— Мне нужно узнать все, что возможно об Иоанне Антоновиче, сыне принцессы мекленбургской Анны Леопольдовны, и герцога Брауншвейг-Люнебургского Антона-Ульриха. Его в младенчестве посадила на престол тетка Анна Иоанновна, а двоюродная тетка Елизавета Петровна заключила в крепость.

— Алекс, вы все время говорите, что вы простая крестьянка, так откуда вам это известно? — поразился Миша.

— Сдается мне, что они мои дальние родственники, — вздохнув, сказала я. — Вот и пытаюсь узнать историю этого семейства. Вы мне сможете помочь?

— Так вот почему Пален вьется вокруг вас! — вдруг догадался он. — Хочет устроить заговор!

— Какие глупости, с чего вы взяли! — испугано воскликнула я. — Немедленно забудьте об этом, если не хотите мне большого зла. Император, конечно, рыцарь и очень добр ко мне, но если до него дойдут слухи о нашем дальнем родстве, мне несдобровать. Поэтому я и хочу узнать все, что можно о второй ветви императорской фамилии. Вы принадлежите к родовой аристократии и вам легче это сделать.

— Нет, Алекс, вы напрасно не хотите поверить в злой умысел графа Палена. Это он подсылал убийц!

— Зачем ему меня убивать? — устало спросила я. — Если следовать вашей логике, я нужна ему для заговора живая, а убить меня могут желать его конкуренты.

— Алекс, я отдам за вас свою жизнь! — воскликнул он, пал перед креслом на колени и начал жарко целовать ноги, пытаясь осторожно их развести.

— Миша вы можете быть серьезным? — раздраженно спросила я, оправляя подол рубашки. — Уберите, пожалуйста, руки и не трогайте моих колен, они вам не сделали ничего дурного!

— Я просто выражаю им свою благодарность, они у вас такие круглые и кроткие, — попытался он перевести разговор в шутливое русло, но я его отнюдь не поддержала.

Судя по всему, положение мое было крайне серьезно, и Алеша был прав, предупредив меня, что в моем положении лучше всего прикидываться дурочкой. Однако, что сделано, то сделано. Деревенской дурочкой меня больше не считают ни сам царь, ни его первый вельможа.

— Алекс, дорогая, — взялся за свое мой скучающий аморет, — уже поздно, пора ложиться. Помните, как говорится в русских сказках: «утро вечера мудренее». Ляжемте поскорее, а утром я обещаю что-нибудь придумать.

Действительно, ложиться было пора, но надежды, что он сможет что-то придумать, у меня, конечно, не было. Слишком Воронцов был юн, пылок и легкомыслен.

— Бог с ними со всеми, Миша, давайте ложиться спать, но я вас прошу, несмотря на данное мной обещание, лечь отдельно. Мне сейчас не до плотских утех.

— Это никак невозможно, Алекс! — вскричал он со слезами на глазах. — Вы разбиваете мне сердце! Воля ваша меня прогнать, но я все равно всю ночь не сомкну глаз!

Я не стала больше возражать и отпираться от данного слова, сама разделась и легла. Миша, как на пожар, сбросил с себя одежду и юркнул ко мне под одеяло. Однако вскоре понял, что зря меня не послушался. Мне было никак не до любви, и я смогла принять только косвенное участие в его пылких объятиях. Он уже узнал, что такое настоящая страсть и моя равнодушная пассивность его более не устраивала. Он вскоре отпустил меня и обижено спросил:

— Я вам совсем неприятен?

— Да, — кратко ответила я.

— Алекс, вы жестоки! Неужели у вас не осталось ко мне капли нежности?!

— Миша, мои просьбы нужно выполнять! И прекратите называть меня собачьей кличкой «Алекс», у меня есть свое русское имя! — ответила я и повернулась к нему спиной.

Он долго горестно вздыхал, ворочался и мешал мне заснуть. Наконец не выдержал молчания и повинился:

— Простите меня, Алевтина Сергеевна, я был неправ. А что касается вашего дела, то я отведу вас к одной своей тетушке, княгине Щербатовой — вдове известного историка Михаила Михайловича Щербатова. Возможно, она сможет дать вам необходимые разъяснения.

— Как вы меня туда отведете, когда я нахожусь под арестом, да еще и под вашей охраной. Мы просто оба попадем в дурную историю.

— Я уже все придумал! — радостно оживился Миша, решив, что я его простила. — Завтра в Зимнем на посту будет дежурить моя рота. Я прикажу принести вам одежду нашего полка, и мы ночью сможем беспрепятственно отправиться, куда нам заблагорассудится!

— А вдруг меня будут разыскивать император или Пален? — с сомнением спросила я.

— Государь ездит ночевать к семье в Петродворец, а графу что делать ночью в Зимнем? Мы быстро навестим тетку, узнаем все, что нужно, и к утру вернемся назад. Она живет совсем близко на Невском. До ее дома отсюда хода менее десяти минут! Соглашайтесь Алекс, и не дуйтесь на меня. Вы разбиваете мне сердце!

— Так уж и разбиваю! — улыбнулась я.

Он это почувствовал и немедля заключил меня в объятия. На этот раз я не противилась. Мне и самой надоело быть неприступной, и я позволила ему меня соблазнить. Миша был в полном восторге, и как только мог, старался быть приятным. После понятных действий мы так и заснули, не расцепляя объятия.

Утром он вскочил чуть свет, и едва сменился караул, развил кипучую деятельность. Сначала вызывал своего приятеля Огинского и долго с ним шептался. Потом к нему пришел какой-то гвардейский сержант с княжеским титулом, примерно моего роста и комплекции, и обещал к вечеру принести свой Преображенский мундир.

Тотчас наградить Мишу за рвение я не рискнула, памятуя обещание Палена расправиться с ним, если он сблизится со мной и станет ему помехой. Во власти и способностях графа я ничуть не сомневалась. Тому свидетельством были мои туалеты. Как он сумел за немыслимо короткий срок добыть мне столько платьев и туфель, не укладывалось в разуме!

Миша, конечно, пытался выторговывать себе лишние дневные ласки, но, помня вчерашнюю трепку, и мою последовавшую за тем холодность, в этом не особо усердствовал. Мы даже на какое-то время разошлись в разные комнаты, но скоро обоим стало скучно, и я пришла к нему просто поболтать.

Мое благоразумие принесло свои плоды. Когда в дверь постучали, срочно одеваться, как и прятать румянец и блестящие глаза нам не потребовалось. Миша спросил, кто пришел и незнакомый, уверенный голос с каким-то незнакомым мне акцентом ответил, что по приказанию императора госпоже Крыловой следует немедленно явиться в кабинет его величества.

— Это Кутайсов, — прошептал мне на ухо Воронцов, глазами указывая, чтобы я ушла к себе, — камердинер Павла.

Об этом человеке мне рассказывала Маланья Никитична. Он был пленным турком, попал каким-то образом в услужение к Павлу Петровичу и завоевал его расположение и полное доверие. К ужасу русского родового дворянства, Павел этим летом пожаловал его баронским титулом и пообещал скоро сделать графом.

Пока Миша открывал дверь, я быстро прошла к себе и села в кресло, изобразив на лице глубокую задумчивость. Лишь только я заняла позицию, как в дверь громко постучали, и Воронцов, не входя, с порога, обратился ко мне холодным официальным тоном:

— Госпожа Крылова, к вам барон Кутайсов от его величества.

— Просите его войти, — без промедления, ответила я.

Миша не успел ничего сказать, как в комнату вошел человек лет сорока пяти с темным, нерусским лицом и карими миндалевидными глазами. Я встала и вежливо ему поклонилась. Он снисходительно кивнул в ответ и заговорил неприятным, каким-то придушенным голосом:

— Госпожа Крылова, его величество император Павел Петрович просит тебя оказать честь и посетить ему в кабинете.

Он так и сказал не «его», а «ему».

— Извольте подождать несколько минут, мне нужно переодеться, — попросила я.

На мне было надето скромное платье из шелка темно-болотного цвета, отделанное узкой золотой тесьмой. Оно было вполне прилично для дня, но не совсем подходило для визита к императору. Кутайсов осмотрел меня с головы до ног и, кажется, остался доволен.

— Не нужно переодеваться, — решительно сказал он, — государь не любит ждать. Надень перчатки, это будет хватит.

Я кивнула и начала натягивать на руки перчатки из телесного цвета лайки. Кутайсов не дожидаясь когда я буду готова, повернулся и вышел из комнаты. Просить его погодить, я не решилась, и пришлось идти за ним, надевая перчатки на ходу. Миша, не спрашивая позволения, устремился следом за мной.