— Она любит триллеры. И прочла их огромное множество. Но меня спасает ее плохая память.

Его говор выдавал несомненно простое происхождение, но складная, размеренная речь и манера говорить произвели на мисс Хоукинс хорошее впечатление. Наверное, он из тех людей, кто серьезно занимался своим образованием и, как теперь говорят, сам себя сделал. Это почему-то задело ее самолюбие.

— О, да я сама их обожаю, — сказала она, считая, что путь к его сердцу лежит через согласие с его матерью.

— Неудивительно, женский вкус. — Он постарался несколько сгладить свое презрение смехом. Но презрение было. Презрение сквозило во всем. Она и сама в глубине души была согласна с ним. Женщины — глупые существа низшего сорта.

— Вы живете вместе с матушкой? — Этот вопрос позволял заодно узнать, женат ли он. Похвалила себя за сообразительность.

— Да. — Он явно не собирался продолжать эту тему.

— Вы, наверное, хороший сын.

И он опять засмеялся, и опять смех был прикрытием. Он взял с полки книгу в обычной для такого чтива блестящей и яркой обложке.

— Вот, то, что нужно.

Она увидела полуобнаженное тело, залитое кровью. Поежилась, скорее от возникшего чувства неловкости, чем от страха.

— Слишком кровожадно для вас?

— Нет, — без заминки выпалила она. Если это устраивает его мать, то должно подходить и ей. — Мне нравится будоражить воображение.

— Она говорит то же самое.

Мисс Хоукинс вдруг представила себя героиней странного действа: она — замужняя дама, давно живущая вместе с его престарелой матерью в доме с подтеками крови на коврах, потчует старуху мясом мертвецов в гардеробной. Весь дом пропитан стойким, едким запахом горелой плоти. И еще миллион мерзких и жутких, туманящих сознание и уводящих ее от реальности деталей.

— А, вот еще кое-что. — Он уже показывал ей следующий глянцевый ужастик.

Тело молодой девушки подвешено на крюке для мясных туш. Сразу подумала о Моррис или, вернее, о том, что постоянно бередило ее душу и называлось Моррис в ее сознании. Во всем, конечно, виновата матрона. Это она купила чернила и надписала те тряпки, превратившиеся потом в узловатую, грубую веревку, задушившую беспросветную юную жизнь. Как же умирала сама мучительница, если она, конечно, умерла? Мисс Хоукинс надеялась, что матрона уходила в мир иной медленно и тяжело мучась. Челюсти свело яростью. Мисс Хоукинс выросла и повзрослела, теперь она уже почти прожила жизнь, а в ее сознании все еще раскачивался с регулярностью метронома, безжалостно и безостановочно, цепляя каждый ее нерв, тот юный образ с белым лицом. И каждый нерв, словно задетая струна, отвечал мерным движениям маятника, сливаясь в многоголосье скорбного плача по девочке, в один миг ставшей взрослой. Рано или поздно мисс Хоукинс придется поделиться с кем-то страшными видениями, и тогда она сможет осторожно перерезать веревку и похоронить Моррис. Мисс Хоукинс взглянула на своего спутника.

— Как вас зовут? — Ей хотелось знать его полное имя.

— Брайан, Брайан Воттс. А вас?

— Мисс Хоукинс, — сказала она по привычке.

— Мисс… как?

Она вытащила из памяти запылившееся короткое — Джин.

У него в руках было уже книг шесть.

— Интересно, когда же дождь перестанет? — Он подошел к окну.

Только сейчас она увидела его в полный рост. Набойки на туфлях стесались. Отнесла это скорее к мужской небрежности и неопрятности, чем к бедности. Кроме того, он столько времени посвящает заботам о своей матери, что на себя, наверное, не остается ничего. Уже была уверена, что вскоре получит предписание дневника отнести обувь Брайана в мастерскую. Он опять вернулся к стеллажам.

— Все еще льет.

Ей хотелось как-нибудь удержать его и уговорить переждать дождь вместе. Вспомнила, что по дороге в библиотеку наткнулась на скучное объявление о выставке военных фотографий. Может, позвать его туда? Надо попробовать.

— Мы могли бы скоротать время на выставке, пока дождь не прекратится…

Снова и снова мысленно перебирала приказы, полученные сегодня: «помочь мужчине выбрать книги для его матери»; «посетить выставку», и одному Богу известно, что последует дальше. Так много красных галочек на странице — такое безоговорочное послушание! Но обилие записей грозит превратить ее Дневник в обычный ежедневник, сухо фиксирующий все события дня. Он сможет сохранить свою сущность Устава, только если ее жизнь будет вообще чем-то наполнена. Может быть, ей следует никогда больше не встречаться с Брайаном Воттсом. Тогда она останется одна до конца дней своих и единственной ее радостью будет красная галочка фломастера на странице дневника — знак четкого и беспрекословного выполнения полученного приказа. И это блаженство переоценить невозможно.

— Ну что ж, с удовольствием.

Они спустились по лестнице, он отметил взятые для матери книги. Выставка проходила в пристройке к библиотеке, куда вел крытый переход. Идя по неровной травянистой дорожке, она согнула руку, как бы ожидая его поддержки, совершенно не задумываясь о последствиях. И он ответил на этот неосознанный жест — ну не мог же он оставить болтаться в воздухе согнутую крючком руку. Как только он ее коснулся, мисс Хоукинс непреодолимо захотелось домой. Она боялась. Она почти наверняка знала, что ее тело не сможет более оставаться безучастным к столь непривычным для него искушениям. Несмотря на отчаянное стремление познакомиться с мужчиной, невозможно было до конца поверить в то, что она, именно она, является объектом чьего-либо внимания. Прижала его локоть к своей руке так, будто не собиралась отпускать никогда. Ей хотелось, чтобы отпечаток его прикосновения остался на ее коже хотя бы до вечера, тогда она сможет предъявить его Моурису за ужином. Она докажет, что все происшедшее с ней сегодня не плод ее разыгравшегося воображения, а было наяву. В конце дорожки она наконец отпустила его руку.

Перед ними была вращающаяся дверь, и Брайан замедлил шаги. Такие конструкции он всегда старался обходить — они немного пугали его. Но другого способа войти не было. Он предпочел бы оказаться внутри вращающегося цилиндра вторым, поэтому положил руку ей на плечо, ненавязчиво направляя ее вперед. Тело мисс Хоукинс теперь уже била лихорадка: как она хотела бы очутиться в одном из кожаных кресел, стоявших по периметру зала. Но не выдавать же себя, проявляя явную слабость или усталость — верные признаки возраста. К своему собственному удивлению, она теперь скрывала его.

— Мне в туфлю попал камешек, — сказала она, поражаясь своей изобретательности. — Вы не подождете?

Он сел рядом. Она немного отвернулась, чтобы он не заметил, что в туфле ничего нет. Рядом с креслами стояла большая кадка с каким-то растением, земля сверху была присыпана мелкими белыми камешками. Пряча руку за спиной, осторожно взяла один, а потом выпустила, как будто только что вытряхнула из туфли. Улыбнулась себе: оказывается, в ней масса скрытых талантов. Может, дневнику следует давать более серьезные приказы, требующие всей ее нерастраченной изобретательности? В этот раз все прошло удачно. Положила на место «мешавший» ей камешек.

— Я никогда раньше не бывала на выставках. — Она и не подумала скрывать свою неискушенность.

— Даже в Национальной галерее?

— А где это?

— На Трафальгарской площади.

— Мне хотелось бы как-нибудь побывать там.

Брайан не мог оставить этот призыв без ответа, так как он явно был адресован ему.

— Если хотите, мы туда сходим.

Ей срочно требовалась передышка, чтобы разобраться в полученных от него обещаниях. После стольких лет эмоционального воздержания неуемный аппетит требовал увеличения порций, но ее реальные возможности, давно урезанные самой жизнью, были исчерпаны, и все новые эмоции только терзали.

— Да, как-нибудь.

Некоторое время они сидели молча, и она наслаждалась тишиной и бездействием. Но слишком затянувшаяся пауза была опасна.

— Ну что ж, осмотрим выставку?

Он встал. Его рука медленно согнулась в локте, как бы приглашая мисс Хоукинс опереться. Мистер Воттс не был решительным человеком и, как правило, подчинялся чужим желаниям, но если, неожиданно для себя, проявлял инициативу, то выказывал напор, а порой и грубую агрессию, как будто сам презирал себя за мягкотелость.