А все-таки главным для меня был вопрос, кто же из нас ошибся?! И действительно ли это была только ошибка, не — крылась ли за ней мысль, что лишь два слова, простые и глупые два слова могут круто изменить жизнь? Ах, я совсем не знал Эльжбету.

Ралли продолжалось, мне неизвестно, кто из участников первым вызвал “скорую”. Они летели мимо один за другим, а я в шоке сидел внутри машины, втиснутый в мертвое тело Роберта, а мысли роились и путались в моей голове. Сколько это продолжалось? Потом мне рассказывали, что нашли меня притиснутым обломками металла, не способным даже шелохнуться, не то чтобы изменить позицию, в которой я застыл в момент аварии. Не помню, как меня освободили от железного плена, как спасали, когда забрали тело Роберта, одно твердо знал тогда, что он мертв. Да, это знал точно. С Эльжбетой мы встретились только в больнице.

Она навестила меня с группой друзей. Это случилось уже после похорон Роберта. Не знаю, почему меня так долго держали в больнице, — никаких серьезных увечий не обнаружилось. Говорят, я был в шоковом состоянии. Возможно, поскольку о том времени помню только те фрагменты дней и ночей, когда мне давали лекарства и подключали капельницу. Неохотно припоминаю также, что какие-то глупости спрашивал у сестер. Что именно, не знаю, да и не важно, вообще, это пришло в голову только сейчас, когда вспомнил приход друзей и Эльжбеты.

Она старалась держаться от меня подальше. Начала ставить цветы в вазочки, за которыми, впрочем, сама и ходила. Старательно изучала историю болезни, висящую на койке, потом пошла поговорить с врачами.

— Бедная Эльжбета, — сказал я тогда.

Мои друзья успели уже рассказать мне о всех деталях аварии, описали также и похороны Роберта, умолкая в те минуты, когда появлялась Эльжбета.

Она так и не приблизилась к моей койке, смотрела на меня, будто я перестал существовать вместе с Робертом. С той разницей, что его смерть была для нее струной необыкновенной чувствительности, а моя струна — просто лопнувшей В том, что Роберт погиб, а я остался жить, Эльжбета видела свое величайшее и полное поражение, обвал чувств, справедливости, возможностей, рождаемых жизнью.

Я, впрочем, подозревал и потерю веры, возможно, ко всем, но больше всего ко мне. Я чувствовал, что она не верит ни одному моему слову, все, что я ей говорю, оборачивается против меня, является в ее глазах обманом и подлостью.

А может, это только мои фантазии? Может быть, потеря любимого человека привела ее просто-напросто в состояние отчаяния?

Мне захотелось еще раз переговорить с Робертом, снова расспросить его о деталях катастрофы. Он должен их лучше моего помнить. Я отдавал себе отчет, что вызываю его на своего рода допрос и что не имею на это ни малейшего права. Особенно я не имею на это права.

Но фотография уже была вставлена, аппарат включен, раздалось его мерное тиканье. На фотографии мы были втроем, снимок был сделан в самом начале ралли, и я хорошо помню обращенные тогда ко мне слова Эльжбеты, в которых были и укор, и претензия, и, возможно, предчувствие.

— И чего тебе далось это ралли, — говорила она. — Так уперся, я бы предпочла видеть штурманом в машине Роберта Кожыньского. Они вместе чаще стартовали.

— Это для меня отдохновение.

— Брось ты, — вмешался Роберт, — люблю с ним ездить, он дьявольски аккуратен. Быстрее и точнее Кожыньского. Ну, — добавил он, встретив ее вопросительный взгляд, — он просто быстрее выдает программу, чем кто-либо другой. А это важно.

Изображение на фотографии исчезло. Роберт оказался на поручне моего кресла.

— Замучил ты меня, старик, — начал он, — ведь знаешь уже все. Ничего нового я тебе сообщить не могу.

— Давай прокрутим каждую деталь по порядку, — ответил я ему, — надо все проверить.

— Что еще проверять? Говорил же тебе, что это была моя ошибка, скорее всего именно моя ошибка. И хватит об этом. Заладил одно…

— Знаю, — выпалил я со злостью, — думаешь об Эльжбете, но я тоже о ней думаю.

Я не услышал, как она вошла, почувствовал только чей-то взгляд, и в тот же момент Роберт сорвался со своего места. Они долго обнимались, так долго, что я уже хотел выключить аппаратуру, вывести из строя этот проклятый механизм.

— Пришла сюда только для того, чтобы ты, наконец, сказал всю правду в его присутствии, — показала она на меня. Голос ее был очень спокойный, сдержанный. — Только ради этого я решила прийти на это чудовищное испытание. Роберт, скажи нам, как было на самом деле.

— Ты имеешь в виду эту катастрофу?

— Да. Кто из вас допустил ошибку?

— Откровенно говоря, думаю, что это он.

Я придвинулся к нему вплотную, как бы готовясь к удару. Эльжбета встала между нами.

— Но ведь, — вырвался у меня крик, — ты только что говорил, и уже второй раз, ты говорил мне, что это была твоя вина! Твоя ошибка!

— Неправда, — спокойно ответил он, — ничего подобного я не говорил. Напротив, всегда считал и считаю, что это была твоя ошибка.

— Ты думаешь, случайная? — напирала Эльжбета.

— А ты как думаешь?

— Меня с вами не было. Не знаю…

— Он был слишком аккуратным и точным, чтобы допустить подобную ошибку.

Мы стояли все рядом, соприкасаясь телами. Эльжбета резко отскочила к аппарату и стала его разбивать. Роберт исчез. Вновь высветилась цветная фотография нас троих. Эльжбета выхватила ее, разорвала на мелкие кусочки и выбежала из лаборатории. Я пробовал было ее догнать, споткнулся и упал, разбив лоб. На время даже потерял сознание. Придя в себя, выскочил на улицу, там никого не было.

У меня было огромное желание снова материализовать Роберта и просить подтвердить то, что он сказал при Эльжбете, но мне не хватило духу.

Только на следующий вечер, вынув другую фотографию, вставил ее в заново смонтированный экран. Это был мой с Робертом снимок, сделанный во время ралли, проходившего за три года перед последним. Тогда я тоже был у него штурманом. Он еще не был знаком с Эльжбетой, да и я только начал с нею встречаться.

Долго, очень долго пришлось ждать материализации Роберта.

— Старик, кончай с этим. Ничего путного не добьешься.

— Должен добиться.

— Я ведь тебе уже все сказал.

— Ну, и… чья была вина?

— Моя.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Так уже абсолютно?

— Почти.

— Остаются какие-то маленькие “но”?

— Может, и так. Не помню. А ты помнишь все детали?

— Тоже не помню. Но почему ты врал при Эльжбете?

— Как это? Ничего подобного!

Теперь уже я чуть было не кинулся ломать аппарат. Поставил новую фотографию и повторил встречу. Роберт не появлялся еще дольше, но подтвердил полностью все, что говорил в предыдущем сеансе.

— Я позову Эльжбету, умолю ее придти. Подтверди ей, что не считаешь меня виновным, что не подозреваешь меня.

— Конечно.

Выключив аппарат, я помчался к Эльжбете. Она не хотела меня даже впустить.

— Хватит, — крикнула из-за закрытых дверей, — не хочу тебя видеть! И твоих гнусных экспериментов! Все! Конец! И не смей больше тут показываться!

Я умолял открыть дверь, кричал, убеждал, что хочу сказать что-то очень важное. Ответом было молчание. Долго стоял я на лестнице, пока соседи Эльжбеты не выпроводили меня на улицу. Один из них даже дошел до моего дома, сказав на прощание:

— Ты полечись, парень…

Вечером я еще несколько раз воскрешал Роберта и зсе шло как по маслу. А когда он упирался и не хотел больше отвечать на мои те же самые вопросы, то я задерживал его у себя так долго и так просил, что он в конце концов сдавался и целиком отпускал мне грехи.

Эльжбета не подавала признаков жизни, возможно, выехала из города. Не помогало ни стояние часами около ее дома, ни попытки связаться по видеофону, ни стучание в дверь. Только неделю спустя, помню это точно, ровно неделю спустя после того, как меня вытурили из ее подъезда соседи, она неожиданно нагрянула ко мне в момент новой встречи с Робертом, а общался я с ним в то время по нескольку раз в день. Наконец-то!