А теперь, как сказала Бетси Вирджинии по телефону, Фред подумывает о том, чтобы купить Шарлотте нового пони, потому что она уже переросла Мистера П; а кроме того, ей самой не терпится подержать на руках маленького Макса.
– И вы, голубушка, тоже сможете отдохнуть, – сказала Вирджиния Няне, обсуждая с ней предполагаемую поездку. – По-моему, вы очень устали.
– Не знаю, смогу ли я отдыхать, – мрачно ответила Няня, – когда Макс будет там. Он ведь может там чем-нибудь заразиться. – Америка до сих пор казалась Няне опасным местом, чем-то вроде диких районов Австралии или африканского буша.[14]
– Няня, с Максом все будет в порядке. А кроме того, бабушке страшно хочется его увидеть.
– Вот это меня тоже тревожит, – заявила Няня, – он нахватается американских привычек.
– Ну, он ведь все-таки наполовину американец. И к тому же он еще слишком мал, чтобы начать жевать резинку или говорить: «Общий привет!»
– Что ж, это ваш ребенок. – Тон Няни не оставлял ни малейшего сомнения в том, что на деле все обстоит совершенно иначе. – Вам и решать.
– Да, наверное, мой. И я решила, что мы поедем.
– А его светлость поедут?
– Полагаю, да. Вы же знаете, он не любит выпускать меня из своего поля зрения.
– Ну хорошо, я подумаю, – кивнула Няня.
Вирджиния, правда, не совсем поняла, о чем именно Няня собиралась подумать.
Но его светлость в Нью-Йорк не поехал. Вечером того же дня он зашел в кабинет Вирджинии и сообщил, что вместо этого собирается на Пасху навестить свою мать.
– Она в последнее время неважно себя чувствует, и меня это тревожит.
– Очень жаль, – через силу проговорила Вирджиния. – А что с ней?
– Ничего страшного, обычный грипп. Но она ведь все-таки стареет, ты же знаешь.
– Она сравнительно молодая женщина, Александр. Ей всего шестьдесят два.
– Ей будет приятно, если я приеду. Поэтому я решил поехать.
– Александр, а тебе не кажется… н-ну, может быть, мне стоит поехать с тобой? Положить конец этому глупому разладу? Я готова протянуть ей оливковую ветвь, если она ее примет.
– Вирджиния, мы уже много раз с тобой об этом говорили. Дело вовсе не в разладе, и я думаю, что тебе лучше не ездить.
– Но, Александр, я хочу познакомиться с твоей матерью. Это же абсурд. – Она почти готова была разрыдаться. – Ну пожалуйста!
– Вирджиния, я понимаю, что ты этого хочешь, но это невозможно. У нее к тебе очень сильная антипатия, и я не думаю… да нет, я просто знаю, что мы ничего не сможем тут изменить. Я сожалею, но это так. Ничего, если ты поедешь без меня?
– Ничего. Конечно ничего. Меня просто… все это очень расстраивает. И только. И мне казалось, что она должна была бы захотеть увидеть если не девочек, то хотя бы Макса.
– Вирджиния, пожалуйста, давай оставим этот разговор, ладно?
– Ладно, Александр, хорошо. Давай оставим.
Пасху они провели превосходно. Вирджиния с детьми приехала за неделю до праздника; все держались весело и непринужденно и казались необыкновенно счастливыми, даже Мэри Роуз, которая со своими детьми приехала в четверг, с тем чтобы остаться на весь уик-энд; она сказала, что у Малыша в этот день должен быть важный деловой ужин, а в пятницу он собирался в одиночестве доделать накопившуюся работу, но что в субботу он обязательно приедет. Говоря все это, она выглядела весьма самодовольно.
Ее самодовольство заметно поубавилось, когда она увидела, как на лужайке перед домом Шарлотта с дедом отрабатывают правильный удар клюшкой в гольфе.
– Не понимаю, – обратилась она к Фреду III в то время, как он целовал ее в щеку, – почему бы тебе не купить этому ребенку машину, и пусть она себе катается. Думаю, ей бы понравилось.
– Несомненно, – Фред нарочно сделал вид, будто не понял истинного смысла ее слов, – и уверен, она бы научилась очень хорошо водить.
– А как обстоят дела с гольфом?
– Получается, и неплохо.
– Знаешь, папа, Фредди иногда немного обижается, что вы с Шарлоттой не принимаете его в свои игры и развлечения. Почему бы вам как-нибудь не прихватить его с собой, когда пойдете в кино или в «Плазу» пить чай?
Одна из подруг Мэри Роуз как-то в начале той недели видела Шарлотту с дедом, когда они сидели в «Палм-корт» и, как она выразилась, обжирались пирожными с кремом. При одной мысли об этом у Мэри Роуз потом несколько дней возникало несварение желудка.
Фред III внимательно посмотрел на нее. При том что он высоко ставил достоинства Мэри Роуз и ценил все то, что она делала для Малыша и для банка, в чисто личном плане ему трудно было заставить себя относиться к ней с симпатией, да к тому же еще с годами она подрастеряла ту красоту, что была присуща ей в юности: изящная, холодноватая девушка постепенно превращалась в сухопарую и весьма холодную женщину. Сейчас Мэри Роуз было тридцать четыре года; она была элегантна, внешне все еще обращала на себя внимание, но в ней стало проявляться, пока еще очень слабо, что-то непривлекательное, отталкивающее. В тот день на ней был твидовый брючный костюм цвета ржавчины; он подчеркивал ее длинные ноги, изящную походку, но вместе с тем и слишком узкие бедра и слишком маленькие груди. Лицо у нее было исхудавшее, в глазах застыло какое-то голодное выражение; Фред подумал вдруг о том, каковы ее личные отношения с Малышом, и впервые его симпатии и сочувствие оказались на стороне сына. Но тут он вспомнил, какой изумительный ужин устроила Мэри Роуз в день рождения Малыша, как превосходно организовала она благотворительный вечер, сколько полезных связей и контактов приобрел Малыш благодаря ей, – и Фред III улыбнулся невестке так тепло и лучезарно, как только смог.
– Прости меня, дорогая. Наверное, я немного старомоден. Мне почему-то нравится женское общество. Знаешь что, свожу-ка я на следующей неделе Фредди и Шарлотту в цирк. Как тебе такая идея?
Мэри Роуз уже открыла было рот, чтобы сказать, что Фредди предпочел бы пойти без Шарлотты, но поспешно закрыла его и улыбнулась Фреду III:
– Это было бы превосходно. Фредди, Кендрик, вылезайте и поздоровайтесь с дедушкой.
Кендрик выбрался первым; это был красивый мальчик с копной густых темно-золотистых волос и очень темными голубыми глазами. Все, кто его видел, постоянно говорили о том, что он удивительно похож на Малыша. Но сходство было только внешним: на самом деле мальчик был далеко не таким обаятельным, как Малыш, гораздо более тихим и спокойным, несколько углубленным в себя; и улыбка у него была не такая широкая и сердечная, от всей души, как у Малыша, а намного более сдержанная, просто вежливая. Вот и теперь он подошел к деду, держась за мамину руку, образцовый ребенок в бледно-голубом пальто с вельветовым воротничком, в белых носочках и в ботиночках на кнопках; Фред нагнулся, потискал его в объятиях и спросил:
– Ну, как поживаешь?
– Спасибо, ничего, – вежливо улыбнулся Кендрик.
Следом подошел Фредди, одетый в идеально сшитые длинные брюки, свободную рубашку и свитер со шнуровкой на плече; он снисходительно протягивал деду руку.
– Как поживаешь, дедушка? – проговорил он. Его улыбка тоже была не похожа на улыбку Малыша: улыбка была мамина, натянутая, смущенная; но внешне он на нее совсем не походил – волосы у него были темные, телосложение более крепкое; все это были черты, унаследованные со стороны семейства Брэдли.
Фред III добродушно потряс ему руку, а потом ласково потрепал по голове:
– Поедем кататься вместе со мной и с Шарлоттой? Мы возьмем для тебя пони у Топпингов.
Мальчик оглянулся на маму, в глазах его читалась паника.
– Э-э-э… Фредди немного простужен, – быстро вступилась Мэри Роуз. – Я думаю, ему лучше сегодня посидеть дома.
– Ну ладно. – В голосе Фреда раздражение смешалось с чувством явного облегчения. Фред понимал, что дело не в легкой простуде, а в боязни верховой езды; он недолюбливал этого мальчишку и едва сдерживал себя в тех случаях, когда Фредди, соглашаясь отправиться на верховую прогулку, старался по большей части идти пешком, ведя пони в поводу, в седле сидел напряженно, был бледен от страха и резко натягивал поводья всякий раз, когда пони чуть-чуть прибавлял шагу. Шарлотта, напротив, ни капельки не боялась и скакала легким галопом рядом с дедом на своем похожем на небольшой бочонок пони, смеясь от удовольствия, когда ветер подхватывал и развевал ее волосы.
