятить Хиллгарта в этот секрет. Поэтому морского атташе в Мадриде нельзя ни в чем упрекнуть. Позднее он заявил, что секретность в данном случае была излишней. Хор (официально) и Норт (неофициально) знали о Дакаре и операции «Менейс», поэтому Хиллгарт ничего не мог сделать, поскольку оба они занимали более высокое положение. Тем не менее, гриф его телеграммы стал первым звеном в цепи несчастий, преследовавших ее.
Про игнорирование пометки «срочно» мы уже говорили. Но нам приходится в очередной раз повторить, что в этот период войны такой гриф вешали практически на любое сообщение, даже самое маловажное. Поэтому, чтобы на сигнал обратили внимание, требовалось поставить более высокую срочность. Авторы всех этих сообщений, разумеется, желали, чтобы их сообщения были прочитаны и решения по ним были приняты как можно скорее. Вполне естественно для человека думать, что его информация является наиболее важной, именно на нее следует обратить особое внимание. Но, проставляя неоправданно высокую срочность, такие люди допускали грубую ошибку, потому что лишали гриф самой его сути. Требовалась жесткая рука, чтобы покончить с подобной порочной практикой. Позднее система была усовершенствована, что частично устранило риск, хотя проблема, как и любая другая, связанная с человеческим фактором, не могла быть решена окончательно. Поэтому задержки с передачей действительно важных сигналов, вроде донесения из Танжера, а особенно из Мадрида, сразу дали делу плохой старт. Формальная отговорка, что первая из них не имела грифа «важно», — именно отговорка. Черчилль и военный кабинет позднее придавали ей особое значение, когда потребовалось найти козла отпущения, и гнев Их Лордств обрушился на Норта.
Однако депеша Хиллгарта задержалась не слишком сильно, то же самое можно сказать и о времени, потраченном на ее расшифровку. После дешифровки сигнал попал к дежурному офицеру в Адмиралтействе, который сразу передал ее начальнику отдела зарубежных операций капитану 1 ранга Р. Г. Бевану. Беван получил ее 11 сентября около 6.00 уже в расшифрованном виде, что говорит о минимальных задержках.
