Джинсы, шорты, майки с коротким рукавом, сандалии, коробка с игрушечными машинками. Платье, брюки, сапоги, широкие штаны, застегивающиеся у колен, бюстгальтеры, ночная рубашка. Мысленно перебирая уложенные вещи, Эшли решила, что ничего не забыла на предстоящий уик-энд. Закрыв крышку чемодана и собрав кучу сумок, она вздохнула с облегчением. Через час за ними заедет Витор, но ее не оставляли мрачные предчувствия, связанные с поездкой в Синтру. Связанные с тем, что думает о ней Маргрида д'Аркош теперь, когда знает, что Эшли предавалась легкомысленным любовным забавам с ее сыном.

Эшли подошла к окну спальни. Первым делом Витор приказал своим рабочим построить песочницу на краю террасы напротив ее мастерской. В ней и играл сейчас Томас. То, что малыш мог играть теперь сам с собой, позволяло матери дольше работать в течение дня, поэтому она успела выполнить все заказы и могла отправиться на уик-энд, не думая о работе. И все же ей хватало забот.

Лейф добивается ее, но его абсолютно не заботит Томас. Витор озабочен Томасом, но ему наплевать на нее. Какая ирония. Эшли продолжала глядеть на малыша, но теперь у нее упрямо выпятился подбородок. Она не была готова к тому, чтобы ее вели к алтарю. Две недели назад ее слишком ошеломила мысль о замужестве, чтобы сообразить, какие последствия оно может иметь. Теперь же следует обговорить с Витором все вопросы, все условия до конца. Брак, каким бы коротким он ни был, — дело сложное и проблематичное, а наивность давно иссякла.

Внезапно Томас поднял глаза. Заулыбавшись, он поднялся на ноги и стоял, возбужденно покачиваясь. Из-за угла появился Витор и взял ребенка на руки. Сердце Эшли забилось. В темных брюках и в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, обнажавшими его золотистого цвета мускулистые руки, Витор явно сел в машину прямо из-за своего письменного стола.

— Ты сказал, что приедешь в четыре, — выказала свое удивление Эшли, выйдя на террасу.

— Мне удалось улизнуть раньше, чем я рассчитывал.

Она нахмурилась, увидев, как Томас обхватил грязной ручонкой его шею.

— Он тебя испачкает песком.

— Ничего, отряхнемся. К тому же ребенок нуждается в том, чтобы его потискали после того, как он не видел своего папочку, своего «рара» целых две недели, — говорил Витор, щекоча ребенка, неудержимо смеющегося. — Ты уже решила, как ему называть меня?

Она кивнула:

— Раз уж мы в Португалии…

— Теперь ты будешь называть меня «рара», — сказал Витор Томасу. — Ты можешь произнести это слово?

Малыш ухмыльнулся:

— Papa?

— Ты будешь называть меня так потому, что я твой отец. — Витор бросил быстрый взгляд на Эшли. — Я тот мужчина, который однажды занимался любовью с твоей мамой и зачал тебя.

— У тебя было время на ленч? — спросила она, не обращая внимания ни на его взгляд, ни на его слова. Витор покачал головой. — Могу предложить сандвичи и чашечку кофе.

— С удовольствием перекушу. У меня в машине игрушечный гараж для Томаша. Я отдам ему — пусть поиграет, пока я поем.

Эшли кивнула и пошла на кухню, а Витор с Томасом отправились за гаражом.

— Надеюсь, ты не станешь привозить ему что-нибудь каждый раз, когда будешь навещать его, — сказала она, вернувшись на террасу и увидев, как малыш загоняет свои игрушечные машинки в ярко раскрашенный деревянный гараж. Она поставила поднос на железный столик. — Если да, я…

— Расслабься. Меньше всего я хочу избаловать Томаша. Не хочу я и того, чтобы он ждал моего приезда только потому, что я привожу ему подарки. — Он отодвинул стул и сел. — Прежде чем купить что-нибудь, посоветуюсь с тобой. Честное слово!

— Спасибо, — сказала Эшли, передавая ему тарелку с сандвичами с ветчиной и помидорами.

— Я думал о Саймоне, — проговорил Витор, принимаясь за сандвичи, — и был бы тебе благодарен, если бы ты просветила меня по некоторым пунктам.

— Например? — спросила Эшли, наливая две чашки кофе.

— Зачем он с самого начала уверял меня, что ты его любовница. Даже если он уже считал меня своим смертельным врагом, в тот момент это не имело особого значения. — Витор пристально посмотрел на нее. — Может, Саймон говорил так потому, что влюбился в тебя и надеялся, что, стоило притвориться, будто вы влюбленная парочка, и он сможет подтолкнуть судьбу и сделать желаемое действительным?

Эшли нахмурилась.

— Пожалуй, он был неравнодушен ко мне, но больше всего его привлекала моя карьера. Саймон любил производить впечатление, а любовница, успешно продвигающаяся наверх, добавила бы ему славы. Трагедия в том, что ему вполне хватало собственной славы гонщика, вот только он думал иначе.

— Не просто неравнодушен, — заявил Витор. — Парень менялся, когда ты была рядом. Он светился, когда говорил о тебе.

— Все потому, что я олицетворяла самый спокойный период в его жизни и рядом со мной он чувствовал себя уверенней.

— Отчасти, может, и так, но все же Саймон был влюблен в тебя, — настаивал Витор.

— Пожалуй, — признала Эшли.

— Саймон обожал тебя долгие годы и надеялся стать любовником. Поэтому он и добивался, чтобы ты почаще бывала с ним. Он даже договорился с туристическим агентством, занимавшимся всеми поездками команды «Дэлджети», о билетах для тебя на все розыгрыши «Гран-при». Из агентства постоянно звонили ему, спрашивая, воспользуешься ли ты их билетами. Но ты ни разу ими не пользовалась.

Эшли задумчиво отпила кофе. Поскольку она любила Саймона любовью сестры, притом сестры более старшей по возрасту, то и его ответную нежность она всегда считала чисто братской, разве что чуть разбавленной поклонением героине.

Теперь же, когда она мысленно возвращалась в прошлое, из всего поведения и некоторых высказываний юноши получалось, что она была слишком близорукой.

— Я должен был бы сообразить, что вы вовсе не влюбленная парочка, — размышлял Витор, покончив с сандвичами. — Когда мы только познакомились, ты вовсе не походила на ту девушку, которая могла бы быть его возлюбленной.

— Какой же она должна была бы быть?

— Взбалмошной, юной, веселой и находчивой, а ты оказалась зрелой, умной, совсем из другой оперы. — Он лукаво ухмыльнулся. — Хотя твои ноги… Когда ты в тот вечер повисла на мусорном ящике… — он закатил глаза, — они показались мне бесконечными. — Витор взял кофе. — Но если ты ошибалась насчет любви Саймона к тебе, я ошибался относительно причины его гибели, — добавил он, сразу посерьезнев. — Твое замечание о том, что ему невыносима была сама мысль о чьем-либо превосходстве над ним, заставило меня взглянуть на все другими глазами. Чем больше я думал, тем яснее мне становилось, что его добродушие было показным. Он ненавидел всякого, кто хвалил меня, а когда я побеждал в гонке, как же он не хотел поздравлять меня! Аделаида была его последним шансом в сезоне обойти меня, и он пошел на риск, который и сам посчитал бы безумным, не будь он в таком отчаянном состоянии. — Карие глаза потемнели. — Я обязан извиниться перед тобой. Саймон разбился не из-за тебя, а из-за меня.

Она покачала головой и твердо возразила:

— Саймон разбился из-за себя.

— Пожалуй, — помолчав, признал Витор.

— А твое извинение принято.

— Спасибо. Не раз я испытывал искушение связаться с тобой и принести извинения за неоправданные обвинения в день гибели Саймона. — Витор нахмурился. — Но поскольку я все еще придерживался того же мнения, это казалось бессмысленным.

— А я много раз испытывала искушение связаться с тобой и сообщить тебе о Томасе, — отозвалась Эшли. Поднявшись, она подошла к песочнице и извлекла из нее сына. — Тебе нужно помыться и переодеться, — сказала мать, когда он начал шумно протестовать, — и тогда… — она указала на Витора, — ты поедешь в машине твоего papa.

Вопли Томаса прекратились, и через четверть часа, когда они вернулись на террасу, он был умыт, аккуратно причесан и одет в свежую рубашонку и шортики.

— Ну ты и щеголь! — воскликнул Витор, когда ребенок подбежал к нему, потом взглянул на Эшли. — Да и твоя mama выглядит на миллион долларов.