«...Материя... пассивна и косна и потому не может быть деятелем или действующею причиною» (9, стр. 112). «И даже если бы ее существование было признано, как может то, что недеятельно, быть причиною?..» (11, стр. 66). Сказанное относится также ко всем атрибутам, приписываемым материи: «Вполне убедительно доказано, что вещественность, величина, фигура, движение и т. п. не заключают в себе активности или действующей силы, при помощи которой они были бы в состоянии произвести какое-нибудь действие в природе» (9, стр. 106). Беркли походя отбрасывает и движение как деятельную силу: «...движение, подобно всем прочим идеям, совершенно недеятельно» (9, стр. 136). (А разве какая бы то ни была причина, будучи также идеей, может быть деятельной? — опросит впоследствии Юм.) Материалистическое умение Толанда, рассматривающее движение как атрибут материи и тем самим преодолевающее деистическую концепцию первого толчка и перводвигателя, поднимающее материализм до понимания самодвижения материи, игнорируется Беркли. А ведь такое понимание — многовековая подлинно материалистическая традиция, начинающаяся с далеких времен Демокрита.

В своей полемике с первым берклианцем Джонсоном американский просветитель XVIII в. Кедвалладер Колден подверг острой критике идеалистические спекуляции епископа Клойнского, связанные с трактовкой материи как инертной субстанции. В одном из своих писем, предназначенном для молодых людей, приступающих к изучению философии, Колден писал: «Материя,— говорят они,—совершенно пассивная субстанция, которая ничего не может произвести сама; она получает все действия от деятельной субстанции, или от духа... По этим причинам д-р Беркли отрицал существование материи и утверждал, что все, что мы называем материей, нигде не существует, кроме как в нашем уме... Я думаю, ты вряд ли поверишь, что он не шутил, когда писал такие вещи. Однако он не шутил, а написал большой и ученый трактат в доказательство этого учения и приобрел последователей, которые образовали в философии секту, называемую идеалистами» (12, стр. 196—198). В своих произведениях наряду с критикой ранних взглядов Беркли на коренное различие зрительных и осязательных качеств Колден убедительно отстаивал материалистический принцип активности материи, образующий фундамент всего естественнонаучного миропонимания.

Этому важнейшему материалистическому принципу Беркли противопоставил диаметрально противоположный принцип: «Подлинно активную, действующую причину я могу понимать не иначе как дух. И, строго говоря, никакого действия нет там, где нет воли... При помощи же немыслящего деятельного фактора ничего в физике нельзя ни объяснить, ни понять» (37, стр. 180). Единственный образец активности, признаваемый Беркли, это волевая активность. «Раз есть действие, то должен быть и акт воли» (11, стр. 97). «Нет понятия действия, отдельного от акта воли» (11, стр. 96).

Берклианский постулат имеет гораздо более древние исторические корни, чем материализм, он восходит к анимистическим предрассудкам глубокой древности: все действия и движения в природе рассматриваются по образу и подобию наших собственных действий, как они воспринимаются в волевых актах живых, сознательных существ. Никакого иного понятия причинности, помимо основанного на внутреннем опыте, Беркли не допускает. С первого взгляда может показаться, что дело обстоит как раз наоборот: Беркли обвиняет материалистов в том, что они проецируют на мертвые тела природы причинные импульсы, возбуждаемые только в нас, «перенося принцип действия с человеческой души па внешние и посторонние предметы» (8, III, стр. 16). Беркли отрицает какую бы то ни было физическую, недуховную действенность и причинность, ограничивая ее волевыми импульсами. В отличие от первобытных анимистов он не проецирует волевые акты на неодушевленные предметы, но самую причинность он понимает точно так же, как представляли ее анимисты. Его анимизм гораздо радикальнее: он отрицает не только самодвижение материи, но и самое ее существование; он одухотворяет не только причинность, но все существующее.

От духовной монополии на активность до спиритуалистического волюнтаризма — один шаг. «Раз существует акт воли, то есть и воля»; «акт воли я не могу себе представить коренящимся где-либо в ином месте, кроме духа» (11, стр. 96). В берклианском учении о причинности материя испаряется, водворяется дух. Аборигенами мира у Беркли оказываются не одни только «идеи». В феноменалистическом мире с идеями сосуществуют незаконнорожденные чужеземцы — духи. Население этого мира—либо идеи, либо духи; третьего не дано. Духи не «идеи», но без них нет и «идей». Сам Беркли, в его собственном понимании, не идея, а дух.

Казалось бы, что может быть проще и понятнее немудреных словечек «есть» и «нет»? А между тем таящиеся за ними понятия на протяжении всей истории философии являются непрестанным предметом ожесточенных споров. Не будет преувеличением сказать, что вопрос о том, что такое «есть», что такое «быть» образует ось, вокруг которой вращаются в продолжение десятков веков самые глубокие теоретические разногласия мыслителей всех времен и народов.

Сказал свое слово по этому поводу и Беркли. И сказанное им еще больше обострило борьбу противостоящих друг другу философских лагерей.

Собственно говоря, если бы Беркли строго придерживался своего мнения об абстрактных идеях, ему следовало бы выбросить за борт философии понятие «бытие». Придерживаясь установленной Беркли терминологии, нельзя было даже сказать, что «бытие» — это «идея». Раздумывая над этим понятием, он записал в своем дневнике: «Я уверен в том, что у меня нет идеи существования или идеи, близкой к понятию существования, и, если другие имеют ее, для меня это не имеет никакого значения...» (8, I, стр. 82). Будучи абстракцией, это понятие в его системе незаконно. Тем не менее оно занимает в ней, как и во всех других философских системах, место первостепенной важности и служит предметом тщательного анализа и исследования.

«...Я особенно настаиваю,— пишет он в том же дневнике,— на открытии природы, значения и роли существования» (8, I, стр. 62). Все заблуждения прежних философов коренились в непонимании ими того, что значит бытие, и для преодоления этих заблуждений прежде всего необходимо вдуматься в подлинный смысл и значение этого понятия. Когда воззрения Беркли выкристаллизовались в «Трактате», он снова возвращается к этому вопросу и с той же настойчивостью привлекает внимание к его значительности. «Ничто не может иметь более важного значения для обоснования твердой системы здравого и истинного знания... как объяснение в начале исследования того, что понимается под словами: вещь, реальность, существование; потому что тщетно станем мы спорить о реальном существовании вещей или притязать на какое-либо их познание, пока не установим прочно смысла этих слов» (9, стр. 126).

В понимании кардинального значения постановки этого вопроса мы, материалисты, разделяем взгляд Беркли, коренным образом, непримиримо расходясь с ним в решении этого вопроса. Можно сказать даже, что здесь Беркли сформулировал по сути дела тот именно вопрос, который и мы считаем основным вопросом философии, ибо ответ на вопрос: «что такое бытие?» уже заключает в себе вопрос о сопоставлении (или противопоставлении) бытия и мышления. Как мы сейчас увидим, к этому именно и сводится вопрос, стоящий в центре внимания Беркли, как и всей философии вообще. Над решением этого вопроса в соответствии с поставленной им задачей Беркли бьется в своих основных произведениях. Как же он его решает?

Первоначальное, предварительное его решение феноменалистично, оно гласит: «esse est percipi» («быть — это быть воспринимаемым»). «Существование идеи состоит в ее воспринимаемости». «Я говорю: стол, на котором я пишу, существует,— это значит, что я вижу и осязаю его...» (9, стр. 61, 62). «Мы видим лошадь как таковую, церковь как таковую; это — идея и ничто более. Лошадь как таковая, церковь как таковая — это идея, т. е. объект, непосредственный объект мышления» (8, I, стр. 53). В продолжение столетий, пишет Беркли, философы находились во власти заблуждения, противопоставляя бытие восприятию. На самом же деле это синонимы. Восприятие не есть нечто вторичное по отношению к бытию, бытие состоит в восприятии. Тем самым исчезает различение содержания восприятия и объекта восприятия: это одно и то же. Непостижимо, как могло укорениться в умах философов столь вздорное убеждение, будто можно утверждать о чем-то, что оно есть, не познавая, не воспринимая его. Различение бытия и восприятия для Беркли — явное внутреннее противоречие. Невозможно доказать, что существует нечто, коль скоро оно не находится в поле зрения. «Восприятие невоспринятого объекта подобно круглому некруглому объекту... Здесь — средоточие атаки Беркли на материю» (50, стр. 28).