И очень хорошо. Бездарная, пустая, детская мечта…

Артем презирал себя за то, что подпустил ее к себе так близко. Один раз, уже на пороге выпускного, он увидел Светлану в магазине: потускневшую, резко постаревшую, сразу опустившуюся… Она скользнула. взглядом по большой и нескладной фигуре косолапого Артема, слабо и жалко улыбнулась и спросила:

— А ты помнишь, что готовился быть его заместителем?

Артем дернул плечами, хамовато изучая и рассматривая ее в упор. Сальные, светлые, жидкие прядки по узким плечам, невыразительные глаза, сгорбившаяся спинка… Ему было непонятно, почему Светка .вдруг стала такой несчастной и одинокой. Была красивая девка… Вокруг эскадрон парней летучих, далеко не ангелов… Но крылья у них по жизни, от этого деваться некуда. А на время никто из мужиков-солнечногорцев не отказался бы приземлиться рядом с синеокой красоткой. Неужели тот мрачноватый подводник закрепил ее за собой, предоставив лишь один возможный вариант — неуклюжего высокого юношу, с трудом контролирующего свои просыпающиеся желания?'. Кривоногий сделал это совершенно напрасно.

— Никогда! — нагло отчеканил Артем, стараясь не заикаться.

Изредка, если взять себя в руки, это удавалось.

Родители пробовали его вылечить, но ничего не получилось.

— Ваши летние дурацкие фантазии! Я никогда не буду никого замещать! И не мечтал работать заместителем!

Она сгорбилась еще больше.

Окончив школу, Артем поступил в Плешку, то бишь в Плехановскую академию. Он был уверен, что сам прекрасно сдаст экзамены, но отец подстраховал сына приличной суммой долларов.

Вообще Артем над выбором высшего учебного заведения не особо задумывался, ему было довольно безразлично, куда поступать. А подрастая, кем он только не хотел быть! Желания менялись в несколько минут и целиком зависели от обстоятельств.

Прокатится на автобусе — захочет быть водителем.

Сходит на елку — сразу начнет готовиться в массовики-затейники. А посетит шикарный туалет соседей-торгашей — тотчас станет представлять себя сантехником, зарабатывающим немалые бабки.

Порой жизнь рисовалась забавным, интересным спектаклем, куда его пригласили и он пришел из любопытства, но ему забыли или просто не подумали объяснить суть и значимость представления, постичь которые он теперь пытался самостоятельно.

Вникнуть в суть оказалось не так легко.

Он пытался найти ответы в книгах, которые глотал в огромном количестве. Но, умные и толстые, они четко обрисовывали лишь определенные ситуации и конфликты, которые Артем с большим трудом проецировал на свое существование. Они к его жизни никак не прикладывались, как ни крути, чужие и далекие, вроде Галапагосских островов.

Он часто возвращался домой поздно, досыта набродившись берегами Сенежа и окрестными лесами. Там не надо было задумываться о будущей жизни, строить планы на много лет вперед. Там никто не задавал вопросов и не ждал ответов. Возле деревьев проблемы бытия казались смешными и надуманными, как розы на соседней с огурцами грядке. Там просто неспешно шла жизнь, вросшая корнями в землю и не мающаяся дурью, вроде Тарасова. Будь его воля, он никогда бы не уехал из городка, но все вокруг твердили о высшем образовании, о том, что мужчина — выразительный взгляд матери в его сторону! — должен зарабатывать деньги и содержать семью — какую еще семью?! Все рвались в рядом живущую Москву, как чеховские три сестры, всегда казавшиеся Артему законченными истеричками.

— Нужно учиться! — категорически заявляла мать.

В дальнейшие объяснения она никогда не вдавалась. Правда, Артем предпочитал лишних вопросов не задавать и пока решил подчиниться. Дальше он разберется сам. Артем дичился окружающих, и мать в том числе. Родители разошлись, отец давно уехал в Москву, но иногда заезжал, привозил сразу большую сумму денег, хлопал сына по плечу и басил:

— Ну как? Идут дела?

О каких именно делах спрашивал отец, Артем понимал смутно, но на всякий случай всегда отвечал одно и то же:

— Движемся по заданному маршруту! Только вперед!

— Молодец! — смеялся довольный отец, любовно оглядывая огромного ребенка. — Это по-нашему, по-тарасовски!

Что по-нашему и что по-тарасовски, Артем не понимал. Какая-то чушь…

Они с отцом давно были далеки друг от друга, разъединены не просто одним многокилометровым расстоянием — всей жизнью, поэтому всякое протягивание рук казалось Артему смешным, жалким и неестественным. И совершенно лишним. О чем говорить с ненужным тебе человеком, которого видишь полчаса раз в три-четыре месяца, Артем абсолютно не представлял.

В институте он познакомился с Анастасией.

Это был очень странный троллейбусный маршрут.

Возможно, городская администрация ставила там какой-то неподвластный логике эксперимент, потому что на этом маршруте всегда был один и? тот же контролер.

Его давно прекрасно знали в лицо и узнавали все постоянные пассажиры, а мальчишки часто кричали ему: «Привет!», едва видели знакомую физиономию и чуть сутуловатую фигуру, смущенно и растерянно раздвигающую толпу от первых дверей.

Настя обожала этот троллейбус, этого милого, застенчивого контролера, свой район, его малышей и старушек. Она боготворила папу и маму, любила свою школу, учителей и одноклассников, а потом свой институт. Все, что было связано с ней лично, что было пришито к ней крепкими нитками, привязано с детства или юности, Настя принимала на ура, сразу же и навсегда, бесповоротно прикипая намертво, потому что считала — именно свое надо любить и лелеять.

А поэтому ее мама — самая красивая и добрая, папа — самый умный и заботливый, друзья — самые верные и отзывчивые… Родители осторожно, украдкой посмеивались над ней, в ее мысли и представления не встревая, считая это лишним, вредным и противоестественным, и разубедить Настю было некому. Пока за это не взялась сама жизнь.

Отец, крупный экономист, работал в администрации президента, мать хозяйничала, и Настя, единственная любимая дочка, росла в семейной теплице, не подозревая о ежевечерних уличных драках и опасных ночах сверкающего огнями большого города.

Она вышла из родного троллейбуса, приветливо попрощалась с контролером, даже раскланялась, пожелав ему поймать как можно больше «зайцев», и двинулась в сторону своей дорогой, в полном смысле этого слова, Плешки. На лоб упала тихая капля и, скользнув по щеке, остановилась. Настя смахнула ее и улыбнулась. Артем подумал, что эта улыбка предназначалась ему, удивился — какая-то совершенно незнакомая блондинистая девка! — и внимательно оглядел Настю.

Сокурсник больно ткнул его в бок локтем:

— Не пропусти! Девица драгоценная! Алмазный фонд России! Видал, какое сияние тебе подарили?

Это неспроста! Ты у нас крупняк! Всегда торчишь у всех на виду, как шпиль университета на Воробьевке!

— А кто она? — спросил Артем.

Приятель усмехнулся:

— Ты почему-то никогда ничего не знаешь о стоимости девчат! А ведь перед тобой далеко не бесприданница! Это дочка…

Он с трудом дотянулся до уха Артема и прошептал такую фамилию, что Тарасова качнуло. О мама миа…

Так вот кто она такая… Но разве она действительно улыбалась Артему? Почему?

Настя училась на другом факультете, но Артем разыскал ее без труда.

— Можно вас на минуточку? — пробасил он.

Настя с видимым удовольствием снова окинула взглядом его мощную фигуру и отошла вместе с ним к окну Апрельское солнце, искажаясь в грязных стеклах, стегнуло ее по глазам и заморгало, ломаясь, подмигивая и дразня. Настя сощурилась и засмеялась от счастья.

— Почему вы все время смеетесь? — спросил Артем, не справился с волнением и сильно споткнулся на первом слоге.

— А разве нельзя? — удивилась Настя и тотчас пожалела заикающегося юношу.

Жалость сыграла решающую роль. Именно сочувствие и сострадание — самые серьезные аргументы женской привязанности.

— Я ведь никому не мешаю и не делаю плохо…