На вопрос об отрицательном отношении Джо к кинематографическому имиджу Мэрилин и ее манере одеваться Наташа, словно забыв о том, что и сама высказывала сходные опасения, лицемерно добавила:

Некоторые люди настолько мелки, что их возмущает всё, приносящее другому человеку успех. Они ужасно ссорились и ругались. У Мэрилин неизменно оставалась надежда, что все как-то образуется, но мистер Ди Маджио никогда не обращал внимания на ее чувства.

Сама Мэрилин разговаривала на тему развода немного и только с несколькими друзьями. Михаилу Чехову она изложила свое мнение лапидарно: «Джо — прекрасный человек, но у нас очень мало общего». Вскоре она без прикрас призналась Сьюзен Страсберг: «Меня тошнило от него — тошнило»^[278]. Потом появились и кое-какие детали:

Ему не нравились женщины, которых я играла, — он их считал потаскухами. Не знаю, какие мои картины он при этом имел в виду! Ему не нравились актеры, которые меня целовали, и не нравились мои костюмы. Словом, ему не нравилось все, что было связано с моими фильмами, и еще он ненавидел всю мою одежду. Когда же я объясняла ему, что обязана так одеваться и что это часть моей работы, он посоветовал бросить такое занятие. Но неужели он не понимал, на ком женится, когда мы регистрировали брак? Честно говоря, наше супружество был своего рода сумасшедшей и трудной дружбой с сексуальными привилегиями. Позже я сообразила, что браки часто бывают именно такими.

7 октября ровно в девять утра Мэрилин снова явилась на съемочную площадку «Зуда седьмого года» и, как вспоминает Билли Уайлдер, выглядела очень веселой. «Первый раз за много последних дней я чувствую, что живу, — сказала она режиссеру. — И, кроме того, мне сегодня чудесно спалось».

А вот впавший в мрачный настрой Джо исчез из поля зрения. «Я не понимаю произошедшего, — изрек он, наверняка питая надежду на отказ Мэрилин от идеи развода. — И уверен, что она прозреет». А потом добавил, пожалуй, с неумышленной снисходительностью: «На мой взгляд, [Мэрилин] хорошая девушка — молодая и наивная, — но мне кажется, что она оказалась введенной в заблуждение многими своими мнимыми друзьями».

26 октября Джо предпринял смелую попытку вернуть свою жену, воспользовавшись в качестве посредника Сиднеем Сколски. Вдвоем мужчины поехали на Палм-драйв, где Джо умолял Мэрилин еще раз все обдумать. «Однако Мэрилин после принятия решения всегда была несгибаемой, — вспоминал потом Сколски. — Она уже настроилась на развод».

На следующий день Сидней сопровождал Мэрилин и Джерри Гизлера в суд, расположенный в Санта-Монике. Как вспоминал с некоторым удивлением Сколски, адвокат Мэрилин рассказал своей подопечной, «каким образом она должна вести себя с репортерами и кинооператорами. Он работал словно добротный кинорежиссер, подробно объясняя, в каком она должна быть настроении и какое у нее должно быть выражение лица. Мэрилин дала безукоризненное представление — причем в полном соответствии с пожеланиями Гизлера»; может быть, еще и потому, что в данном случае возможность дубля напрочь отсутствовала.

Одетая весьма тщательно и позаботившаяся при этом о мельчайших деталях — в черном платье с небольшим декольте, черной шляпе и контрастирующих с ними белых кожаных перчатках и белых жемчугах, подаренных ей Джо на день рождения, — Мэрилин понимала, что ей предстоит очередное большое и важное выступление. В возрасте всего двадцати восьми лет ей довелось проживать самый разрекламированный год в своей биографии, и актриса усердно старалась, чтобы всякие события приносили ей дополнительную известность и охотно расписывались бы в прессе, и с этой целью Мэрилин предоставляла последней всё новые и новые факты насчет собственной персоны. «Ваша честь, — тихо промолвила она в адрес судьи Роудеса, давая свои показания, которые были потом повторены по всему миру, — у моего мужа случалось такое настроение, когда он не желал со мной разговаривать по пять или семь дней подряд, а иногда даже дольше — десять дней. Я спрашивала, в чем дело. Но он не отвечал либо говорил: "Отцепись!" За девять месяцев нашей супружеской жизни он позволил мне принять гостей всего два или три раза, причем один раз — когда я была больна. Тогда он согласился, чтобы кто-то меня проведал».

Потом она добавила слова, которые ни в коем случае не соответствовали истине: кстати говоря, они в значительной мере противоречат также и тому, что она говорила друзьям и прессе:

Я предложила отказаться от моей работы в надежде, что это позволит разрешить наши проблемы. Но даже это не помогло.

В этом месте ее голос дрогнул:

Я надеялась, что найду в браке любовь, доброжелательность, чувство и понимание. Но наш союз нес мне главным образом холодность и безразличие.

Наташа рвалась выступить в роли свидетеля, но Мэрилин вполне разумно запретила ей делать это. Поэтому свидетельские показания давала спокойная по натуре Инез Мелсон, которая управляла делами Мэрилин:

Мистер Ди Маджио проявил далеко идущее безразличие и отсутствие заботы о счастье миссис Ди Маджио. Я лично видела, как он оттолкнул ее и сказал, чтобы она ему не мешала.

Через неполные восемь минут судья Орландо Х. Роудес принял и утвердил временное постановление о разводе; окончательное расторжение брака должно было наступить ровно год спустя.

Однако Джо по-прежнему оставался невыносимо ревнивым, и очевидным доказательством этого явилось странное событие, которое он через девять дней спровоцировал вместе со своим приятелем Фрэнком Синатрой.

С середины октября Джо нанял частного детектива с задачей следить за Мэрилин (наверняка в надежде, что найдется какой-нибудь порочащий ее факт). Вечером 5 ноября детектив сообщил Джо, что, следуя за по-разному переодевавшейся Мэрилин, несколько раз попадал по одному и тому же адресу: Уоринг-авеню, 8122, — где, между прочим, жила Шейла Стюарт, актриса и одновременно ученица Хола Шефера, которого она вместе с Гарри Гивентером нашла без чувств в его кабинете. Взбешенный Джо, которого соглядатай оповестил и вызвал, быстро прибыл на место и хотел вломиться в квартиру Шейлы, чтобы самолично посмотреть, что и с кем делает там Мэрилин.

Сыщик советовал ради осторожности подождать несколько минут и сам, в свою очередь, вызвал Синатру, вскоре прибывшего на угол Уоринг-авеню и Килки-драйв со сворой каких-то типов. Парочка из них вошла в здание, и сообща они выбили двери, которые вели в квартиру одного из жильцов^[279]. Раздался душераздирающий крик, и фонарик частного детектива вырвал из темноты чью-то фигуру: до смерти перепуганная тридцатисемилетняя Флоренс Котц сидела, выпрямившись, на кровати, судорожно сжимая ночную сорочку и одеяло, а также призывая громким визгом о помощи, которая вскоре и прибыла. Мужчины были уже готовы начать стрельбу, однако не смогли сразу найти отстоящие на несколько метров двери Шейлы Стюарт. Шум поднял на ноги саму Шейлу, Мэрилин и еще одного человека, который, воспользовавшись всеобщим замешательством, быстро выбежал и скрылся^[280]. Чуть погодя был найден автомобиль Мэрилин, запаркованный у дома 8336 по Де-Лонпре-авеню, где Мэрилин снимала квартиру после того, как выселилась с Норт-Палм-драйв.

Долгие годы этот эпизод носил название «налета не в те двери». Флоренс Котц потребовала от Синатры и Ди Маджио двести тысяч долларов компенсации, и дело попало в суд. Синатра отрицал свое участие во взломе, и после четырехлетнего разбирательства Верховный суд штата Калифорния отклонил иск — после того, как адвокат Синатры, Милтон Радин, заключил с Флоренс Котц мировую, выплатив ей семь с половиной тысяч долларов. Что касается гостей Шейлы, то оба ее визитера опровергали всякие подозрения^[281].