До Лондона дошел и все-таки вручил петицию только один из них — мужественный Абель Кудвелл; остальные либо разошлись по домам, либо оказались за решеткой - кто за “бродяжничество”, а кто вообще без какого-либо обвинения (впрочем, последних через некоторое время выпустили на свободу, поскольку магистраты так и не смогли решить, за какие, собственно, преступления их следует подвергать наказанию).
Шпионы и доносчики всех мастей в реформистском движении “раскрывали бесчисленные заговоры”, выдавали их руководителей и писали панические отчеты о беспрецедентном духе подстрекательства и бунтовщичества, якобы охватившем весь север Англии. И хотя все это по большей части являлось гипертрофированным преувеличением, вызванным не более чем желанием “честно отработать” плату за предательство, правительство не на шутку встревожилось. Оно еще больше ограничило и без того куцые права личности, благо отмена Хабеас Корпус давала ему возможность держать любого подозреваемого человека за решеткой без какого-либо следствия или суда. Платные агенты получили инструкции провоцировать небольшие местные волнения, которые можно было без труда подавить, а их организаторов на “законных” основаниях казнить либо надолго упрятать в тюрьму. Одним из таких штатных мерзавцев был некий Оливер (впоследствии он был разоблачен, бежал за границу и до конца своих дней так и не посмел вернуться на родину), действовавший в графстве Дербишир и выдававший себя то за члена гэмпденского клуба, то за активиста сходных “мятежных” обществ. Втершись в доверие к местным радикалам, он сумел убедить сторонников реформ в ряде Пеннинских селений и городов (чему в немалой степени способствовала их удаленность от промышленных центров и отсутствие надежных средств связи) в том, что в ближайшее время планируется массовое вооруженное восстание.
И провокация эта полностью удалась: вечером 9 июня 1817 г . 400 вооруженных чем попало человек отправились из небольшого городка Пентрих по направлению к Ноттингему, где, введенные в заблуждение Оливером, они рассчитывали влиться в освободительную армию и двинуться на столицу, чтобы сбросить ненавистное правительство и создать новое, народное государство, основанное на всеобщем избирательном праве и социальной справедливости. Поскольку сам Оливер, как того и следовало ожидать, под каким-то благовидным предлогом от участия в походе уклонился, его возглавил чулочник из городка Суттон-ин-Эшфилд (графство Ноттингемшир) Джозеф Брандрет. Он же и сочинил ритмический рефрен, который участники похода скандировали по пути:
Не бойся, что грядут бои,
И силы испытай свои.
Солдат кровавых не страшись.
За кров свой и за хлеб борись!
Настало время — видишь сам —
Дать бой и власти, и войскам!
Итак, ничего не подозревавшие пентрихцы бодро шагали навстречу своей судьбе, время от времени дружно скандируя полюбившийся им рефрен и реквизируя оружие во всех встречавшихся на пути фермах и усадьбах. Однако почему же к ним не присоединяются другие отряды? Странно. Только у Худдерсфилда их ждала небольшая группа вооруженных крестьян, также ставших жертвами провокации Оливера, но и те при виде малочисленных и кое-как вооруженных пентрихцев, быстро смекнув, что дело тут нечисто, мудро решили отказаться от этой затеи и разошлись по домам. Отряд же Брандрета упрямо пошел дальше, все еще надеясь вот-вот услышать радостные вести о падении Ноттингема и встретить тысячи своих товарищей по оружию. Увы, вместо этого они встретили 15-й драгунский полк, в полном составе поджидавший их на дороге, и… восстание закончилось, так и не начавшись. Увидев — наконец-то! — что их попросту предали и заманили в ловушку, пентрихцы побросали оружие и разбежались; единственное, что пришлось делать драгунам, — это догонять их и поодиночке брать в плен.
При всей своей незначительности “пентрихское восстание” дорого обошлось жертвам провокации Оливера: трое из них — Брандрет, шахтер Лудлэм и старый вояка, каменщик Тернер — были признаны виновными в государственной измене и приговорены к повешению не до полного удушения, потрошению и четвертованию; 11 — к пожизненному изгнанию, трое - к изгнанию на 14 лет, шестеро — к длительным срокам тюремного заключения. Правда, впоследствии приговоренных к смерти в известном смысле “пощадили”, несколько видоизменив и сократив традиционную процедуру казни за измену, которую даже правительство сочло “слишком варварским зрелищем”. 7 ноября 1817 г . в Дерби при скоплении множества людей троих осужденных сначала повесили в тяжелых цепях, а через час сняли их тела с виселицы и публично обезглавили.
Казалось, реакция могла торжествовать — с реформизмом в Англии покончено на долгие годы. И все-таки реально дело обстояло не совсем так, ибо опыт, каким бы горьким
он ни был, и знания, полученные многочисленными представителями простого люда в “Лондонском корреспондентском обществе”, гэмпденских клубах и других рабочих организациях, не пропали напрасно. Им еще предстояло сыграть важную роль в следующем массовом политическом движении трудового народа — чартизме*.
* Чартизм — массовое движение за осуществление требований, выдвинутых в опубликованной в 1848 г . “Народной хартии”; по-английски слово “хартия” (charter) произносится “чартер”. Подробнее о “Народной хартии” рассказывается в главе ХVIII
Глава XI
АНГЛИЙСКИЕ ЯКОБИНЦЫ: ГЭМПДЕНСКИЕ КЛУБЫ
Вдохновленные идеалами Французской революции, столь сжато и всеобъемлюще выраженными в девизе “Свобода, равенство, братство!”, английские радикалы вместе с тем отнюдь не стремились в буквальном смысле слова импортировать их в политическую жизнь собственной страны. Правда, некоторые из них ратовали за вооруженное восстание и насильственное свержение деспотии, однако все эти попытки, как правило, оставались на уровне идеологических призывов, к тому же не находивших поддержки в широких народных массах. Большинство же искало ответа в долгой истории борьбы за свободу собственного народа, находя своих героев среди таких людей, как сэр Джон Элиот, Джон Гэмпден и другие выдающиеся борцы за права народа Англии в годы гражданской войны. Их целью была не революция, а восстановление исторических прав английского народа, утраченных, как они искренне полагали, после нормандского завоевания страны. В доказательство этого они приводили, в частности. Великую хартию вольностей, Хабеас Корпус и “Билль о правах”. Правящим классам не составляло особого труда опровергать подобные утверждения, называя их мифами и настаивая на том, что всеобщее избирательное право никогда не являлось частью национальной традиции.
Даже поверхностного взгляда на структуру парламента и избирательную систему Англии того периода оказывается вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что радикалы не так уж ошибались, выдвигая требования о реформе в качестве своей первоначальной цели.
Институт государственного законодательства состоял (как и в наши дни) из короны, палаты лордов и палаты общин: первые два являлись наследными, последний — выборным. Эта система была настолько громоздкой и устарелой в своей вековой неизменности, что ее при всем желании нельзя было считать хоть сколько-нибудь представительной. Ограничение права голоса имущественным цензом сводило состав избирателей к незначительной и совершенно непредставительной части населения.
Порожденные промышленной революцией гигантские индустриальные центры типа Лидса и Манчестера не имели своих депутатов в парламенте вообще, в то время как древние, нередко полуразрушенные и практически заброшенные городки имели по одному, а то и более представителей. И таких примеров было немало: состоявшее из шести домов и одного выборщика селение Срэттон считалось избирательным округом; в Нью-Ромни имелось восемь выборщиков и один член парламента; от Олд-Сарума (графство Уилтшир) — заброшенной и необитаемой территории старинной крепости и монастыря — в палате общин было столько же депутатов, сколько от 10 выборщиков Вестминстера; в одном только королевском герцогстве Корнуолле насчитывалось 44 члена парламента (многие из них свои мандаты просто купили), а самое маленькое, сельскохозяйственное графство Рутлэнд избирало больше депутатов, чем Йоркшир — крупнейшее и одно из наиболее индустриализованных графств страны; 405 из 558 членов палаты общин имели депутатские мандаты от 203 городков, причем большинство из них насчитывали менее 500 выборщиков. По данным Джона Уилкеса, 254 депутата парламента, т.е. количество, необходимое для получения большинства голосов в палате общин, избирались всего лишь 5723 жителями — и это в стране с почти девятимиллионным населением! Неотъемлемой чертой политической жизни Англии стала всепроникающая коррупция. В создавшихся условиях не вызывало сомнений, что без фундаментальной реформы парламента, да и всего института избирательного права вряд ли можно надеяться на создание жизнеспособной, прогрессивной и справедливой системы государственного законодательства.
