Я позвонил. Ответил мне старческий голос и назначил встречу через час. Я едва успел. Специалист по антиквариату жил на Калужской заставе. Старику было далеко за восемьдесят. Он кивнул мне на кожаное кресло и вышел в другую комнату. По вздыханиям и скрипу ступенек я понял, что старик поднимается по раскладной лестнице.

Он вернулся с плоским фанерным чемоданом и, не показывая всего содержимого, протянул мне револьвер.

— Велодог, — объяснил он мне. — Калибр 5,75 мм. Предназначался для защиты велосипедистов от собак. Но можно отпугнуть и человека.

— Мне не отпугнуть, а напугать, чтобы обделался. Этот напоминает игрушечный.

— Если это игрушка, то очень опасная. — Старик достал другой револьвер. — «Арминиус ХВ-3», буквенное обозначение — инициалы владельца фирмы Германа Вайруха. «Арминиус» — название фирмы. Названа в честь Арминиуса, вождя германского племени херусков. Фирменный знак — два его профиля. Большой был разбойник. У нас ни разу не назвали револьвер Пугачевым или Разиным. Современная, совершенная машина. Нет проблем с патронами.

Старик назвал сумму, в пять раз превышающую стоимость велодога. Мои пальцы впечатались в рукоять револьвера. Хорошо отбалансированный, он был, что называется, по руке.

— У меня денег ровно в половину его стоимости.

Старик задумался и достал другой револьвер: короткоствольный и грузный, что говорило о его мощи.

— «Веблей-2-бульдог», калибр 11,5 мм. Больше известен как револьвер Шерлока Холмса, во всяком случае Конан Дойл описал именно эту модель.

Этот курносый «бульдог» мне понравился сразу.

— В барабане пять патронов, шестой для пробы. С патронами этого калибра будут проблемы.

— Значит, всего пять?

— Мой клиент не бандит, он законопослушный гражданин. По моей статистике, а я ее веду шестьдесят лет, мой клиент подвергается нападению один раз в жизни. Поэтому первый выстрел — предупреждающий, второй — лучше по ногам. Этого вполне достаточно, чтобы остальные разбежались. Если этого не произошло и на вас направлено оружие, так стреляйте в третий раз. Никогда не слышал, чтобы человек ждал четвертого выстрела.

— А сегодняшние разборки, когда стреляют из автоматов?

— Это когда одни бандиты стреляют в других бандитов. Если вы состоите в одной из этих банд, то вы пришли не по адресу.

— Я напуганный одиночка.

— Тогда это ваше оружие. Идемте, опробуем.

Мы спустились во двор дома. Старик открыл железную дверь, ведущую в подвал, потом еще одну, обитую войлоком и дерматином. Он включил свет, кнопками приколол лист картона в нижней части деревянного щита. На картоне были нарисованы синие брюки и коричневые ботинки. Я достал револьвер из кармана.

— Если вы достали револьвер — стреляйте! — предупредил старик.

Я нажал на спусковой крючок. Выстрел мне показался оглушающим. Я попал выше колена.

— Неплохо, — похвалил старик. — Раньше стреляли?

— Только из пневматического.

Дома я пришил кусок брезента к подкладке с левой стороны пиджака и вложил в самодельную кобуру свой «бульдог». Я потренировался, выхватывая револьвер, и впервые реально осознал, почему саблю носили с левой стороны: чтобы первым движением правой руки выхватить саблю и вскинуть ее на естественной траектории, защищая голову, а вторым движением уже рубящим ударом сверху опустить на противника.

С револьвером оказалось даже проще. Я выхватывал револьвер, не поднимал и не опускал его, потому что ствол всегда находился на уровне груди воображаемого противника, и нажимал на спусковой крючок. После тренировок я засек время. От момента, когда мои пальцы только обхватывали рукоять револьвера, до выстрела я укладывался в полторы секунды.

Теперь к моему джентльменскому набору: сигареты, зажигалка, бумажник, паспорт, проездной билет, несколько телефонных жетонов, записная книжка, авторучка — прибавился еще и «веблей-2-бульдог».

Изменения в своем состоянии я отметил уже на следующий день. Шел не я, шел другой человек: спокойный и медлительный. Войдя в школу, я, здороваясь, улыбнулся старой учительнице английского языка. В школе еще работали несколько старых дам, которых я презирал за плохое знание языка и произношение примерных пятиклассниц. Но откуда могло появиться хорошее произношение, если они за всю свою жизнь не говорили ни с одним англичанином, — раньше это не поощрялось, а сегодня они стеснялись, боясь, что их не поймут.

Я вошел в одиннадцатый класс. Двадцать пять молодых людей встали. Это был ритуал, а не уважение ко мне. Меня не любили за требовательность и знание языка, — я год работал в Англии по обмену. А несколько парней меня ненавидели. По их лицам я видел, что они ждут вызова к доске, где они будут переминаться, потеть, выталкивая из себя английские слова с чудовищным произношением.

Я вызвал только одного. До получения аттестата осталось чуть больше двух месяцев. За это время я их не научу. Конечно, они ленивы и у них нет способностей к языкам, но есть и моя вина: за шесть лет не так уж и многому я их научил. Я выслушал, сделал два замечания и поставил четверку. Класс затих. Они не понимали, почему я вдруг стал добрым? Они не знали, что у меня под пиджаком «веблей-2-бульдог». И у меня больше нет ни страха, ни агрессии и даже раздражительности.

После занятий я позвонил Насте, медсестре, с которой я познакомился недавно, но вроде бы начавшийся роман между нами увядал, переходя больше в телефонный, потому что она жила в противоположном конце Москвы. Мы с нею один раз были в театре, я ее провожал, а потом несся, чтобы проскочить окраины Измайловского парка, не самого безопасного парка в Москве, и мне еще предстояло пройти дворы возле Белорусского вокзала, где я жил. С наступлением темноты мы старались не выходить из дома: у нас грабили регулярно и жестоко.

Я договорился с Настей встретиться на Тверской. Мы перекусили в «Макдоналдсе», я купил с рук билеты в Театр Станиславского. Настя сказала, что ее мать в ночной смене, поэтому после театра я зашел к ней, мы были взрослыми людьми: она развелась с мужем год назад, у меня перерыв в семейной жизни тянулся уже пять лет. Мы улеглись почти сразу, я никуда не торопился, сделал все по-мужски хорошо и медленно, как рекомендуют в учебниках по сексологии, и получил хорошую оценку.

Потом я медленно шел через парк, вдыхая резковатый весенний воздух, и увидел идущих мне навстречу двух крепких парней. В другое время мое сердце, наверное, понеслось бы вскачь, я бы уже прикидывал время и расстояние, чтобы добежать до проходной больницы, где всегда дежурила охрана. На этот раз я просто расстегнул куртку. Дорожка была узкой, втроем не разойтись. Я корректно сделал шаг в сторону, им оставалось или столкнуть меня в грязь, или последовать моему примеру. Они рассматривали меня, я рассматривал их. Вероятно, моя уверенность подсказала им, что со мною не надо поступать грубо, — они тоже посторонились, и мы корректно разошлись. Я по-прежнему шел не торопясь, чувствуя, что они остановились и размышляют, не догнать ли и не дать ли мне по шее, но не догнали и не дали.

Но все-таки произошло то, чего я опасался больше всего раньше. Статистика старого оружейника, что на его клиентов в среднем нападают один раз в жизни, не оправдалась уже через неделю. Я шел дворами с Нового Арбата на Садовое кольцо и в одном из дворов увидел, как пятеро парней били невысокого худого мужика. Он прикрывал голову и уже едва держался. Если упадет, его забьют ногами, — на парнях были ботинки, обшитые железными скобами.

— Долги надо отдавать! — требовал самый разъяренный.

— Ребята! — сказал я. — Если вы его забьете, он вам никогда не отдаст долг.

— Пошел вон, старый козел! — получил я в ответ.

Мне тридцать пять, им вдвое меньше, конечно, я для них уже старый козел. Но все-таки возразил:

— Не такой уж и старый.

Парни перестали бить, по-видимому осмысливая услышанное. Этих секунд мужику хватило, чтобы резко рвануть к Арбату: на переполненной улице он затеряется мгновенно. Но теперь вся ярость обратилась на меня, откуда-то в их руках появились железные прутья.