Возможно, Ли Страсберг был таким же хорошим агентом, как и театральным педагогом и реформатором; во всяком случае, разыгранная им сцена вызвала у Милтона и во всей фирме определенный переполох. Мэрилин сказала, что она урежет малость от своей недельной ставки, но Паула должна быть с ней. И она действительно была — хотя это потребовало ловкого маневрирования на протяжении всей оставшейся части года. Паула Страсберг получала более высокую зарплату, нежели любой другой человек, связанный с производством «Принца и хористки», за исключением Монро и Оливье. Интересным дополнением к этой истории может послужить факт, что вездесущая доктор Хохенберг, с которой Милтон и Мэрилин все еще были связаны, выступила в данном споре на стороне Паулы, хоть и совершенно не знала ее.

9 июля Милтон и Ирвинг первыми пустились в Лондон, а дождливым днем 13 июля по их следам отправились Мэрилин и Артур. Остальная часть группы: Паула, Хедда, Эми и Джошуа — приехала через десять дней. Когда 14-го утром Миллеры прибыли в Великобританию, то в аэропорту их ждали, чтобы поприветствовать, сэр Лоренс и леди Оливье — вместе с семью десятками полицейских, которые требовались, чтобы караулить толпу из двухсот орущих журналистов и фотографов. Как вспоминал Артур, в тот момент Англию вполне можно было начать буксировать по океану — и никто бы этого не заметил. Стоило Мэрилин в течение следующих четырех месяцев появиться где-либо в общественном месте, как на нее немедленно бросалась толпа поклонников, и вскоре было решено, что если она надумается пойти за покупками, то прежде надо будет убрать из магазина всех клиентов до единого. Не успевала она сделать какое-то маловажное и неинтересное заявление, как назавтра оно обсуждалось на первых станицах лондонских газет. К примеру, в субботу, 25 августа, Мэрилин рискнула отправиться за покупками на многолюдную Риджент-стрит, но толпа почитателей окружила ее настолько плотно, что она упала в обморок; были расставлены полицейские кордоны, но на следующий день она все равно была не в состоянии работать по причине нервного истощения и непродолжительного приступа агорафобии^[353].

Как будто бы Милтону было мало хлопот с бюджетом компании ММП, Артур, причем с ходу, в первый же вечер познакомил его с собственной, отнюдь не простой финансовой ситуацией. Он должен был платить ежегодно шестнадцать тысяч долларов на содержание детей; бывшая жена получала сорок процентов его доходов; у него были трудности с уплатой подоходного налога и гонорара адвокатам. Существовала ли возможность объединить его доходы, которые в любом случае не были высокими, с доходами Мэрилин? Мог ли бы он подать налоговую декларацию совместно с Мэрилин и ММП? «Может быть, мы позже займемся этим вопросом [покупки прав на экранизацию] его пьес, — с некоторым раздражением сказал Ирвинг, когда Милтон затронул проблему финансов Артура. — Это могло бы ему помочь».

До конца года студия ММП пыталась (по словам Ирвинга) найти способ «увеличить капитал Артура и не допустить его к участию в прибылях... Мы можем также позаботиться о финансировании производства и распространения кинофильма Артура Миллера, хотя это было бы весьма трудно... У него есть желание написать для Мэрилин сценарий на основе "Братьев Карамазовых", [поскольку] в последнее время он великолепно отдает себе отчет в размере собственных расходов и в том, каким образом их можно включить в расходы на деятельность ММП». Миллер хотел получить от ММП финансовую помощь, однако, как заявил в конечном итоге Ирвинг, «он мог бы не согласиться с тем, что фактически ему нужна помощь в популяризации и проталкивании своей фамилии». Дискуссии продолжались, хотя Кей Браун, друг и агент Миллера, не уставал повторять ему: «Ты не должен вмешиваться в карьеру Мэрилин, так же как она не должна вмешиваться в твои дела». Итак, началось сложное состязание, ставкой в котором было завоевание контроля над деньгами, карьерой и коммерческим предприятием Мэрилин. В числе игроков — а каждый из них был враждебно настроен ко всем остальным — оказались Артур, Милтон и Ли.

Грины поселились в пансионате «Тиббс-фарм» в Аскоте; в распоряжении Миллеров оказался довольно большой апартамент в поместье Парксайд-хауз, располагавшемся в Энглфилд-грин, округ Эгхем, недалеко от Виндзорского парка^[354]. Находясь в часе езды от центра Лондона и немного меньше от киностудии в Пайнвуде, Парксайд-хауз представлял из себя резиденцию, построенную в стиле классицизма; он принадлежал лорду Норту (издателю газеты «Файнэншл таймс») и его супруге, пианистке и актрисе Джоан Керр. Их владение занимало площадь в четыре гектара, поросшую буйной травой. Здесь было устроено несколько садов и проложены велосипедные дорожки; дом состоял из выложенного дубовыми балками салона, пяти спален и помещений для прислуги. Мэрилин было необычайно приятно, что Милтон позаботился о ней и распорядился в ее честь перекрасить комнаты в белый цвет.

Однако на протяжении следующих четырех месяцев у Мэрилин было немного времени, чтобы восторгаться прелестями дома, Лондона или английского пейзажа. Через день после приезда ее отвезли на пресс-конференцию в отель «Савой», где два инспектора, один сержант, шесть констеблей и четыре взвода полиции пытались сдержать собравшуюся на Стрэнде^[355]четырехтысячную толпу ее любителей. На Мэрилин было надето тесно облегающее платье из двух частей, соединенных на животе прозрачной вставкой. Начался обмен теми же, что и обычно, нудными вопросами и ответами. Да, сказала она, ее радует предстоящая работа с сэром Лоренсом; да, она хотела бы играть драматические роли. «Может быть, леди Макбет?» — спросил журналист из провинции. «Да, но сейчас я могу только мечтать об этом. Знаю, сколько работы еще ждет меня, прежде чем я смогу взяться за такую роль». Своим очарованием и скромностью она за несколько часов покорила британскую прессу. По словам Джека Кардиффа, кинооператора, работавшего на съемках ее картины, Мэрилин везде окружала такая туча журналистов, что все работавшие в павильонах Пайнвуда получили специальные пропуска, дающие право входа на территорию киностудии.

Джек Кардифф, блестяще снимавший многочисленные известные цветные ленты, в частности, такие, как «Красные башмачки»^[356], «Красный нарцисс»^[357], а также «Африканская королева»^[358], познакомился с Мэрилин и в течение трудного периода работы над «Принцем» подружился с ней. Он считал, что артистка была попеременно то в ужасе, то полна уверенности в себе, боялась выступать перед публикой и коллегами-актерами, но страстно хотела блеснуть в этой картине.

В противоположность многим другим актрисам-исполнительницам главных ролей, которых я знал и с которыми работал, Мэрилин никогда не жаловалась и не ругалась последними словами, даже когда условия для работы были тяжелыми. Разумеется, психику Мэрилин характеризовала некоторая дихотомия^[359], трудно постигаемая теми, кому доводилось с ней сотрудничать: с одной стороны, она глубоко жаждала стать настоящей актрисой, с которой все бы считались, с другой — не соблюдала дисциплину, постоянно опаздывала. Думаю, все это вытекало из страха быть отвергнутой, потерпеть поражение. Хотя она производила впечатление мимозы, эта девушка была словно выкована из стали.

С 18 по 20 июля Мэрилин проходила рутинные проверки для подбора грима и костюмов, причем каждая мелочь контролировалась Милтоном, под бдительным оком которого Оливье неохотно уступал. Главной причиной заключения договора с Оливье, как сказал ему Милтон, было стремление, «чтобы о Монро перестали думать в категориях сексуальной красотки, а начали считать ее актрисой с большим комедийным талантом». По мнению Милтона, внешний облик Мэрилин в картине был важным фактором для достижения ею успеха и обретения репутации опытной комедийной актрисы.