На глазах преображается Гирин. На домах вывешиваются самодельные красные флаги Советского Союза и национальные флаги Китая. В разных точках города возникают стихийные митинги. Самый массовый из них состоялся на городском стадионе. Его организаторы — китайцы горячо благодарили Красную Армию, принесшую им освобождение от ига японской оккупации. Выступление на нем полковника Лебедева участники митинга встретили долго не смолкающей овацией.

В Харбине воскресенье 19 августа было уже вторым днем пребывания двух эшелонов советского десанта. На подходе был и крупный десантный отряд 15-й армии генерал-лейтенанта Мамонова, приближающийся к городу по Сунгари на кораблях Краснознаменной Амурской военной флотилии. Генерал-майор Шелахов очень ждал это подкрепление из состава войск смежного фронта.

Несмотря на проливной дождь, в полдень к кафедральному собору стеклось свыше пятнадцати тысяч городских жителей, чтобы совершить всенародное молебствие в честь Красной Армии и по случаю освобождения ею Харбина от японских захватчиков. Собор не вместил всех пришедших. Оставшиеся за его стенами проделали это на прилегающей к собору площади. Служба прошла с приподнятым настроением.

В коммерческом собрании состоялось заседание русской общественности. Решением этого заседания горожанам предлагалось в самый короткий срок привести в надлежащий вид город, чтобы достойно встретить доблестные войска Красной Армии. Без останова работали заводы и фабрики, фирмы и компании, почти все магазины и многочисленные городские рынки. На неопределенное время закрылись лишь японские учреждения и конторы. Их владельцы, оккупанты, скрылись.

Это были бурные, тревожные, полные непередаваемых контрастов дни Харбина. Казалось, что в этом бурлящем людском море будет очень напряженным положение советских десантников. Их было ведь совсем немного среди этой разноплеменной восторженной толпы и еще вооруженных японских частей. Но советские воины были совершенно спокойны. Они пришли в соседнюю страну в качестве освободителей, и население Харбина, в своем большинстве, отдавало должное их бескорыстному интернациональному подвигу и самопожертвованию. А как могло быть иначе?

Мукден в эти дни жил в таком же напряженном ритме. Когда автомашина с советским особоуполномоченным прибыла в расположение штаба 3-го фронта Квантунской армии, часовые приветствовали генерал-майора Притулу взятием «на караул». Тут же его препровождают в кабинет генерала Усироку. И практически сразу настоящим хозяином в нем оказывается представитель Красной Армии.

Генерал-майор Притула переходит к конкретным вопросам капитуляции японских войск. Советского особоуполномоченного в первую очередь интересует: численность войск, дислокация соединений и отдельных частей, их материально-техническое обеспечение — наличие оружия, боеприпасов, боевой техники, продовольствия и вещевого имущества. Отдельно он просит доложить об оружейных запасах знаменитого Мукденского арсенала.

Генерал Усироку заявляет, что ввиду плохой связи с армиями он в состоянии руководить капитуляцией лишь по группе войск, расположенных вокруг Мукдена. Но поскольку командующий 44-й армией генерал Хонго находится здесь и имеет более точные данные, то он и будет докладывать советскому представителю. Командарм 44-й уверенно называет номера дивизий и бригад, число самолетов, танков, артиллерийских орудий и минометов. Излишняя откровенность не нравится командующему 3-м фронтом. Генерал Усироку поправляет докладчика: многое, дескать, уже изменилось в меньшую сторону и представителю советского командования хорошо известно о разбитых Красной Армией дивизиях и бригадах, а также о количестве сдавшихся в плен японских военнослужащих. Японский генерал прав.

Особоуполномоченный Забайкальского фронта объявляет генералу Усирока, что в соответствии с приказом советского командования к девятнадцати часам всем японским войскам предложено сложить оружие. Генерал-майор Притула тут же назначает советских представителей, которые в сопровождении японских штабных офицеров тотчас разъезжаются по районам дислокации соединений и частей 3-го фронта Квантунской армии, чтобы на месте проконтролировать ход их капитуляции и разоружения. Все идет довольно организованно.

Время приближается к вечеру, но процесс разоружения далек от завершения. Японские солдаты с большой неохотой расстаются с оружием. Всю жизнь воспитывали их в самурайском духе особой любви к военному делу, подсознательно формировали культ всесилия оружия и преклонения перед ним. Но вот в одночасье, под присмотром советских офицеров, на глазах рушились эти стойкие идеологические императивы и представления о вечной верности императорской присяге. Отныне они становились военнопленными. На ночь гарнизоны остаются на привычных местах, но утром ротами и батальонами потянутся за город, на сборные пункты, указанные советским командованием. Как ошеломительно быстро «несокрушимая мощь» Квантунской армии превращалась в свою противоположность — бессилие и неопределенность, с мрачной, будничной перспективой.

В то время, когда Главком дальневосточной группировки маршал Василевский встречался в Приморье с начальником штаба Квантунской армии генералом Хата, его собственный штаб обживал новое место своей дислокации в Хабаровске. Верховный Главнокомандующий определил этот переезд предельно кратко — чтобы быть ближе к главным событиям на Дальневосточном театре военных действий. Да, новостей там и впрямь набиралось невпроворот, а телефонная связь с «дальневосточной столицей» действовала устойчиво и стабильно. Сами переговоры Главкома со Ставкой становились более продолжительными, поскольку ни одно письменное донесение не могло вместить всех фронтовых перипетий. И этот вечерний доклад маршала Василевского 19 августа получился довольно пространным.

— Как идет у вас капитуляция японских войск, товарищ Василевский? — голос Верховного звучал приглушенно, но четко. — Какие перемены произошли на фронтах за минувшие сутки?

— Перемены произошли очень большие, товарищ Сталин. Главные маньчжурские центры — Чанчунь, Мукден, Харбин и Гирин отныне находятся под контролем наших воздушных десантов. На подходе к ним либо усиленные подвижные отряды, либо главные фронтовые силы.

— В Гирине тоже высажен наш воздушный десант? — тут же уточнил Верховный.

— Да, товарищ Сталин. Сегодня, во второй половине дня.

— А кого Военный совет фронта назначил своим особоуполномоченным в этот город?

— Назначен полковник Лебедев, заместитель начальника политуправления фронта, товарищ Сталин.

— Понятно. Вы уже вышли, товарищ Василевский, непосредственно на командующего Квантунской армией? Я имею в виду генерала Ямаду.

— Да, вышли и на него, товарищ Сталин. Сегодня, несколько часов назад, я встречался у приморской границы с его начальником штаба генералом Хата. Вручил ему наш ультиматум, в котором изложены сроки и порядок капитуляции войск Квантунской армии.

Следующий вопрос был неожидан для Главкома дальневосточной группировки. Верховный спросил:

— А что представляет собой сейчас этот генерал Хата, товарищ Василевский? Я видел его один или два раза несколько лет назад, когда он служил в Москве в качестве военного атташе. Теперь, наверное, он выглядит иначе?

— Ничего особенного Хата не представляет, товарищ Сталин, — уверенно ответил маршал Василевский. — Пожилой, бритоголовый человек с угрюмым взглядом, усталым обрюзгшим лицом. По-русски говорить не пытался, но было видно, что мои слова понимает. Жаловался, что штаб Квантунской армии ограничен в своих действиях из-за потери связи в первые же дни нашего наступления. С советскими требованиями согласился и пообещал их непременно реализовать. Сам генерал Хата и сопровождающая его «свита» вели себя исключительно уважительно, даже подобострастно.

— А кто с нашей стороны, кроме вас, встречался с японскими представителями?

— Маршал Мерецков, Главный маршал авиации Новиков и генерал-полковник Штыков.

— Что вам известно, товарищ Василевский, о развитии обстановки в Чанчуне и Мукдене?