«Я знала, что на самом деле нас ничто не связывало, — защищала она через несколько лет свое отношение к матери, — и знала, что в состоянии сделать для нее очень немногое. Мы были чужды друг другу. Наше совместное проживание в Лос-Анджелесе складывалось очень трудно, и даже она отдавала себе отчет в том, что ни одна из нас по сути не знает другую». Одну из немногочисленных дискуссий о своей матери Мэрилин закончила следующим утверждением: «Мне хочется просто позабыть обо всех тех несчастьях и страданиях, с которыми ей довелось столкнуться в ее жизни, а мне — в моей. Я пока не могу забыть об этом, но хочу попробовать. Когда я становлюсь Мэрилин Монро и не думаю про Норму Джин, мне это иногда удается».

В последующие годы многие духовные страдания Мэрилин Монро станут результатом того, что она была не в состоянии забыть то, что произошло, и часто из-за этого во время психотерапевтических сеансов было невозможно заниматься непосредственно ее чувством вины и последствиями указанного состояния^[214].

После раскрытия того факта, что Глэдис жива, студии «Фокс» во второй раз за год пришлось выдумывать какую-то историю, дабы противостоять прессе и общественному мнению. Руководство снова вызвало Мэрилин на ковер, и она снова нашла способ предотвратить волну возмущения собственной ложью и обратить всю ситуацию в свою пользу. Киножурналиста Эрскина Джонсона попросили провести интервью, на которое он будет располагать эксклюзивными, то есть исключительными, правами. «Без моего ведома, как несмышленого дитяти, — сказала Мэрилин, пользуясь старосветскими оборотами и лексикой (ее высказывание написал Сидней Сколски), — моя матушка по инвалидности провела много лет в штатной больнице. Я тем временем воспитывалась в нескольких приемных семьях, указанных мне куратором округа Лос-Анджелес, и более года пребывала в городском сиротском приюте Лос-Анджелеса. Я не знала матери как следует, но после того, как стала взрослой и получила возможность помогать ей, поддерживаю с ней контакт. Я помогаю ей в настоящее время и хочу помогать также и в дальнейшем, если у нее будет на то нужда».

В письме к издателю журнала «Редбук», отправленном в июле, Мэрилин добавила к изложенному следующее:

Эту историю я рассказала так, как услышала ее в бытность ребенком, и с того момента, когда узнала о существовании матери, я пыталась уважать ее жажду сохранения анонимности... Мы никогда не знали друг друга сколь-нибудь близко, и нас никогда не связывали нормальные отношения матери и дочери. Если я совершила ошибку, утаивая эти факты, то прошу принять мои самые глубокие извинения; прошу также поверить, что единственным мотивом моего поведения явилось уважение к женщине, которой я чувствую себя глубоко обязанной.

Неясно, что она понимала под жаждой сохранения анонимности. Если говорить об отношении Мэрилин к Глэдис, то не вызывает сомнения, что своим поведением актриса производила впечатление человека бесчувственного и толстокожего. Ощущая уколы прошлого, она пыталась скрыть его.

Более принципиальным вопросом было сохранение в тайне ее внебрачного происхождения. «Отец Мэрилин погиб в результате автомобильной аварии, — написал Джонсон, — вследствие чего у ее матери случился нервный срыв». Ничего сверх этого не интересовало шефов киностудии, довольных тем, что в конечном итоге удалось установить, кто же мать Мэрилин, поскольку в тот год объявилось сразу несколько женщин, каждая из которых утверждала, что Мэрилин — это ее дочь.

Хотя в очередном фильме, появившемся на экранах в 1953 году, Мэрилин присутствовала в кадре совсем недолго, студия «Фокс» уже объявляла ее в титрах как звезду. Картина под названием «О'Генри: полный комплект» начинается с сюжета по рассказу этого писателя «Фараон и хорал», в котором забавный и симпатичный бродяга (его роль исполняет знаменитый Чарлз Лоутон), желая обеспечить себе на зиму теплый кров и какую-никакую пишу, безуспешно добивается, чтобы его арестовали. Зная, что за ним наблюдает полисмен («фараон»), патрулирующий улицу, он предпринимает последнюю попытку — подкалывается к Мэрилин, элегантно, скромно и мило одетой проститутке, чтобы предложить ей переспать. Сначала бродяжка шепчет девице, что не может ни заплатить ей, ни проставить выпивку, поскольку у него нет ни цента, а потом, тронутый ее красотой и наивностью, отдает девушке единственную имеющуюся у него вещь — свой зонтик. «Очаровательной и незабываемой юной даме», — произносит бедняк, роняя при этом прохудившийся котелок. Когда после этого он поспешно удаляется, Мэрилин провожает его долгим печальным взглядом. Приближается полисмен: «Что здесь творится? Что происходит?»

«Он назвал меня дамой!» — говорит приятно удивленная девица, а когда улица темнеет, она начинает плакать — скорее над собой, нежели над ним. Эта сцена оказалась одним из наиболее трогательных эпизодов в кинематографической карьере Мэрилин — блистательным и тонко сыгранным портретом^[215].

Помимо частых поездок в Лос-Анджелес, где он игран роль миролюбивого посредника между Мэрилин и прессой, Джо был рядом с ней и тогда, когда разгорелся еще один скандал, опять-таки способствовавший росту симпатий к артистке. Двух нью-йоркских проходимцев арестовали и поставили перед судом, когда было доказано, что фотографии обнаженной женщины, которыми они торговали, были на самом деле снимками Мэрилин Монро. Стало казаться, что каждая неделя ее жизни достойна описания: каждое ее знакомство, каждый фрагмент ее биографии, все, что случалось с ней в прошлом и что происходит сейчас, а также то, что только может стрястись, особенно нынче, когда ее так часто видели и фотографировали в обществе Джо. Сплетни о висящем в воздухе бракосочетании кружили по Голливуду и за его пределами.

18 апреля кинокомпания «Фокс», как и прогнозировалось, воспользовалась своим правом на продление контракта с Мэрилин: с 11 мая она будет получать по семьсот пятьдесят долларов в неделю — и это была одна из самых низких ставок, выплачивавшихся в ту пору хоть чего-либо стоящей актрисе. У Монро пока не было юридически оформленного договора с Фелдменом и агентством «Знаменитые артисты»; ее статус в агентстве Морриса тоже все еще оставался неясным, и если бы даже представители этой последней фирмы захотели возместить актрисе понесенные убытки и попытались заключить со студией новый контракт в связи с тем, что за истекший период Мэрилин стала для «Фокса» гораздо ценнее, их шансы на положительное решение вопроса были бы ничтожными. Продолжал действовать известный нам семилетний контракт, и с этим фактом ничего нельзя было поделать.

28 апреля после длительного недомогания и сильных болей у Мэрилин в больнице «Ливанские кедры» удалили аппендикс. Когда доктор Маркус Рэбуин поднял больничное белье, чтобы приступить к операции, он с удивлением увидел, что Мэрилин приклеила к животу написанное от руки письмо — просьбу, свидетельствовавшую о ее страхе перед бесплодием:

Доктор Рэбуин!Очень важно прочитать это перед операцией!

Дорогой доктор Рэбуин

Прошу вырезать как можно меньше. Понимаю, вам кажется, что моя просьба продиктована суетностью и тщеславием, но на самом деле причина в другом. Для меня принципиально важно, чтобы я являлась настоящей женщиной.

Прошу оставить (не знаю, как мне молить вас) как можно больше — я целиком в ваших руках. У вас есть дети, и вы должны сами знать,что все это значит, —пожалуйста, доктор Рэбуин. — я чувствую, что могу на вас положиться!

Благодарю вас — благодарю вас — благодарю вас. Бога ради, дорогой доктор,не удаляйте мне яичники— и еще раз прошу, сделайте, пожалуйста, все, что в ваших силах, чтобы не остались большие шрамы.

От всего сердца благодарю вас,

Мэрилин Монро^[216]