В «Хронике…» снимается ореол святости и с античных богов. По мнению автора, невежественные люди сами создали себе богов. А жрецы «имели обыкновение делать что-либо при помощи средств природы или магии, чтобы этим возбудить удивление и веру в языческое божество у доверчивого простого народа» (7, 31). Конечно, борясь с суевериями и высмеивая «чудеса», Кантемир отнюдь не стремился искоренить ни религию, ни преданное «истинной» вере духовенство, в которых несомненно нуждался тот общественный класс, представителем которого являлся сам мыслитель. Он хотел лишь очистить православную веру от суеверий и других ненужных, с его точки зрения, «примесей», рационализировать ее. Кантемир не видел, что, отбрасывая «неистинную» веру, он объективно подрывал любую веру. Приведенные суждения его граничат с атеизмом, и недаром члены российского Синода всячески противились опубликованию его книги против ислама.

Приверженность науке сочеталась у Кантемира с убеждением в необходимости и пользе просвещения, ибо, писал он, «вся наука лишь тогда является наукой, когда умеет достоверно научить другого» и «украшает человеческую жизнь добродетелью» (6, 132; 90). Утверждая, что молдавский народ никогда не принимал схоластическую теологию и аргументы католических «софистов-диалектиков» (см. 7, 171), мыслитель выразил таким образом необходимость привития своим соотечественникам светских знаний, светской образованности. При переводе «Хроники стародавности романо-молдо-влахов» с латинского языка на молдавский Кантемир руководствовался желанием донести свой труд до молдаван (см. 9, 180). Ратуя за просвещение своего народа, за развитие родного языка, ученый придавал большое значение открытию типографии в Яссах в 1642 г. Сначала, конечно, благодаря этому молдаване получили возможность читать на родном языке Евангелие и Деяния апостолов (см. 7, 193). Но в дальнейшем типография способствовала распространению научных знаний (см. там же). Однако Кантемир был далек от признания необходимости учить грамоте всех, в том числе крестьян; последние, по его мнению, должны довольствоваться пониманием основных принципов «священной науки», связанной с почитанием православного благочестия и чистоты нравов.

В ходе полемики с Ф. Прокоповичем Кантемир обращается непосредственно к проблемам воспитания, в котором видел основу просвещения. Поводом для этого послужила книга Прокоповича «Первое учение отроком», написанная по требованию Петра I и получившая широкое распространение в России и в ряде славянских стран в качестве начального учебного пособия. Ее горячо приветствовали В. Н. Татищев, А. П. Волынский и другие прогрессивные мыслители того времени. Близкая по проводимым в ней идеям к учению реформаторов, эта книга была направлена против византийского благочестия и во многом отступала от взглядов ортодоксальных православных богословов на проблему воспитания. В отличие от традиционных пособий по воспитанию книга Прокоповича содержала не молитвы, а только авторское толкование библейских текстов. Этим наносился ущерб церковному авторитету, поскольку такое толкование было монополией церкви и ее отцов. Критика «чудес», поклонения иконам и мощам, православной обрядности — все это в книге связывается с проблемой воспитания. Таковое, полагал Ф. Прокопович, должно начинаться с раннего возраста, ибо «от возраста детского, аки от корня, и добро и зло во все житие течет» (52, 1). Человек от природы обладает склонностью и к добру, и ко злу, в естественном состоянии для него характерны и мир, и война. Однако творит ли человек добрые или злые дела, зависит не только от его естественной склонности, но и от разума и воли, которые поддаются воспитанию. В соответствии с принципами гуманистической педагогики Ф. Прокопович стремился устранить из процесса обучения авторитаризм, догматизм, зазубривание библейских текстов. Он требовал обучать грамоте всех, в том числе крестьян, притом обучать на разговорном языке народа.

По мнению Д. Кантемира, изложенному в сочинении «Темные места в катехизисе», главная ошибка Ф. Прокоповича — неправильное толкование догмата о первородном грехе. Из этого толкования вытекает двоякий вывод: или зло проистекает из самой порочной природы человека, или одним предназначено рождаться добрыми, а другим — плохими. Первое положение Кантемир принять не может. Признание того, что человеку зло присуще от рождения, делает ненужным воспитание (см. 14, 2).

Кантемир также совершенно не приемлет и толкования Прокоповичем второй заповеди, согласно которой человек не должен сотворить себе кумира. Прокопович говорил о «притворении ложных мощей, будто святых», о том, что делают их «для прибытка» и что то же самое можно сказать о «молоке богородицы» и «крови Иисуса Христа», о «волосах его бороды» и т. д. «А лгут бо на бога онии проклятый льстецы, — писал он, — которые иконам святым или мощам или месту некоторому притворяют чудеса и откровения или ложные обносят мощи под именем святых угодников божиих или самих себя окаянные славят провидцами и чудотворцами» (52, 7). «Все это, — по мнению Д. Кантемира, — является нареканием на святыню, неуважением народных традиций, чрезмерно суровым приговором простоте и невинности суеверия» (19, 129).

На первый взгляд полемика Д. Кантемира с Ф. Прокоповичем носила чисто схоластический характер. Но более внимательный анализ позволяет раскрыть ее подлинный смысл. В центре полемики проблема воспитания человека, нравственности, вопрос о природе добра и зла. В позициях мыслителей мы видим как различие, так и сходство. Если принять в расчет высказанные Кантемиром требования неукоснительно соблюдать «основания стихии катехизиса», поклоняться всем христианским «святыням», не чинить препятствий в выборе монашества и т. д., то он выступил как ярый поборник традиционного православия, и не более. Между тем Ф. Прокопович тоже не может быть отнесен к числу противников православия, каким хотели представить его враги петровских преобразований, хотя он и отходил в определенном смысле от православной ортодоксии. Он, как известно, признавал за женщиной право занимать высшие должности в государстве и овладевать любыми науками, не поощрял браков по принуждению родителей, впервые ввел в русскую литературу жанр любовной лирики, требовал равенства сторон при разводе, к монашеству относился резко отрицательно (см. 19, 128). В свою очередь Кантемир, защищая традиционное православие и фактически становясь на сторону С. Яворского, также высказал ряд идей, противоречивших основам православия (например, высокая оценка научных знаний и светской образованности).

В целом взгляды и Кантемира, и Прокоповича на цели и задачи воспитания были прогрессивными для своего времени, отвечали духу петровских преобразований и поэтому перекликались, составляя в комплексе важное явление культуры. Полемика между философами свидетельствует в первую очередь о начавшемся расслоении внутри прогрессивного лагеря отечественных мыслителей. Многие вопросы, лишь затронутые в этой полемике (об отношении к народным традициям, о путях развития культуры России, ее просвещения, общественной жизни в целом), в более острой форме были поставлены в XIX в. в дискуссиях западников и славянофилов (см. 19, 135).

Защита Д. Кантемиром просвещения, в котором он видел один из важнейших факторов общественного прогресса, носила ограниченный характер. Тем не менее труды мыслителя свидетельствуют о том, что в философской мысли Молдавии конца XVII — начала XVIII в. осуществлялся процесс высвобождения науки из-под эгиды религии.

За двадцать два года пребывания в Турции Д. Кантемир основательно изучил мусульманскую культуру, о чем наглядно свидетельствует его историко-литературное наследие. Он считается даже первым музыковедом, который ввел в Турции систему нот, просуществовавшую там до конца XVIII в. Его нотная система основана на арабском алфавите, включающем тридцать три знака. Это, по его мнению, «основной словарь музыки» (86, 85). Многих турецких музыкантов, отмечает Кантемир в «Истории Оттоманской империи», «я обучил в некоторой части музыке, главным образом теоретической, и новоизобретенному мною методу для того, чтобы выражать на нотах песни и дойны. Это — ранее неизвестное туркам открытие» (8, 217–218). Да он и сам сочинил свыше тридцати турецких музыкальных произведений, среди них «Марш Баязета», длительное время исполнявшийся как турецкий национальный гимн (см. 27, 143). «Ноты, изобретенные моим отцом для турецкой музыки, скорее напоминают греческие, которыми пользуются во Франции, — писал Антиох Кантемир Вольтеру. — У меня в Москве есть целая книга музыкальных пьес, написанных этими нотами и сочиненных моим отцом». Далее Антиох отмечал, что музыкальные пьесы Д. Кантемира долго распевались в Турции «с удовольствием и с великою от знатоков оного народа похвалой» (цит. по: 39, 107).