В агентстве свидания ей не назначили, сказав, что Вильямина уехала на вакейшен[114]. «Мы смотрим новых моделей по вторникам и четвергам с девяти до часу. Будете в Нью-Йорке — приходите». Настя хотела закричать, что ей надо быть хоть чуточку уверенной, что ее возьмут, что она не может просто так прокатиться в Нью-Йорк, что у нее нет… «Кого это волнует!» — подумала она и повесила трубку.

— Все ушли на ланч десять минут назад, — сказала оставшаяся в номере одевальщица.

Скоро и она ушла. Настя пошла в демонстрационную комнату и села посередине. Среди себя, окруженная собой. Бегущей, так что юбка, как знамя, развевалась, смеющейся, закинув голову назад, и капюшон падал, сидящей на ступеньках в шарфе, закрывающем часть лица. Грустного. Она подумала, что ее редко берут на съемки с кем-то. Что она всегда одна на фотографиях «Может, это моя судьба и в жизни?..»

В social security[115] офисе с пластиковой мебелью, принадлежащей государству, сидело много старух, три мексиканки с детьми и Настя с Другом. Последние — в углу.

— Любовь Арчи к прогрессу спасла его от вражеской пули! — Друг прятал смех под усами.

— Зачем ты ему сказал, что я переехала в Нью-Йорк?

— О, еб его душу мать! Я же не знал, что он до сих пор так страдает, что сам бросится в Нью-Йорк. Но слава богу, он больше не будет доебывать меня!

На украденном у Насти «Олдсмобиле» Арчи совершил путешествие через всю Америку. Через пять дней жизни в Нью-Йорке в Арчи стреляли. Черный молодец выстрелил Арчи в грудь. Но в нагрудном кармане у него было портмоне, а в нем металлическая карточка «социального обеспечения». Прогрессивное изобретение, видимо, для мексиканцев — их карточки всегда были похожи на изжеванные лепешки. Пуля черного отскочила от металлической карты — прошла рикошетом — и не убила Арчи.

Одна из старух вдруг заплакала. Черная девица — работница офиса — что-то ей не давала. Другие старухи стали кричать — тихо и боязливо.

«Мэдам, я вам уже сказала, что без сертификата я ничего не могу сделать». — объясняла черная. Старуха стала рыться в сумке, висящей у нее на груди, и сотни бумажек — пожелтевших и изжеванных, как сама старуха. — полетели на пол. Мексиканка присела их подбирать. Сама старуха не могла наклониться Она была на костылях. То есть это были даже не костыли, а остов стола. Перила для вылезания из бассейна. Сразу в памяти у Насти возник русский инвалид. Из детства. Она бегала за папиросами отцу, и к ларьку подкатывал этот безногий мужик. Его тело помещалось на доске с колесиками, вот на такой, на каких сейчас мальчишки катаются. Только отталкивался он двумя утюгами, обмотанными в тряпье. Настя наклонялась, передавала ему папиросы, и он быстро укатывал от ларька, только искры отскакивали от асфальта — тряпье на утюгах было совсем изодранным.

Мексиканка собрала бумажки и передала черной: «Что же вы, не видите, что она инвалид?» Черная настаивала на сертификате.

— Принесите мне справку о том, что у вас есть справка, свидетельствующая о наличии справки… Везде одно и то же! Эти старухи, конечно, ужасны, но черная девка наглая. Кто она такая, что так себя ведет?

— Настенька, она государственный работник. Как почтальоны, как люди в эмиграционных бюро. Государственный — значит неувольняемый!

Неувольняемые работники Immigration Service были копиями неувольняемых работников ОВИРа.

Они все будто репетировали для ролей смотрителей концлагерей, полицаев. Настя просидела на днях пять часов в эмиграционном офисе даунтауна в ожидании своей очереди для подачи документов на travel paper, в ожидании, когда «пролают» ее имя в микрофон.

Черная девица взяла заполненные Настей анкеты и выдала ей новый номер. Еще один. С этим номером Настя имела право на работу. А в двухтысячном с чем-то году на «социальное обеспечение», как эта вот старуха с перилами.

Новый номер был потому, что фамилия у Насти была новая. То есть ей вернулась ее собственная фамилия после развода. «Как вообще можно было променять свою волчью фамилию на какую-то домашней птицы?!» — хохотал Друг. Но приехав к Арчи, он сказал, что «в Америке, Настенька, все женщины автоматически становятся миссис — имя и фамилия мужа». Вот она и была — миссис Арчи Уткин.

— Теперь тебе срочно надо выйти замуж за Сашу и стать Плискиной. Чтобы плиз пипл, — подтрунивал Друг.

Саша, видимо, для этого и помогал Насте развестись. В надежде.

— Анастасия Волкова!.. лапочка, я, к сожалению, должен ехать учиться, так что приобретение еще одного номера нам с тобой не удастся отметить. Но сама ты не очень отмечай…

Настя с Другом расстались в паркинге. Учился он на курсах повышения квалификации, куда его направила компания, где он работал. Он с радостью ходил в школу к двум часам дня, а не вставал в восемь, чтобы мчаться на «ненавистную, скучную работу, оплачивающую тараканью нору». Настя поехала в «Плейбой» за чеком для оплаты своей «норы».

Ажиотаж вокруг истории о Насте, «выбравшей свободу», как-то сам по себе утих. Никто не отказывался от затеи, но и не рвался писать о девушке, приехавшей в Америку сниматься голой.

Настя поднялась на десятый этаж здания «Плейбоя» в компании трех манекенщиц, верещавших о новых, цветных композитах за тысячу долларов, о новых грудях из желе, о новых дизайнеровских колготках. «Как глупо мы выглядим в этом городе, перебегая улицы на высоченных каблуках, и правый стерт больше — из-за педали газа в машине…»

В прихожей офиса никого не было — не нужная Джоди секретарша еще, видимо, ланчевала. Все модели радостно ринулись в кабинет к Джоди. Они были в ее агентстве еще до того, как она перебралась в «Плейбой», и относились к ней по-домашнему. Настя по себе знала, что манекенщицы предпочитают звонить Джоди домой в нерабочее время. Такие личные отношения были очень ценны, но из-за них же трудно было решиться перейти в другое агентство, например, где оказалась бы, как на фабрике.

В кабинете у Джоди сидел Питер Борсари. Настя поцеловалась с фотографом, больше похожим на брокера. Отчасти он им и был. Его жена работала в агентстве real estate[116], и он иногда мог поставлять ей клиентов — знаменитостей, которых фотографировал для колонок сплетен голливудских журналов.

— Настия! Посмотри — Питер устроил тебя на обложку. Как он называется, этот журнал? — Джоди, как всегда, создавала много шума.

Питер достал приклеенную уже на плотный картон обложку журнала «Стерн». На ней Настя выпрыгивала из бассейна, прикрывая голую грудь руками. Вода переливалась и, поблескивая, стекала с тела обратно в бассейн. Питер часто зарабатывал спекуляцией. Так называлось сначала делание фотографий, а потом поиск клиента, оплачивающего снимок.

Манекенщицы стали разглядывать обложку, а Настя подумала, что никакого восторга и радости не испытывает: «Ну и что? Журнал «Стерн» издается где-то в северной Германии каждую неделю с новой обложкой, ничего общего не имеющей с модой, скорее, с левым политическим уклоном. Если бы я хоть в Германия жила, и в момент выхода журнала ходила бы по улицам, и меня бы узнавали, вот ведь кайф в чем!» Денег Питер Насте уже не был должен. 80 долларов он ей заплатил за час съемок.

— Настия! В Нью-Йорке ты будешь на обложках «Вога» и «Базара» через месяц. Я знаю! Я уверена!

— Джоди, ты отпускаешь Настию в Нью-Йорк?.. Какая там дорогая жизнь. Невероятно! — Питер листал портфолио Осени с новыми грудями из желе.

— Зато не надо беспокоиться, что поправишься! И потом, там все время пешком ходить придется. Не то что здесь. Я не помню, когда куда-то шла пешком в последний раз… в туалет! — и Джоди захихикала, передавая ключ от туалета одной из манекенщиц.