Но он во время понял, что если она узнает, то се ревность многократно усилится и поведение ее может стать непредсказуемым. Поэтому он промолчал, и ей оставалось только строить дикие предположения об его неверности, к чему, как сказал бы Уилл, ее делало склонной его ледяное спокойствие.

К счастью для него, в те дни его мысли были поглощены множеством дел, и он отвлекался как от домашних несчастий, так и от ноющей боли, которую возродила в нем короткая встреча с Маргарет Огилви.

Небольшая группа обиженных дворян собралась в библиотеке особняка господина де Ноая в Венсене. Это были основные участники парламентского заговора: председатель де Мем и вице-председатель Бламон, потрясенные случившимся до глубины души и все еще опасавшиеся ареста, старый маршал де Вильруа, убежденный, что и его тоже ожидает арест, молодой герцог д'Омон, представлявший интересы Менов, и граф Орн, расстроенный сильнее всех.

Они были близки к полному отчаянию. Ноай уверенно сказал, что заговор постигла неудача, потому что среди участников находился предатель.

— Бог мой, как вы проницательны! — передразнил его граф. — Наша вина, что мы этого сразу не предвидели. Ведь нас было так много, что это был просто секрет Полишинеля.

— Много? — сказал де Мем. — Нас было меньше десятка, тех, кто действительно знал. Кроме тех, кто тогда присутствовал, а также вице-председателя Бламона и советника Бомануара, только герцог и герцогиня Мен знали об этом, а они не могли предать нас.

— Это может быть как настоящее предательство, так и просто болтливость, — сказал д'Омон.

— Это, — дрожащим голосом произнес старый маршал, — слишком слабо сказано — болтливость.

— Не важно, как это назвать, — ответил д'Омон.

— Я спрашиваю себя, — сказал Орн, — кто мог рассказать.

— Вы только себя спрашиваете или всех нас? — раздраженно произнес Ноай.

Граф посмотрел на него.

— Да, вы правы. Почему мне себя одного спрашивать?

— Потому что вы можете знать ответ.

— Это намек?

— Могу высказаться прямо. Если уж кто-то и проболтался, то это, скорее всего, вы. Вы слишком много пьете, граф. А люди, которые слишком много пьют, обычно и слишком много болтают.

— Ну, это уже слишком. Вы обвиняете меня, не имея никаких доказательств.

Д'Омон вмешался, чтобы остановить ссору.

— Господа, мы пытаемся выяснить причину неудачи, но не так важно, отчего она произошла, если мы все равно ничего не в силах изменить. Мне кажется, разумнее будет держаться вместе, чтобы исправить положение и обдумать новые пути для достижения нашей цели.

— Своевременное напоминание, господин герцог, — одобрил его де Мем. Вильруа спросил:

— Что вы имеете ввиду?

— Я считаю, что дикие планы Ла приведут Францию к гибели.

— Мы обнаружили это несколько раньше, — презрительно усмехнулся де Ноай. — Еще до того, как задумали наш план.

— Трудненько будет с ним справиться, — проворчал Вильруа, — счастье игрока, похоже, от него не отвернулось.

— Удача рано или поздно изменит ему, — сказал д'Омон. — Хуже другое — за него горой стоит регент.

— Герцог говорит правду, — сказал Орн, с горечью вспомнив отношение регента к нему самому.

Ноай недовольно произнес:

— Если мы будем говорить друг другу только очевидные вещи, то ничего не изменится.

— Ничего не изменится до тех пор, пока его поддерживает регент, — сказал д'Омон. — Это, конечно, тоже очевидная вещь. Но она указывает нам, что следует предпринять.

— И что же, — дрожащим голосом спросил Вильруа, — по-вашему, следует предпринять?

Остальные молча смотрели округлившимися глазами на д'Омона. Он улыбнулся, растянув тонкие губы:

— Я вижу, вы понимаете, что пока регент находится там, где он есть, господин Ла будет сидеть у нас на шее.

Ноай посуровел.

— И что вы предлагаете? Убрать регента?

Д'Омон натянуто засмеялся.

— Ничего я не предлагаю. Я просто обрисовываю ситуацию.

Ноай встал.

— Эти ваши слова по сути являются предложением совершить государственную измену.

Д'Омон снова засмеялся.

— Не являются. Вы не так меня поняли. Но раз уж вы упомянули измену, то можно указать на то, что еще большей изменой будет измена Франции. Мы ведь согласны с мнением, что этот авантюрист хочет разрушить нашу страну, а сами остаемся пассивными. Повторяю, я просто называю вещи своими именами и ни к чему не призываю.

Ноай быстро возразил ему, опережая остальных:

— Ваше мнение, господин герцог, уже является призывом к измене. Говорить дальше означает просто потерю времени. Думаю, никто не поддерживает господина д'Омона в том, что он сейчас высказал.

Д'Омон запротестовал, говоря, что он не предлагал никаких действий против регента. Его целью было указать на то, что им нужно принять меры только против господина Ла. Он никого не разуверил, но, тем не менее, все согласились, что этот разговор не помешает им мирно отобедать у Ноая.

Однако Орн считал, что д'Омон был прав. Он пожил в Со, где царила атмосфера, открыто враждебная регенту, и видел, что д'Омон был среди лиц, наиболее приближенных к герцогине. Он понял, что д'Омон просто хочет использовать сложившуюся ситуацию для ее выгоды. В отличие от лояльного Ноая, Орн не видел причин, чтобы сохранять верность регенту, который так грубо с ним обошелся.

Он попросил герцога д'Омона довезти его до Парижа в своей карете и там сразу приступил к прямому разговору. Он похвалил герцога за его проницательность и сказал, что в нынешних обстоятельствах защита регентом Ла оскорбляет чувства каждого истинного француза.

Д'Омон согласился с ним:

— Если подумать, то ведь это не Ла разрушает Францию, -сам герцог Орлеанский.

— Покойный король предвидел это, — сказал Орн, — он ведь не хотел видеть регентом одного герцога.

— Вы не одиноки в этом мнении. Есть люди, которые болеют сердцем за Францию и ищут способа исправить ошибку.

— Рад узнать об этом. Более того, я был бы готов принять участие в таком благородном деле. Это было бы честью для меня.

Хотя сам Орн и был пьяницей и бездельником, но он имел родственные связи с лучшими домами Европы, в частности, связи в Испании, а эту страну Мены рассматривали как главную свою опору. После того как он раскрылся, д'Омон тоже решил говорить без притворства.

— Парламент, поддавшись герцогу Орлеанскому, лишил герцога Мена регентства. Об этом сейчас даже пикнуть не решаются. Но справедливость могла бы быть восстановлена королем Испании. Он ближе всех стоит к трону Франции; как внук покойного короля он является его наследником, а следовательно, и настоящим регентом. Его нужно привести к присяге, а он назначит здесь своего представителя.

— Этим представителем стал бы, разумеется, герцог Мен? — спросил Орн, для которого все стало ясно.

— Разумеется. И это положило бы конец правлению всяких проституток, развратников и менял.

— Рассчитывайте на мою помощь в этом деле, — с жаром произнес Орн.

— Рад, что вы так решили. Вы не только видите, где нарушена справедливость, но и стремитесь ее восстановить. А это, дорогой граф, и есть подлинное благородство.

Д'Омону оставалось только убедить Орна нанести визит в Со и предложить свои услуги герцогине, которая приняла бы его с распростертыми объятиями и включила бы его в растущую армию своих сторонников, работающих для достижения благородной цели.

Пообещав сделать это на днях, Орн поехал домой, чтобы предупредить графиню об их завтрашней поездке. Он нашел ее читающей недавно вышедшие «Персидские письма» Монтескье ^[57]. Она была одета в платье без рукавов из бледно-зеленого шелка, так что были видны ее восхитительно-нежные руки.

Ее пышные темно-русые волосы сильнее подчеркивали матовую бледность лица и шеи. Это лицо с искрящимися глазами и яркими губами, которые всегда чуть улыбались, некогда нарушило покой короля, которого нельзя было считать легко поддающимся страстям, а потом привлекло к себе графа Орна до такой степени, что он чуть было полностью не переменил все свои привычки. Сейчас он с горечью заметил, что в ее взгляде нет ответного чувства к нему.