Возникшая путаница таит в себе опасность. Эмоции опасны не меньше.

Какой-то момент он еще колебался, но все его существо яростно требовало близости. «Это всего лишь секс», – уговаривал себя Эван. Чувства обострились из-за того, что он слишком долго отказывал себе. Он купил ее. Теперь Лотта принадлежит ему, и только он будет обладать ею.

Лотта открыла изумленные, затуманенные сном глаза и улыбнулась ему. Сердце гулко отозвалось в его груди неожиданным приливом нежности.

Она откинулась немного назад, увлекая Эвана за собой. Он перекатился, медленно прикрывая ее сверху и начиная тихо и размеренно любить ее, увеличивая наслаждение с каждым глубоким ударом, достигая пределов, которых раньше не представлял. Казалось, он отдает ей что-то и одновременно сопротивляется этому, пытаясь вернуть. Но мягкая настойчивость ее тела и жадная потребность собственных чувств продвигали его все глубже, сметая препятствия, снова и снова заявляя о своих правах на эту женщину. Дрожь сотрясала его тело, когда они закончили, обессиленные безмерностью испытанного наслаждения, покрытые любовной испариной в жаркой комнате, освещенной лучами высокостоящего солнца.

– Как прекрасно, – тихонько прошептала Лотта, ее глаза закрылись, а горячие губы прижались поцелуем к его плечу. Длинные темные ресницы иголочками легли на прелестные щеки, на губах заиграла улыбка, в которой соединились удовлетворение и понимание своей власти.

– Рад, что вы вновь почувствовали вкус к любовным утехам, – заметил Эван, откидывая в сторону смятые простыни. Его рука скользнула к ее роскошным бедрам. Удивительно, но, едва достигнув удовлетворения, он с новой силой желал ее. Эван чувствовал, что захвачен потоком, который несет его, давая возможность находить и терять, продолжая стремиться к какому-то нескончаемому удовлетворению. Вряд ли он сам отдавал себе до конца отчет, что же влечет его. Как долго он был независим, выбирая и зная, как поступать. С Лоттой ему все время казалось, что он сдает свои позиции, это вызывало протест, даже когда он страстно желал ее, заставляло узнавать ее, исследовать и изучать снова и снова, проникая все глубже и глубже.

Это наваждение необходимо остановить.

Эван сел на кровати, обхватив голову и запустив пальцы в густые волосы. Физическая любовь, как он полагал, должна быть проста, а на деле оказалась чертовски опасна. Он повел себя как влюбленный юнец, изо всех сил старающийся понравиться новой любовнице. Он готов был натянуть на себя простыню и повернуться к Лотте спиной, демонстративно игнорируя ее наготу. Эвану захотелось, чтобы она поняла, насколько мала ее власть над ним. В тот же момент он с удивлением понял, что она старается прикрыться и отвернуться от него! Эван почувствовал досаду. Он сорвал простыню, отшвырнув ее подальше на матрас. Лотте пришлось лежать обнаженной и беззащитной под его неотступным взглядом.

– Не накрывайтесь, – коротко приказал Эван. – Мне нравится, когда вы обнажаетесь для меня.

Лотта прихватила краешек простыни и, избегая его взгляда, украдкой пыталась подтянуть ее поближе к себе.

– Мне бы хотелось одеться…

– Вы не должны этого делать. Вы – любовница, а это значит, что ваша нагота принадлежит мне и вы должны выполнить мое требование.

Она подняла глаза и дерзко взглянула на него:

– Вы не страдаете деликатностью. Я слишком толстая, чтобы позволять себе выставляться напоказ. Вот и дайте мне наконец встать и одеться.

Эван не стал бы спорить с первой частью высказывания – его достойная осуждения потребность близости с ней способствовала некоторой неучтивости, зато вторая часть очень его заинтересовала.

– Вы – какая? – переспросил он.

– Толстая, – повторила Лотта. За ее вызывающим тоном Эван разглядел вспышку отчаяния. – Я всегда была полноватой. Тогда это было в моде. Но потом, когда я… когда Грегори начал бракоразводный процесс, я почувствовала себя настолько несчастной, что начала есть. В результате денег становилось все меньше, пока я не проела их все. – Бледная улыбка скривила ее губы.

– Вы ели оттого, что были несчастны? – Эван нахмурился. Ему не приходило в голову поинтересоваться, чем она жила те долгие месяцы, пока шел затеянный ее мужем бракоразводный процесс, в результате которого ее выкинули из дома на Гросвенор-сквер, как она чувствовала себя, когда ее имя со скандалом трепали по всем судам. Если он самонадеянно полагал, что возвращает ей радость прежней жизни, как он был наивен! Без денег, брошенная на произвол судьбы семьей и друзьями, обвиненная в распутстве и осуждаемая всеми, что она могла поделать с собой и своим несчастьем?

– Я, наверное, была больна – ела все подряд, особенно пирожные, булочки, печенье и мороженое, читала дамские журналы, а все остальное время спала.

Она снова потянулась за простыней, и на этот раз Эван не стал ее останавливать.

– Мне кажется, что, только впав в крайнюю нужду, я смогу снова похудеть. Как верблюд в пустыне, – невесело пошутила Лотта.

– Верблюды запасают в горбах воду, а не жир, – заметил Эван.

– Но принцип тот же, – вздохнула Лотта. – Пожалуйста, разрешите мне одеться.

– Еще одну секунду, – попросил он, высвобождая руку и легонько прикасаясь к ее запястью. – Прежде вы не были столь застенчивы.

– Я забываю об этом, – просто призналась она. – Но внутри это чувство всегда присутствует. Особенно когда я вижу себя в зеркале. – Лотта кивнула на большое помутневшее стекло, висящее как раз напротив кровати. – То, что я в нем вижу, убивает меня.

– А мне нравится! Вы не худышка, но именно это и нужно. Вы кажетесь мне такой прелестной, – сказал Эван.

– Прелестной? – переспросила Лотта, широко открыв изумленные глаза.

– Восхитительные формы. Так чувственно, – улыбнулся Эван, наклоняясь вперед и целуя ее. Она несмело и как-то невинно ответила ему. – Нам стоило бы почаще заниматься любовью перед этим зеркалом, и тогда вы сами убедитесь, насколько прекрасны, – прошептал он, целуя ее теплые губы.

Лотта покраснела.

– Не вижу ничего прекрасного, – сухо заметила она. – Вы мне чересчур льстите, милорд.

– Да нет же! У вас божественное тело! Что еще нужно, чтобы убедить вас в этом?

– У вас еще будет такой случай, – ответила Лотта с очаровательной усмешкой. – Но мне действительно необходимо умыться и одеться.

Пока Эван отправился за горячей водой и свежими полотенцами, она завернулась в простыню и занялась исследованием содержимого коробки, которую привезла с собой.

– Чем вы будете заниматься сегодня? – спросила она, стоя на коленях на полу и наблюдая за тем, как он одевается. Босая и взъерошенная, Лотта вновь поразила его тем неожиданным приливом теплых эмоций, от которых сладко щемило сердце. Ему представилось, как она, одинокая и всеми забытая, спасается тем, что то и дело посылает горничную к кондитеру за очередной порцией булочек, пирожных и сливок, в то время как ее собственный муж делает все возможное, чтобы смешать с грязью ее доброе имя. Жестокий прилив злости вдруг охватил Эвана. Что бы ни натворила Лотта в прошлом, но то, что позволил себе Грегори Каминз, было чрезмерно жестоким и непростительным. Он пытался раздавить хрупкую бабочку кузнечным молотом.

– Мне необходимо отлучиться по делу, – несколько неожиданно заключил Эван. Он чувствовал потребность срочно покинуть тепло этой маленькой комнаты. Здесь сконцентрировалось слишком много эмоций. Необходимо разрушить это наваждение, заставить себя думать только о планах, которые привели его в Лондон.

– Хорошо, – согласилась Лотта. Поднявшись, она встряхнула платье, которое держала в руках. Это было единственное приличное платье из тех, что она захватила с собой. – Вот это платье я поглажу, чтобы не выглядеть как кокотка из заведения миссис Тронг.

– Идите и купите себе новую одежду. У вас должно быть что-то подходящее для прогулок и вечернее платье на сегодня. Мы идем в театр.

Лотта пристально посмотрела ему в лицо, стараясь заглянуть в глаза. Эвану показалось, что она испытывает сильное замешательство.