Я провел в пути всего несколько минут, когда услышал позади шаги. Кто бы это ни был, человек он был опытный, поскольку ему удавалось идти со мной шаг в шаг, едва слышно. Наверняка разбойник какой-нибудь — шел от реки и обрадовался, завидев лакомую добычу. Я не стал ускорять шага, дабы не дать ему понять, что я его услышал, но крепко сжал рукоять шпаги, готовый дать отпор в любой момент. Я подумал также о пистолете, но у меня не было желания начинять свинцом еще одного мерзавца, и я надеялся, что мне удастся защитить себя, не убивая разбойника. Конечно, было наивно рассчитывать, что, увидев храброго вооруженного мужчину, разбойник откажется от своих намерений. Но, в конце концов, в городе было полно более легкой добычи.

Я продолжал свой путь, преследователь также не отступал. Мелкая морось стала превращаться в сильный дождь, с реки подул холодный ветер. Я почувствовал, что дрожу; мне было слышно, как стучит мое сердце, сливаясь в ушах с ритмичным стуком шагов идущего за мной человека. Трудно было угадать, когда он нападет, но странно, что он ждал так долго. На улице, кроме нас, никого не было — что может быть лучше для разбойника?! В самом деле, ему нечего было ждать, но он продолжал идти сзади. Я хотел обернуться и бросить ему вызов, чтобы ускорить дело и покончить с ним, но все же льстил себя надеждой, что удастся, избежав столкновения, дойти до Стрэнда, где было относительно безопасно. Я с радостью встретился бы с любым из этих бандитов в честном поединке, но мне ничего не было известно о его оружии. Может быть, у него целая батарея пистолетов, направленных на меня, и, напугав его, я лишь ускорю свою кончину. Может быть, он новичок, который не понимает, насколько условия идеальны для нападения. Если так, мне нужно идти, пока не встретится другой прохожий и все закончится само собой, без применения силы.

Наконец впереди я увидел наемный экипаж, несшийся в мою сторону. Трудно сказать, куда он мчался с такой скоростью, поскольку улица не вела никуда, куда бы нужно было быстро добраться. Несмотря на бешеную скорость, я был уверен, что, если дать сигнал кучеру, он остановится и довезет меня хотя бы до ближайшего освещенного места. Я опасался, что кучер не увидит меня в темноте, поэтому вышел на проезжую часть и вынул шпагу, надеясь, что скудный свет отразится от тонкого клинка и послужит сигналом для остановки.

Когда экипаж подъехал ближе, я замахал руками, но он продолжал нестись. Я понял, что, если буду стоять посредине дороги, лошади меня собьют, и отошел немного назад, продолжая махать руками. Лошади тоже изменили направление, и я понял, что сумасшедший возница задался целью меня раздавить. Надеюсь, уважаемый читатель не сочтет меня трусом, но в тот момент я испытал ужас, поскольку был уверен, что передо мной тот самый экипаж и тот самый кучер, которые переехали моего отца. Этот ужас был вызван не только страхом за мою жизнь, что вполне понятно, но также осознанием того, насколько огромно то, с чем я столкнулся. Я задался целью узнать, что случилось с моим отцом, — и вот я повторяю его участь. Действовали силы, которых я не понимал, а не понимая, что происходит, я не мог себя защитить.

Я отошел с проезжей части еще на несколько шагов назад, где кровожадный кучер, едва отважился бы проехать, не подвергая себя опасности. Но. тут обнаружилась eщe одна проблема, которой я не предусмотрел. Кучер и грабитель были заодно, так как последний скрытно подобрался ко мне сзади, неожиданно бросился на меня, схватив за плечи, и с силой повалил на землю. Когда я падал, экипаж со страшной скоростью пронесся мимо, лошади ржали, как мне казалось, со зловещей радостью. Мой противник не терял даром времени. Он выпрямился во весь рост и занес клинок над моим неподвижно распростертым телом.

— Я хотел сказать «вставай и защищайся», — сказал он с ухмылкой, едва различимой в тусклом свете, — но в твоем случае хватит одного «защищайся».

Я не мог рассмотреть в темноте его лица, но это был плотный, крепкий человек, который, судя по его фигуре, мог бы явиться достойным противником в честном поединке. В данной ситуации, когда все преимущества были на его стороне, я с трудом представлял, как можно высвободиться.

— У меня при себе немного денег, — сказал я (что было правдой), пытаясь оттянуть время и придумать что-нибудь, что могло бы изменить ситуацию в мою пользу. — Если вы позволите мне вернуться домой, я заплачу вам за понимание.

Даже в темноте было видно, как он ухмыльнулся.

— Ладно, — сказал он с сильным деревенским акцентом. — Я занимаюсь делами посерьезнее, чем грабеж. Думал подработать на стороне.

Он сделал выпад, и его клинок, без сомнения, проткнул бы мне сердце, если бы я вовремя не поднял ногуи не ударил бы его тяжелым ботинком со всей силы в пах. Я по собственному опыту знаю, как это больно, однако боец на ринге должен уметь не обращать внимания на боль. Подобный удар очень болезненный, но неопасный. Такие вещи были неведомы этому мерзавцу. Он испустил стон, зашатался и выронил клинок, чтобы схватиться обеими руками за больное место.

Я моментально завладел обеими шпагами, своей и его, но не спешил с ним разделаться. Быстро подойдя к нему, корчившемуся от боли и зажимающему свой стручок, я обратил внимание, что он неплохо одет для обычного разбойника, но в темноте не мог различить детали его платья или черты лица.

— Скажи, кто тебя послал, — проговорил я, тяжело дыша после пережитого злоключения. И подошел ближе.

Тут я услышал стук копыт и скрип колес — экипаж возвращался. У меня было мало времени.

Бандит стонал, корчился и никак не реагировал на мой вопрос. Мне нужно было привлечь его внимание и сделать это быстро, поэтому я снова ударил его, на этот раз в лицо. От удара он отлетел назад, на проезжую часть, и тяжело приземлился на задницу.

— Кто тебя послал? — повторил я вопрос. Я постарался придать голосу внушительность.

Я рассчитывал, что, если мой первый удар в столь уязвимое место вывел его из строя, после второго удара он придет в себя. Но я ошибался.

— Поцелуй меня в задницу, жид! — выплюнул он, с шумом втянул воздух и, вскочив, побежал за экипажем.

Бежал он медленнои неловко, но продолжал бежать, и я не дотянулся до пего, когда он прыгнул или, скорее, бросился на задок экипажа, катящего к Стрэнду. Я отошел подальше от проезжей части, чтобы экипаж не смог меня сбить, хотя сомневался, что эта угроза может повториться. Он прибавил скорости, а я остался стоять, невредимый, но сбитый с толку и обессиленный.

В такие моменты человеку хочется какой-то драматической развязки, словно жизнь — это театральные подмостки. Я не мог сказать, что меня больше удивило — то, что на меня напали, или то, что, когда опасность миновала, я просто снова пошел в сторону Стрэнда. Я шел в темноте, и нападение казалось лишь плодом моей фантазии.

Если бы так! И это не была просто попытка ограбить человека, который разгуливает ночью по улицам, подвергая себя риску. Наличие экипажа говорило о том, что грабители не были бедными, отчаявшимися людьми, — иначе откуда у мелких жуликов такая дорогая вещь? Но больше всего меня пугало то, что эти люди знали, кто я, знали, что я еврей. Их послали за мной. И то, что я позволил им уйти, наполнило меня безмерным гневом, и я поклялся, что обрушу его на головы нападавших, которые были, по моему глубокому убеждению, убийцами моего отца.

С ясностью, которая обычно наступает наутро, я осознал всю опасность своего положения. Если нападающая сторона имела целью убить меня, их планы, естественно, позорно провалились. Если же они хотели меня запугать, должен сказать, что это им тоже не удалось. Я воспринял нападение как неопровержимое доказательство того, что моего отца убили и что люди, обладающие властью, готовы применить силу, чтобы скрыть правду о его смерти. Как человек, привыкший к опасности, я решил впредь проявлять большую осторожность и продолжать расследование.