По словам сержанта, именно Юнис изложила ему ход событий, включая информацию о том, что нашла тело Мэрилин, как она сказала, «в полночь». Клеммонс немедленно задал вопрос, почему так долго не извещали полицию, на что Гринсон сразу же ответил: «Мы, врачи, прежде чем кого-либо известить, должны были иметь разрешение пресс-бюро киностудии». Это утверждение являлось чистым абсурдом, но одновременно оно позволяло обосновать более раннее появление Артура Джейкобса в доме.
Тем временем весть о трагическом происшествии молниеносно распространялась в информационных службах для прессы и радио, которые передавались на волнах, отведенных для полиции; очень быстро на место происшествия стало приезжать все больше полицейских, а среди них — офицер Мервин Ианноун (ставший позднее шефом полиции в Беверли-Хилс) и детектив-следователь сержант Роберт Э. Байрон, который взял ведение дела в свои руки и приступил к допросу Гринсона, Энгельберга и Мёррей. В этот момент следствия Юнис сменила показания о времени обнаружения тела Мэрилин на три часа ночи.
Как Клеммонса, так и Байрона не удовлетворили полученные ими показания, особенно те, которые дала Юнис. «По мнению должностного лица полиции, миссис Мёррей давала нечеткие и по возможности уклончивые ответы на вопросы о том, что в это время делала мисс Монро», — написал Байрон в официальном рапорте.
Другим должностным лицом, которое появилось на месте происшествия до наступления воскресного рассвета, был Дон Маршалл, сыщик с того же самого лос-анджелесского полицейского участка. Маршалл прибыл в тот момент, когда за ведение следствия все еще нес ответственность Клеммонс, приказавший ему «оглядеться в доме и проверить, не оставила ли Монро прощальное письмо». Маршалл провел следующие несколько часов за тем, что тщательно просматривал все бумаги, которые обнаружил в жилище актрисы.
Недалеко от кровати лежала переданная из Парижа телеграмма на английском языке, предлагающая Мэрилин выступление в сольном спектакле; однако, если не считать этого, Маршалл не нашел ничего интересного и после тщательных розысков убедился, что никакого прощального письма в доме не было. Детектив оставался на Пятой Элен-драйв в течение всего дня, на протяжении которого он допросил соседей Мэрилин, супругов Ландау, живших в доме по Южной Кармелина-стрит, 316, — всего в паре шагов от угла Пятой Элен. Как позднее проинформировал Маршалл, Эйб Ландау и его жена уверили его, что предыдущей ночью не слышали никакого шума или голосов и что в принципе мисс Монро была «очень хорошей соседкой».
Действия более широкого плана были предприняты, когда к собравшимся в доме лицам: Гринсону, Энгельбергу, нескольким сотрудникам полиции и Милтону Радину, уже возвратившемуся на место происшествия, — присоединилась Пат. Она оставалась в резиденции Мэрилин примерно два часа, а потом вернулась домой, чтобы отвечать по непрерывно звонившим телефонам на вопросы журналистов со всего мира. Вскоре после пяти часов тридцати минут тело Мэрилин Монро, накрытое розовым шерстяным одеялом, привязали к металлическим носилкам, перенесли к подъездной дорожке, ведущей к дому, и там сунули в сильно потрепанный «Форд»-комби, чтобы для начала перевезти в морг, находящийся в Вествуд-Виллидж — точно неизвестно, почему туда, поскольку обстоятельства смерти требовали вскрытия трупа, а это можно было сделать только в бюро коронера, которое находилось в центре города. Скорее всего, тело увезли прежде, чем Милтон Радин как адвокат Мэрилин успел вступить в контакт с Инез Мелсон, управлявшей делами покойной и осуществлявшей надзор за опекой над Глэдис, а также с Джо Ди Маджио, который, как правильно предвидел Радин, лучше всех справится с вопросами организации похорон.
Вскоре после восьми утра в воскресенье, 5 августа, тело Мэрилин оказалось в городском морге. В десять тридцать заместитель коронера, доктор Томас Ногучи, закончил вскрытие тела Мэрилин.
Вернувшись на Пятую Элен-драйв, полиция по-прежнему охраняла дом. Потом возникли абсурдные сообщения о том, что руководство студии «Фокс» распорядилось «сжечь в огромном мексиканском камине груды документов». Появились также сплетни, что «ломом был выломан замок в металлическом шкафчике с документами и там перетрясли все ящички и полки» с целью изъять оттуда бумаги, ставящие под угрозу безопасность Соединенных Штатов. Все это было сплошной бессмыслицей и выдумкой. По мнению офицера Дона Маршалла, который на протяжении всего дня не покидал дома Мэрилин, «никто и ничего не уничтожил»[503].
Однако кое-что было слегка подремонтировано. Юнис позвонила своему племяннику Норману Джеффрису с просьбой вставить в раму небольшое стекло, которое, по-видимому, выбил кочергой Гринсон; это обеспечит дом от попытки проникнуть внутрь, после того как полиция в воскресенье вечером официально опечатает все домовладение. Когда стекло было вставлено, а стирка закончена, Юнис наконец покинула виллу — на один день позже, чем запланировала. В доме Мэрилин Монро она оставила после себя действительно идеальный порядок.
Совершенно иным делом занимался в это время Томас Ногучи, проводивший анатомирование Мэрилин. В этом ему помогал внимательный и проницательный наблюдатель, мнение которого будет иметь переломное значение для выяснения причины смерти Мэрилин.
В 1962 году Джон Майнер являлся заместителем прокурора округа Лос-Анджелес и начальником отдела судебной медицины; по долгу службы и характеру выполняемых функций он был также представителем судебного врача в бюро коронера. Майнер преподавал также судебную психиатрию в университете Южной Калифорнии, и его особенно уважали за проведенные им многочисленные экспертизы в сфере судебной медицины, связанные с оценкой самоубийств, а также случаев смерти, которые принимались за самоубийства. В качестве сотрудника бюро коронера Майнер участвовал во вскрытиях всех лиц, смерть которых была сочтена не носящей естественного характера, что означает более пяти тысяч случаев аутопсии. В 1962 году судебным врачом и коронером округа Лос-Анджелес был доктор Теодор Карфи, который назначил для проведения анатомирования трупа Мэрилин Монро доктора Томаса Ногучи, заместителя судебного врача.
Предварительный отчет бюро окружного коронера, датированный и подписанный доктором Ногучи в воскресенье, в десять тридцать утра, находится в архиве морга, подчиняющемся окружному коронеру и находящемся в здании суда, в папке под номером 81128. Первое дополнение: отчет о химическом составе крови и печени — датировал и подписал в восемь утра 13 августа главный токсиколог Р. Дж. Абернети (документ № 81128-1). Предварительное заключение Карфи от 10 августа звучало так: причиной смерти «могла быть передозировка барбитуратов». 17 августа оно было изменено, и эксперты сочли, что, «скорее всего, это было самоубийство», а 27 августа Карфи опубликовал окончательное заключение с еще более сильной формулировкой, где констатировалось «острое отравление барбитуратами — прием слишком большой дозы лекарств».
Это мнение основывалось на наиболее важных химических данных, вытекающих из токсикологического анализа, которые представляются бесспорными и однозначными.
Во-первых, внешние признаки применения насилия отсутствовали. Во-вторых, в крови было обнаружено восемь миллиграммов хлоралгидрата и четыре с половиной миллиграмма нембутала — но в печени была выявлена гораздо более высокая концентрация нембутала, составляющая тринадцать миллиграммов[504]. Эти цифры имеют принципиальное значение для понимания того, каким образом умерла Мэрилин.
На столике рядом с ее кроватью полиция нашла полные и частично опорожненные флакончики с несколькими видами лекарств, в частности, с противогистаминными препаратами, а также со средствами для лечения гайморита. Там находилась также пустая упаковка от двадцати пяти стомиллиграммовых капсул нембутала, выписанных актрисе 3 августа доктором Хайменом Энгельбергом, а также десять капсул, оставшихся от первоначальной заводской упаковки, которая содержит пятьдесят пятисотмиллиграммовых капсул с хлоралгидратом, — по рецепту, датированному 25 июля и повторенному 31 июля в соответствии с полномочиями, предоставленными доктором Гринсоном.
