Потом, после проведения свыше двенадцати тысяч интервью и по истечении пяти лет, на книжных прилавках появилось «Сексуальное поведение женщин» — и это произошло как раз тогда, когда Мэрилин Монро ежедневно фигурировала в газетах, каждую неделю в журналах и непрерывно (так, по крайней мере, казалось) на экранах всех окрестных кинотеатров. Многие общенациональные и религиозные лидеры подвергали нападкам одновременно и Кинси, и Монро, словно эту парочку связывало какое-то общее дело и общая заинтересованность, причем их обоих невозможно было ни проконтролировать, ни сдержать. В тот момент, когда Мэрилин чувственно пела «Бриллианты — вот лучшие друзья девушки», Институт изучения секса проводил анкетирование и интерпретировал его результаты, сопоставлял кинокартины, книги и произведения искусства, стараясь проводить междисциплинарные исследования секса и различных видов сексуальной практики. В 1952 году, когда разразился скандал с опубликованными в календаре фотографиями обнаженной Мэрилин Монро, таможенное управление Соединенных Штатов обвинило указанный институт в импорте материалов эротического характера. В конечном итоге власти стали тщательно контролировать такого рода научную деятельность, чтобы чистота американского разума не была осквернена размышлениями над непотребной проблематикой секса.

Отчеты, или, как их иногда принято называть, «рапорты Кинси» были предназначены для чтения; и, хотя они разрослись до восьмисот страниц, их структура и содержание были простыми. После тщательного рассмотрения методологии обследования в объективном тоне излагались все полученные результаты. Не принимались во внимание ни случаи фанфаронства, ни мнимая смиренность; основополагающая достоверность отчетов подтверждается анонимным характером опросов и открытостью тематики.

В 1948 году исследования над мужчинами концентрировались на разнообразии и частоте гетеро- и гомосексуальных половых контактов, в то время как в 1953 году в исследованиях женского секса смело занялись — к грядущему ужасу миллионов людей по всей Америке — женским оргазмом. Столь же притягательным для многих лиц оказалось решительное утверждение Кинси о том, что ни одна разновидность сексуальной активности не может считаться «более нормальной», нежели какая-то другая; совершенно напротив, ученый настаивал, что сексуальная активность охватывает собой целую гамму способов поведения и форм выражения чувств. Иными словами, нормальность устанавливалась общественными правилами и обычаями.

Совпавшее по времени опубликование рапортов Кинси и завоевание Мэрилин славы, сопряженное с упрочнением позиций актрисы, было выгодно обеим сторонам: впервые серьезные научные изыскания касались наиболее деликатного аспекта человеческого сознания, причем такого, который из соображений безопасности был со всех сторон огорожен самыми суровыми правилами и запретами. Кинси, равно как и Мэрилин, смог пробиться сквозь видимость, порождаемую пуританско-викторианской моралью в сфере женских желаний и форм поведения (чтобы не сказать женской агрессивности), видимость, которая — находясь под бдительным оком и защитой Кодекса кинопроизводства и Легиона благонравия — по-прежнему сохранялась и в Голливуде, и по всей стране: в городских, школьных и религиозных сообществах. Особую связь с американским образом жизни и со вспышкой повсеместного протеста против сексуальной откровенности различных известных лиц, воплощавшихся персоной Мэрилин Монро, имело открытие, что половая жизнь женщин весьма резко переменилась со времен первой мировой войны. Как сообщал Кинси, в 1950 году более половины американских женщин, вступающих в брак, не были девственницами, по меньшей мере одна четверть замужних женщин имели любовников, а наиболее странным показалось многим то, что женщинам на самом деле нравился секс. Таким образом, американские женщины вели жизнь, совершенно отличную от представлений американских мужчин по этому поводу. Констатация этого факта была такой сенсацией, что издатель рапортов Кинси, который первым заходом напечатал пять тысяч экземпляров, вскоре довел объем продаж до более чем четверти миллиона книг.

В ту же неделю, когда Мэрилин прилетела в Лос-Анджелес, журнал «Тайм» нес во все стороны весть про «День К.» («День Кинси») и подробно излагал противоречивые реакции на публикацию Кинси как со стороны прессы, так и общественного мнения, поскольку этот фолиант в такой же мере разделил людей, как вопрос о моральной оценке одеяний Мэрилин и мотивов деятельности ее героини Лорелеи в картине «Джентльмены предпочитают блондинок». Газета «Нью-Йорк таймс» упрятала рассказ о споре вокруг Кинси на дальнюю страницу где-то внутри номера, а еженедельник «Филаделфиа буллетин» подготовил обширный отчет размером в три тысячи слов, который в конце концов сняли из номера, опасаясь (как это было сформулировано в разъяснении, предназначенном для читателей) «без нужды оскорбить в лучших чувствах многих лиц из огромного круга наших читателей». Газета «Чикаго трибьюн» оказалась менее озабоченной, ничтоже сумняшеся охарактеризовав рапорт коротко как «настоящую угрозу для общества», в то время как менее известная «Ралейт таймс» бесплатно предлагала читателям разыграть три экземпляра спорного тома. Европа — и это вполне можно было предвидеть — не проявила в этом деле заинтересованности; итальянские газеты поместили всего лишь краткие упоминания о Кинси и его труде или вообще проигнорировали весь этот вопрос, а Париж выразил изумление, что кого-то подобное вообще может удивить. Одновременно в американских ночных клубах, где каждое словцо, хоть как-то ассоциирующееся с половым актом, было категорически запрещено, в качестве заменяющего кода стали — во избежание обвинений в похабщине и безнравственности — применять термин «Кинси». В 1953 году прямые дискуссии по поводу секса велись, пожалуй, исключительно на страницах книг Кинси, на медицинских и психиатрических семинарах, а также в раздевалках средних школ^[247].

Так вот и получилось, что достижение актрисой Мэрилин Монро вершин карьеры удивительным образом совпало по времени с рапортом Кинси на тему женщин и эрой борьбы Америки с укоренившимся в ней своего рода юношеским смущением в вопросах секса. Мэрилин сменила вульгарную, хоть и остроумную, Мэй Уэст и полную очарования Джин Харлоу (обе они были кинематографическим феноменом тридцатых годов) образом, соединявшим в себе черты девочки и женщины. Хотя сама Мэрилин своим постоянным стремлением к достижению совершенства превзошла извечные американские мечты, одновременно она воплощала собой эти мечты. Она была послевоенным идеалом послевоенной девушки — нежная и слабая, не скрывающая, что попала в беду, обожающая мужчин, наивная и жаждущая секса без предъявления каких-либо требований. Но в том, как она подавала себя подлинно чувственным созданием, присутствовала какая-то скрытая агрессия; из-за указанного специфического несоответствия ее сексуальное воздействие тем самым одновременно и отвечало культурным ожиданиям, свойственным 1953 году, и противилось им. Хотя она была женщиной впечатлительной и испуганной (и часто казалась таковой и на экране), ей были также присущи какая-то неуступчивость и независимость. И, пожалуй, наиболее тревожным и угрожающим для культуры оказывалось то, что замешательством, которое Мэрилин производила вокруг секса, она пробуждала к себе уважение. Дамы вроде Одри Хепбёрн^[248]и Грейс Келли получали премии Американской киноакадемии, а толпы поклонников бросалась везде на Мэрилин, и тысячи зрителей не уставали бить в ладоши и выкрикивать здравицы в ее честь.

Одновременно киностудия, где работала эта не осознающая своей роли актриса-первопроходец, показывала ее Америке только и исключительно в единственном образе (и такой ее считали по всей стране) — в виде эдакой наивной блондинки, которая может соблазнять, не провоцируя. Мужчины оценивали ее высоко, не испытывая при этом чувства, что она одержала над ними победу, а женщины инстинктивно ощущали, что для них Мэрилин не представляет собой никакой угрозы. Почитатели Мэрилин склонялись перед ее всевластным обаянием, не признавая факта ее триумфа и даже не проявляя к ней ни малейшего уважения.